Выборы губернатора Санкт-Петербурга в 1996 году, когда с отрывом почти в два процента Анатолия Собчака (45,8%) победил Владимир Яковлев (47,5%), можно назвать историческими. Именно после этих выборов вся команда "питерских", как их теперь называют, переместилась в Москву, а Владимир Путин начал свое сверхскоростное восхождение к президентскому креслу.

Сегодня мы в гостях у победителя тех выборов, экс-губернатора Санкт-Петербурга, а ныне президента Российского союза строителей Владимира Яковлева.

– Владимир Анатольевич, как получилось, что вы решили участвовать в выборах губернатора Санкт-Петербурга? Ведь решение об этом принял другой заместитель Анатолия Собчака, вице-мэр Валерий Малышев, да и вообще, существует такая версия, что вас, своих заместителей, Анатолий Собчак специально собирал для того, чтобы вы все дали ему гарантии своего неучастия в губернаторских выборах? Была такая встреча?

​

– Не было. Я хочу честно сказать, что это были самые демократичные выборы. Как бы нас ни критиковали, таких выборов больше не будет. Тогда не были еще отработаны различные политтехнологии, которые есть сегодня. Ведь если сегодня человек имеет административный ресурс, то уже не о чем и говорить – он пройдет на выборах, что бы вы ни делали. Тогда такого, как видите, не получилось.

Я никогда не собирался идти ни на какие выборы, потому что понимал, что я – не "раскрученный" человек. Меня знали многие, но знали как специалиста. Я много лет проработал управляющим треста, главным инженером жилищного объединения – в структуре, которую во все времена, вплоть до сегодняшнего дня, критикуют – ЖКХ! Как тут идти на какие-то выборы?!

Но ситуация возникла и помаленьку подогревалась. Был период, когда Анатолий Александрович собирался идти куда-то на повышение, и мы это приветствовали, но примерно за полгода вдруг что-то изменилось, и он передумал. А на выборы губернатора Санкт-Петербурга хотел идти Валерий Иванович Малышев, и он участвовал при поддержке различных партий и движений. Он спрашивал: "Ты меня поддержишь?" Я отвечал: "Конечно, поддержу!" Тем более, что у меня к этому времени ни с того ни с сего начали обостряться отношения с Анатолием Александровичем.

Валерий Иванович сказал, что он идет на выборы. Мы решили его поддержать вплоть до того, что, если потребуется увольняться, то будем увольняться. Наступает, по-моему, февраль месяц. Валерий Иванович говорит, что он передумал: мол, "я молодой еще, попозже". Я в порядке шутки сказал: "Ну, тогда я пойду на выборы". До выборов оставалось три с половиной или четыре месяца. А ситуация с мэром обострилась уже до такой степени, что мне надо было уходить. Ну, и я решил попробовать поучаствовать. Вот и поучаствовал. Получил, прежде всего, огромный опыт взаимодействия со всеми кругами общества: с людьми разного возраста, с военными, с правоохранителями… И это во многом помогло.

Помогала мне, честно говоря, больше всего сама выборная кампания Анатолия Александровича. Они все, что ни делали, делали в мою пользу. Выборы – это же нужно собирать людей в залах. У нас – рабочий штаб, все программируется. Мы в Невском районе днем арендуем кинозал, приходим, а там в это время сразу начинается ремонт. Так это же еще и лучше! На ступеньках кинотеатра объясняем гражданам, что происходит. Поэтому нам в такой ситуации и удалось раскрутиться с 3% до 70% узнаваемости.

А выборы, подчеркиваю, все-таки были демократичными. И я никогда, если вы обратили внимание, не критиковал публично Анатолия Александровича, потому что это не дело. Идущие за тобой будут и тебя таким же образом "поливать". Если никто сильно не "доставал", то я старался вообще не реагировать, потому что работы было много.

– Вас называют единственным политиком, которому удалось дважды переиграть Владимира Путина: первый раз – на выборах 1996 года, когда вы победили его шефа Анатолия Собчака, второй раз – на выборах губернатора Санкт-Петербурга в 2000 году, когда Владимир Путин был вынужден отозвать из города спущенного "сверху" до этого кандидатом вашего конкурента Валентину Матвиенко. Владимир Владимирович не стал вам мстить за эти свои поражения?

– У нас с Владимиром Владимировичем всегда были хорошие рабочие отношения. Но для того, чтобы ему идти на президентские выборы, тоже надо было создавать какой-то миф, какой-то образ. Он многие годы был помощником Анатолия Собчака, очень уважительно к нему относился. Надо отдать ему должное, он и его семью все время поддерживал – до тех пор, пока семья не стала его задевать и остро критиковать.

Если брать эту первую избирательную кампанию, то вы же видели – в ней Путин практически не участвовал, хоть и был формально главой предвыборного штаба. А штаб-то кто возглавлял? Людмила Борисовна Нарусова. Поэтому он спокойно проводил предвыборную кампанию. Мы после ее окончания спокойно расстались. Более того, я предложил ему, если у него есть желание, вместе продолжить работу. Но он сказал, что ситуация сложилась такая, что, если мы будем вместе работать, то нас все время будут сталкивать (и это тоже было разумно). "И тебя много знают, и меня знают, зачем это надо?" – сказал он. Я согласился.

Я тогда предложил: "Может, мне стоит позвонить Пал Палычу Бородину?" – "Позвони". Позвонил Бородину. Тот говорит: "Слушай, я его хорошо помню. Давай поговорю с президентом, может, он действительно его сюда переведет?" Но это был непростой процесс. То Анатолий Чубайс возражал, то еще какие-то нюансы были. Потом Алексей Кудрин подключился. И таким образом Владимир Владимирович перешел в Москву.

– А как президент Борис Ельцин отнесся к участию в губернаторских выборах вас и Анатолия Собчака? Если вспомнить комментарии журналистов и экспертов тех лет, то можно сделать вывод, что вас на выборах 1996 года активно поддерживал и московский мэр Юрий Лужков, и могущественнейший тогдашний начальник службы безопасности президента РФ Александр Коржаков. Я бы даже иначе поставил вопрос: президент Борис Ельцин уже тогда воспринимал Анатолия Собчака как некоего своего противника?

– Трудно отвечать на этот вопрос объективно, но, видимо, что-то изменилось, раз у Анатолия Александровича возникло желание пойти на самый верх – не знаю, на какую должность. Скорее всего, что-то прозвучало наверху, это и послужило причиной того, что он принял решение баллотироваться в Петербурге. С Борисом Николаевичем я на эту тему не говорил. Борис Николаевич мог знать меня только по одному заседанию. Тогда он, по-моему, возглавлял Госстрой, выступал по строительству в Кремле, а я выступал с его критикой, говорил, что так нельзя организовывать строительство. Может, там он меня как-то и услышал, но каких-то прямых отношений у меня с ним никогда не было.

Конечно, когда меня избрали губернатором, на следующее утро он мне сразу позвонил, я еще даже в другую машину не успел пересесть. Меня нашла охрана и попросила поговорить с Борисом Николаевичем. Вы, наверное, помните, что связь в то время была "хорошая": он что-то там говорил, а я что-то отвечал, не особо понимая. Скорее всего, он меня поздравил, а я его поблагодарил – вот и все.

Ну, а затем уже были встречи, связанные непосредственно с развитием города. Если помните, я хорошо просмотрел протокол договора Бориса Николаевича с Татарстаном и Башкортостаном и заявил, что Санкт-Петербург – тоже субъект Федерации, мы ничем от них не отличаемся, что Питер надо развивать, ведь мир наблюдает многое происходящее в России именно через Питер. В итоге мы договорились с Борисом Николаевичем. Мы подготовили проект договора, Борис Николаевич приехал сюда, и в Эрмитаже, в Георгиевском зале, в присутствии большого количества журналистов подписали этот договор, который, в принципе, для города ничего особенного не дал, но немного повысил его статус и изменил к нему отношение. Мы уже могли говорить, что у нас есть вот такой договор, и вы, уважаемые министры, обратите на это внимание, и, хотя там нет никаких цифр, но наше моральное и политическое право там зафиксировано.

Тем ни менее вы знаете, что Петербург всегда был городом-донором, всегда жил за счет своих средств. Федеральные объекты, Эрмитаж, Русский музей, университеты финансировались через центральные органы власти, но первое время наш город ничего не мог получить. Я тоже понимал, что городу нужно зарабатывать самому, здесь.

Когда я шел на выборную кампанию, в моей программе одним из пунктов было: "привести в город не менее одного миллиарда долларов инвестиций". Сейчас над этой цифрой можно посмеяться: что такое миллиард долларов для Питера? Но тогда казалось: такие огромные деньги! И никто не верил, что можно их привести. Через два-три года мы эту цифру просто перешагнули. Чуть-чуть почистили город, улучшили транспортные условия, и уже сразу по-другому стал оцениваться инвестиционный климат, все начали замечать, что происходят какие-то движения, преобразования. Когда мы сделали Ушаковскую развязку, это сразу разгрузило целый большой участок города от транспорта. Сделали набережную Смольного – совсем по-другому все заиграло. Сейчас молодое поколение уже этого не знает, не помнит, считает, что так и было. Да это и хорошо, что люди не знали и не помнят плохого…

– А в каком состоянии вы застали мэрию, городской бюджет, когда стали принимать дела в качестве губернатора Санкт-Петербурга? Известно, что ваши заместители, вице-губернаторы Вячеслав Щербаков и Игорь Артемьев настаивали на создании специальной комиссии для того, чтобы провести финансовую ревизию деятельности администрации Анатолия Собчака. Причем собственные его предвыборные распоряжения, собранные в толстую папку, были переданы в прокуратуру, налоговую полицию и ФСБ для особого расследования. Анатолий Собчак накануне выборов выделял бюджетные деньги "кому попало": Фонду национальных культур, дирекции пасхального фестиваля, месячнику европейской культуры и т. д. Какова была ситуация?

– Видимо, все было направлено на то, чтобы любым путем выиграть выборы. Давалось много обещаний, средства расходовались не по прямому назначению. К сентябрю 1996 года мы получили полупустой бюджет. А город надо было готовить к зиме.

В сентябре-октябре профсоюзы и КПРФ собрали митинг на Дворцовой площади в связи с тем, что я резко, на 40% повысил тарифы ЖКХ. Борис Николаевич мне названивает: "Ты чего творишь? Как можно? Тебя же там размажут!" Я отвечаю: "Борис Николаевич, подбросьте денег из бюджета!" – "Каких денег?! У нас ничего нет!" – "А я не могу заморозить город".

На площади собрался народ. Помощники мне рассказывают: все митингуют, кричат... А меня не пригласили на площадь. Это было их право – приглашать или не приглашать. "Нет, – говорю, – я поеду!" Мне представители нашей службы безопасности говорят, что нельзя, может получиться неизвестно что, опасно – народ, мол, настроен резко. Я говорю: "Нет, ребята, если я буду пугаться, то мне вообще нельзя будет никуда пойти. Можете делать, что хотите, но я все равно поеду". Тогда они меня попросили надеть под куртку бронежилет, слабенький такой. Я согласился.

Все кричат: "Долой! Отозвать!" и прочее. Я подошел сзади (меня никто не видит), постучал, говорю: "Слушайте, а мне-то дайте слово!" Все на меня с такими глазами… Я – к микрофону. Свист стоит, все кричат, а у меня микрофон, и я в него кричу. Смысл был такой: "Раз избрали, терпите! Корабль идет. Капитана не будет – все потонем!" Не помню, что я еще кричал. Там нужно было просто кричать – и все. И через пять минут люди стали помаленьку уходить с площади.

Так что с бюджетом было плохо, крайне плохо.

– В конце 90-х – начале 2000-х годов в Петербурге, названном "криминальной столицей России", громкие убийства происходили чуть ли не каждый день. За годы вашего губернаторства были убиты Михаил Маневич, Галина Старовойтова, Дмитрий Филлипов, Виктор Новоселов, Дмитрий Варварин (список можно продолжить). Как вы это можете объяснить? В чем была причина?

– Это "нормальный" передел собственности – не цивилизованный, при отсутствии многих правил и законов. В конце 80-х – начале 90-х просто распустили народ, не подготовив его, не создав условия. Помните кооперативы? Приняли решение создавать кооперативы на производствах. Что это значит? На производстве работает цех, а кто-то умный создает кооператив и продает через него продукцию цеха. Появились ушлые молодые ребята, которые с удовольствием брались за такую работу, зарабатывали деньги, а потом их надо было куда-то вкладывать.

Придумали эти ваучеры. Имущество шло по дешевке. Никто не знал, что делать с этими ваучерами. А некоторые все поняли – скупали, а другим это не понравилось. Надо было делиться. Делиться не хотели. Значит, надо было кого-то убирать. Вот таким образом шел этот нецивилизованный процесс.

В Москве, в Татарстане, в других городах было не меньше случаев и убийств, и грабежей. Но именно Петербург решили назвать так – "криминальной столицей". И могу сказать, кто так решил – Борис Березовский. Можно спросить об этом Александра Невзорова, который присутствовал на этих разговорах у Бориса Березовского. Было решено отвлечь внимание от Чечни, от других проблем и "прославить" Питер, сделать его "криминальной столицей". И вот пошли репортажи по центральным каналам. Я вначале пытался объяснять, собирал статистику, показывал, сколько случаев там-то, там-то и там-то – а в Питере-то меньше! Но кого это интересовало? Никого, потому что это была целенаправленная кампания. В итоге, если помните, я согласился, и даже при моей поддержке Владимир Бортко поставил фильм "Бандитский Петербург".

Название этого фильма было вначале совсем другим. Но для того, чтобы поднять авторитет фильма, меня попросили согласиться с названием "Бандитский Петербург". Я говорю: "Слушай, назовем так фильм, а в титрах указано – "при поддержке губернатора Санкт-Петербурга". Как это будет выглядеть?" Я и на съемках присутствовал, и помогал финансово. Когда композитор Игорь Корнелюк написал музыку – ну, просто закачаешься, какой получился фильм! В итоге я смирился и сказал: "Ну, выходит – я главный мафиози в Питере, раз все так раскручено!"

Тогда Москве нужно было отвлечь от себя внимание, а Борис Березовский был в этом плане человек, быстро принимающий решения, тем более, что он вместе с Владимиром Гусинским руководил всей основной телевизионной сетью. А потом эта ситуация стала приходить в норму.

Как-то Владимир Гусинский мне сказал: "Хочешь посмотреть: вот сейчас Борис Николаевич говорит одно, а сейчас мы ему позвоним, скажем, что это нельзя говорить, и он будет говорить совсем другое?" Даже такие случаи происходили! А значит, эти люди чувствовали себя совершенно безнаказанно, могли манипулировать любой властью, даже президентом.

Они, наверное, надеялись, что такое получится и с Владимиром Владимировичем. "Давай-ка мы его продвинем, протолкнем, а потом он будет всё выполнять!" Не получилось такого. Во многом – потому, что он набрал опыта, много поработал, хорошо узнал ситуацию и действовал осознанно, принимал решения. И с олигархами тогда сразу разобрались. Если бы не разобрались, то это был бы раскол по многим направлениям.

Все смелые были, все могли делать что хотели. Ну, и продолжают делать – вывозить деньги, например. Много денег вывозят. Слушайте, из страны каждый год вывозят такие деньги – до 100 миллиардов долларов! На протяжении двух десятков лет! Мы пытаемся привлекать оттуда инвестиции под проценты, а сами вывозим. Нам иностранцы говорят: "Ребята, вы свои-то деньги используйте! Зачем вы отсюда все вывозите, создаете прецеденты?"

– Этот процесс криминализации было невозможно остановить?

– Этот процесс сложно остановить. Как вы заставите их оставить деньги здесь? Вспомните, сколько решений, сколько указов принималось: мол, верните деньги сюда, в Россию, мы вас простим. Но кто может этому поверить? Когда была первая амнистия, не успели об этом сообщить, как выступает один высокопоставленный чиновник и говорит, что, когда деньги придут назад, мы потом проверим, каким путем они были заработаны, и, если там не было убийства или других преступлений, то все будет нормально. Слушайте, криминал на криминале сидел – и как все это проверить? Это же нужны разборки, суды, иначе можно в любого тыкать пальцем и говорить, что он нарушил закон. Так что, конечно, никто не верит.

То же самое и сейчас. Возврат идет с большим трудом, если идет вообще. И здесь все упирается только в доверие. Например, сейчас создали около тысячи банков. Но, ребята, примите тогда нормальное и правильное решение – какие банки с какими активами должны жить. Люди же вкладывают деньги. Банк Москвы, допустим. 17 миллиардов рублей дали возможность вывезти Бородину, и только потом объявили, кто он такой. А денег-то уже нет!

А посмотрите, сколько банков за последнее время исчезло: было около тысячи, в прошлом году осталось 800. Если их нужно довести до определенного количества, так хоть скажите организациям, предприятиям, простым гражданам, чтобы не вкладывали в те или иные банки, которые скоро прекратят свое существование. Должна быть система, при которой люди будут уверены в надежности того или иного банка, того или иного производства, в которое они вкладывают деньги с тем расчетом, чтобы заработать, а не с тем, чтобы потерять.

– Смерть Анатолия Собчака вызвала в России большой резонанс. В ваш адрес раздавались самые разнообразные обвинения, а Людмила Нарусова потребовала, чтобы вы вообще не являлись на похороны. Что вы можете сегодня ответить обвинителям?

– Могу сказать, что к этим делам я отношения не имел, не имею и не хочу иметь. А то, что Людмила Борисовна эмоционально выражала свое мнение и не один раз публично выступала с различными оскорблениями, так женщине надо просто простить такие вещи. Она действительно любила своего мужа, действительно переживала, что не получилось так, как хотели. Горечь и злость накапливались, и она на ком-то должна была это срывать. Никакой претензии или обиды у меня на нее нет. Совсем недавно мы встретились на одном мероприятии в Москве – даже и обнялись… Время прошло, а время лечит.

А тот период был, конечно, немного жестковатый. Тогда стоило любому обидчивому, озлобленному человеку подбросить какую-то фразу, сказать, что негодяй такой-то сделал так-то и так-то... Поверьте, если бы ко мне обратился кто-то из правоохранительных органов и попытался бы подтвердить это, у него ничего не получилось бы, потому что я не участвовал ни в одном из этих процессов.

– Максим Фрейдзон, один из бизнесменов, входивших в окружение Владимира Путина в 90-х годах, в интервью Радио Свобода сказал, что после продажи активов морского порта Санкт-Петербурга эта группа людей, в частности, бизнесмены Илья Трабер, Александр Дюков, Дмитрий Скигин и другие получили огромные деньги и практически (цитирую) "такое мощное вбрасывание, как продажа порта, очень сильно подкинуло всю эту команду наверх с точки зрения независимости". Это так, Владимир Анатольевич?

– Железная дорога, порт – такие коммуникационные объекты всегда привлекали внимание. Началось с простого: намыли территорию в районе порта (как раз Илья Трабер), и надо было как-то зацепиться. Такое решение было принято – закрепили. Дальше появилась территория Лесного порта. Власти, которые им управляли, не знали, что делать. Министерство транспорта не знало, куда пойти, или знало, но действовало по поддержке определенных лиц. Рыбный порт оказался в такой же ситуации. Ну и, конечно, это, в основном, контейнерный терминал – там большие перевозки и пассажирский порт. Конечно, все было не просто. Но в порту была городская доля, и мы старались ее держать. Если бы у нас этого не было, мы бы не управляли и не входили в совет директоров, то, наверное, многие вопросы решались бы совсем по-другому.

А в начале 90-х и в мое время были разговоры, и Министерство транспорта выходило с предложением вообще ликвидировать порт в Питере: закрываем его, открываем порт в Луге, расширяем за Кронштадт, и все будет нормально. Я категорически воспротивился, говорил, что мы в порту кровно заинтересованы. Поэтому сделали подъезды к порту, расширили транспортные развязки в районе Автово. И Западный скоростной диаметр проектировался под порт, и Кольцевая дорога. Если в момент моего прихода в порту перерабатывалось около семи миллионов тонн груза, то, когда я уезжал в Москву, перерабатывалось порядка семидесяти миллионов тонн.

С другой стороны, мне бы очень хотелось, чтобы этот порт использовался еще и в других целях. Возьмите, например, Бостон в США. Он находится в двух часах езды от Нью-Йорка. Там был когда-то огромнейший морской порт, но и водоизмещение судов изменилось, и глубины стали не те, и вот приняли решение – сделали там развлекательную зону с яхт-клубами и прочим. Все цветет, город опять стал жить.