Американский историк Тимоти Снайдер призывает нас всерьез перечитать "Майн Кампф". Мы так и не поняли, почему произошел Холокост, а значит, трагедия может повториться, – предупреждает автор нашумевшего бестселлера "Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным" в своей новой книге Black Earth ("Черная земля").

Гитлер лишь притворялся националистом, его подлинные цели были гораздо более экстравагантны, говорит Тимоти Снайдер.

– Если мы будем воспринимать Гитлера в традиционном ключе – как националиста, как авторитарного лидера, даже как немца, – то мы не достигнем глубокого понимания ни его теории, ни его деяний. Гитлер воспринимал мир как театр бесконечной расовой борьбы. Он считал, что евреи препятствуют этой борьбе и поэтому их необходимо стереть с лица земли. В его цели не входило создание сильного немецкого государства, а лишь такого государства, которое разрушило бы все остальные государства и инициировало расовую борьбу. Гитлер начал войну не для того, чтобы удовлетворить националистические чувства немцев, а чтобы использовать эти чувства. Он знал, что в Германии многих людей волновали территориальные споры и тема немецкого меньшинства за границей, но его эти темы на самом деле не интересовали. Он всего лишь использовал эти эмоции своих сограждан, чтобы втолкнуть немцев в гораздо более масштабную войну, якобы за расширение империи на восток.

– На какие источники вы опираетесь в своих заключениях об истинных мотивах Гитлера? Кто был его вдохновителем? Когда он сформулировал эти идеи?

​– Я не ставлю перед собой задачи определить генеалогию убеждений Гитлера. Полагаю, что невероятно сложно определить, под влиянием конкретно каких факторов формируется картина мира любого человека. Вместо этого я начинаю книгу с аргументированного разбора того, что мне представляется вполне связной, последовательной картиной мира. Гитлеровская картина мира была вымышленной, она была ужасной, но ей также была присуща неоспоримая когерентность, последовательность. В своем исследовании я рассматриваю выдержки из “Майн Кампф” и других сочинений и записей Гитлера, чтобы объяснить, каким он видел этот мир: как безжалостное, беспощадное пространство, в котором нет места для нравственных переживаний, где должны быть уничтожены все евреи, потому что только освободившись от их идей мы сможем вернуться к “естественному” для нас животному состоянию и свободно истреблять друг друга. Вот каким Гитлер видел мир. Если мы возьмем эту его картину мира за основу, то мы начинаем понимать, как стала возможной трагедия Холокоста, мы начинаем задавать правильные вопросы. Если Гитлер – не националист, не сторонник авторитаризма, а расовый анархист, сторонник глобальной расовой анархии, как он перейдет от теории к практике? И нам становится понятно, что ответом не может быть просто более мощная Германия. Ответ другой: Гитлер хотел добиться такого положения, которое позволило бы ему использовать Германию, чтобы создать хаос глобального масштаба. Что и произошло.

– Мне (и наверняка не мне одной) несколько режет слух применение к Гитлеру термина “анархист”. Разумеется, с момента изобретения этого термина его интерпретировали по-разному – были даже террористы, которые называли себя анархистами. И тем не менее, в основе любого анархизма лежит отвержение любой иерархии, неприятие эксплуатации человека человеком. Анархизм сродни гуманизму, особенно если почитать русских идеологов анархизма, Кропоткина, например. Не лучше ли было бы описать убеждения Гитлера не термином, который возник как реакция на традиционные религиозные ценности, пост-термином, а термином, скорее применимым к первобытному видению мира? Ведь Гитлер, по-вашему, стремился именно к некоему примитивному состоянию вещей, каким оно было еще до формирования культуры, религии.

– Вы правы, я применяю термин “анархизм” в другом смысле, и люди, ассоциирующие себя с анархистами, от этого не в восторге. Но в том, что я остановился на этом термине, есть свое логическое зерно. Люди, о которых вы говорите, верят в то, что человеческая натура в целом естественным образом правильно устроена и что, убрав структуру, общественный конструкт, мы прекрасно без него обойдемся, опираясь лишь на свою природу. Разница между этими классическими анархистскими убеждениями и убеждениями Гитлера заключается в том, что, по мнению Гитлера, наша природа определяется исключительно биологическими законами: он считал, что мы – всего лишь существа, которые идентифицируют себя с похожими существами и убивают непохожих существ, забирая их территории и пищу, и не более того. Это два разных взгляда на человеческую природу – позитивный, с одной стороны, и нигилистический или нейтральный – с другой. Однако идея о том, что мы можем убрать организацию, чтобы вернуться к нашей изначальной природе, – общая. Я не стремился закрепить за Гитлером ярлык принадлежности к какой-либо анархической традиции, но я думаю, немаловажно показать, что он верил в существование некой глубинной реальности под наслоением организации, структуры, верил в искусственность и временный характер этой структуры. Он верил, что, по большей части, нагромождение этой структуры – в особенности такие ее составляющие, как этика и право, – еврейского происхождения, неестественного, а следовательно, зловредно и должно быть уничтожено.

– Но сам Гитлер никогда не называл себя анархистом, не правда ли?

– Само это слово он применительно к себе не использовал, однако стоит перечитать “Майн Кампф” и вы увидите, сколько мы изначально не заметили. Я начал с того, что несколько раз перечитал “Майн Кампф”. Интересно, что точно так же, как у нас есть история Холокоста, которую мы подогнали под собственные взгляды, у нас есть и своя версия “Майн Кампф”, которую мы подогнали под собственные взгляды. В “Майн Кампф” есть много идей, которые мы пропускаем, и одна из этих идей – отношение Гитлера к государству как институту. Он не говорит, что он – анархист, но он прямо говорит, что целью расы не может быть создание государства. Он не говорит, что он анархист, но он прямо говорит, что, как только начнется расовая борьба, государственные границы испарятся. Он не говорит, что он анархист, но он пишет, что “природа разбросала расы по всей земле, чтобы они свободно боролись за ее ресурсы, и в ходе этой борьбы существующие государства рухнут”. Очевидно, что для Гитлера все, включая государство, второстепенно по сравнению с расой. Вот почему я определяю его как расового анархиста или как зоологического анархиста. Государство для Гитлера – это всего лишь очередной технический прием, на который способны высшие расы. Высшие расы у Гитлера имеют лучшую музыку, живопись, технологии, политику, но это не более чем атрибут. Он считал, что политической организации для всех нет и не может быть, потому что большинство людей недостаточно развиты для этого.

– В одном из ваших недавних интервью вы сказали, что о подлинной природе гитлеровской идеологии вы догадались интуитивно, и лишь после этого отправились в архивы на поиски документальных доказательств своей сенсационной догадки. И вы нашли массу подтверждений своей правоты. Удалось ли вам также узнать, насколько посвящены были в истинные мотивы Гитлера его соратники, его современники? Например, Гиммлер или Геббельс – догадывались ли они, к чему на самом деле стремился Гитлер, или он и их вводил в заблуждение и использовал, прикрывшись маской националиста и “державника”?

– Холокост, геноцид становится возможным там, где уничтожаются государственные структуры. Я уже давно в своих наблюдениях заметил сильную корреляцию между возможностью геноцида и отсутствием структуры, институтов. Большинство евреев были убиты именно на тех территориях, где фашистской Германии удалось разрушить или обезглавить государственные структуры. На тех территориях, где государственность немцами была сохранена, массовое уничтожение евреев было намного сложнее осуществить. Этот закон с математической точностью повторяется во всех странах и подрывает существующие стереотипы о разном уровне антисемитизма в разных обществах как одну из причин, по которой стал возможен Холокост. На самом деле все народы примерно одинаково реагировали на одинаковые условия. Когда я это понял, то решил заново перечитать “Майн Кампф” и увидел, что Гитлер действительно теоретизирует на эту тему, чего даже я раньше не замечал. Я думаю, что теперь многие смогут увидеть логику Гитлера, которую раньше не замечали в его текстах, если сначала прочтут мою книгу, а потом перечитают “Майн Кампф”. Что касается вопроса о том, была ли известна истинная мотивация Гитлера его современникам, то думаю, что Гитлер был довольно одинок в своем видении мира. Полагаю, что даже большинство членов нацистской верхушки – Гиммлер и Гейдрих, например, – не поддерживали его теорию в полной мере. Но гитлеровская теория была интересна тем, что подчиняла себе все больше людей. Она была “удобна”, потому что было ясно, как нужно действовать, чтобы угодить Гитлеру. Интересно, что по мере того, как все больше хаоса возникало вокруг – сначала немного хаотичной стала обстановка в Вене, потом в большей степени – в Праге, потом значительно больше хаоса мы наблюдаем в Варшаве, еще больше в Риге и Минске – чем больше этого хаоса вокруг, тем более правдоподобной гитлеровская картина мира начинает казаться его современникам. Гораздо больше немцев видят мир “по-гитлеровски” в 1945-м, чем в 1943 году.

– “По-гитлеровски” в подлинном понимании его мотивов как “зоологического анархиста”, который стремится к миру без государственных структур, или “по-гитлеровски” только в том смысле, в котором мы традиционно привыкли видеть Гитлера – как националиста и антисемита?

– Вы правы, очень мало кто в своем понимании доходил до его мотивов.

– То есть в основном все останавливались на поддержке средств, которыми он шел к своей цели, при этом о цели не догадывались?

– Да, вот что интересно: Холокост происходит не тогда, когда какой-то лидер придумал уничтожить определенную группу населения, и часть его народа с ним согласилась и исполнила его волю, – если бы это было так, можно сказать, что мы были бы спасены, мы бы знали, как избежать геноцида в будущем. Нет, на самом деле очень мало кто из немцев поддерживал идею уничтожения евреев, особенно в 1933 году. Холокост возник не потому, что все были гитлеровцы и антисемиты – к сожалению, иначе тогда мы сегодня были бы застрахованы от повторения этой истории. Страшная правда заключается в том, что если у лидера возникает фантастическая, вымышленная идея, он способен подстроить реальность под нее!

Вернемся к вопросу, понимали ли Гитлера в его окружении. Гитлер ложился спать очень и очень поздно, он не очень любил делать записи в дневнике, он был крайне неорганизованным человеком, он никогда не приходил на встречи вовремя, когда же он приходил, то был не в состоянии слушать собеседников, он только давал всем вокруг указания. Он не был традиционным государственным деятелем, опирающимся на администрацию, бюрократию. Гитлер скорее был представителем богемы. Если вы посмотрите на его фотографии в молодом возрасте, он даже выглядит как представитель богемы. Мы знаем, что он был неудавшимся художником. В своей деятельности он во многом полагался на импровизацию, интуицию, видение общей картины, а не деталей.

– Но все же Геббельс, например, – знал ли он, что пропаганда, которую он создает, не отражает истинную идеологию фюрера? Что это всего лишь фасад?

– Гитлер был политиком. Чтобы прийти к власти, ему необходимо было привести людей в движение посредством новых идей. Перед народом он выставил себя националистом, собирателем земель, хотя в своей книге он достаточно однозначно пишет о том, что эти вещи его на самом деле не волнуют, но он использует их в политических целях. Если почитать дневники Геббельса, то он хорошо понимал, что Гитлер “скачет” между идеологиями. Я думаю, что Геббельс был одним из очень немногих людей, которые полностью разделяли настоящие мотивы Гитлера, его настоящую картину мира.

– То есть и Геббельс, по-вашему, тоже был анархистом?

– Да, думаю, что это справедливое утверждение. Но не он один. Возьмите важного философа права Карла Шмитта, чьи идеи сегодня переживают некоторое возрождение. В своих наиболее интересных трудах 1938, 1939, 1940 годов Карл Шмитт как раз пытается объяснить, что отсутствие государственности является нормой. Он пытается создать некую юридическую концепцию о том, как расовая сила с большим потенциалом призвана манипулировать более слабой. Международное право он пытается реорганизовать в то, что он называет “естественными ареалами власти”. Он пишет, что у Америки – свой “ареал власти”, у Германии – свой, и что это нормально. По его мнению, в пределах этих “естественных ареалов власти” государственные границы не имеют значения и могут быть разрушены, и в конце концов мы увидим, до какого предела может простираться ареал немецкой власти. У Шмитта – это природа, естественное распределение сил. Шмитт также был человеком богемы. У него была неорганизованная, беспорядочная жизнь. Я сейчас говорю как какой-нибудь консерватор, но я имею в виду, что Шмитт также не жил по определенным правилам. И хотя он был теоретиком права, его также можно причислить к анархистам.

– Кстати, именно на Шмитта опирается в своей идеологии небезызвестный российский деятель Александр Дугин. Важным для Шмитта было понятие суверенности, которое он понимал как способность в определенных случаях абстрагироваться от норм международного права.

Вы говорите, что лидер может воссоздать собственную вымышленную реальность. Насколько такой диктатор становится в итоге заложником этой вымышленной реальности? Мы знаем много примеров того, как диктатору перестают докладывать всякую информацию, которую он может воспринять как нежелательную.

– Я не буду сейчас выступать в роли психоаналитика Гитлера. Скажу лишь, что вымышленные реальности очень опасны тем, что они как правило очень логично аргументированы, полны здравого смысла, в них все сходится, как в приключенческом романе. Мы читаем роман, и он нам нравится, мы знаем, что это неправда, что так не бывает, но все так красиво и логично сходится, все наполнено таким смыслом, что кажется правдоподобным – у всего есть начало и конец, взлет и падение, инь и янь. Альтернативные реальности наделены большим смыслом, чем настоящая жизнь. В настоящей жизни мало смысла. Вот почему вы здесь? Почему я здесь оказался? Почему вообще есть Нидерланды или Бельгия? Где во всем этом логика? Настоящая жизнь с трудом вписывается в какие-то правила. Почему привлекательна альтернативная реальность, как у Гитлера? Потому что она проще. Особенно в условиях глобализации, когда все бесконечно сложно устроено – не только мой отель, Амстердам, Голландия сложно устроены, но и весь мир невероятно сложно устроен. Поэтому любой миф, предлагающий логически объяснить все происходящее в мире, очень привлекателен. В этой простоте и есть сила любой теории заговора, например, антисемитизма. Человек начинает все объяснять, исходя из этой теории заговора; когда что-то происходит, у человека уже готово объяснение – то есть он начинает жить в этой вымышленной реальности, перемещается в нее. Если же вы оказываетесь в положении, когда вы должны выполнить приказ и, например, убить еврея, то вы начинаете, уже совершив убийство, оправдывать себя тем, что в этом убийстве также был смысл. То есть очень часто не убийство совершается из определенных убеждений, а убеждения приобретаются, чтобы оправдать совершенное преступление. Убийство полностью подчиняет человека вымышленной доктрине, потому что раз уж он убивал за эту идею, то она должна быть правильной, по-другому никак! Происходит диалектический процесс, идеология медленно внедряется в умы людей по мере того, как они ведут себя сообразно этой идеологии. Не мысли определяют дела, а дела определяют мысли. И Гитлер тоже жил в этой своей реальности, но при этом знал, как нужно разговаривать с людьми вокруг.

– Сегодня Россия оказалась в авангарде создателей альтернативных реальностей, причем с использованием самых современных технологий. Усматриваете ли вы определенные параллели между Германией 30-х годов и Россией сегодня? Допускаете ли вы, что у Путина также может быть тайный мотив развязывания конфликтов по всему миру?

– Я думаю, что Путин – личность не настолько последовательная, если сравнивать его с Гитлером. Я также думаю, что Путин не живет в вымышленной им реальности. У него есть вымышленный мир, но он не такой амбициозный.

– Может быть, мы наблюдаем только вершину айсберга его амбиций?

– Может быть. Созданный Путиным вымышленный мир, безусловно, будет иметь для мира массу последствий, но я думаю, что он менее амбициозен. Основной целью Гитлера было привести мир в состояние расовой борьбы, и он считал, что придется много людей погубить и многое разрушить, чтобы расовая борьба вообще стала возможна. Основной посыл Путина заключается в следующем: весь мир на самом деле очень похож на Россию, и все равно нет стран лучше России. Может быть, Россия – плохое, страшное место, а я – диктатор, как бы говорит нам Путин, но везде точно так же. Если же вы верите, что где-то лучше, то вы наивны, глупы, обработаны западной пропагандой. На первый взгляд может казаться, что есть страны с настоящей демократической властью, страны, где люди по-настоящему свободны, страны, где происходит становление гражданского общества (на Украине и в Сирии), но все это – лишь иллюзия, говорит Путин, – на самом деле все это проспонсировало ЦРУ, или Джордж Сорос, или еще какая-то невидимая рука. Этот вымышленный мир Путина призван сработать прежде всего по тем, кто в глазах Путина действует вне нормы. Другие авторитарные режимы – это норма, сирийская оппозиция – не норма, равно как и западноевропейские страны, журналисты, историки, неправительственные организации. Иными словами, альтернативная реальность Путина есть, но она не одна. Путин создает одну альтернативную реальность, а через неделю предлагает уже совсем другую.

– Кто-то хорошо отметил, что Путин меняет идеологии, как аксессуары.

– Да, у него была альтернативная реальность весенне-летнего сезона – “Мы спасаем Донбасс!”, а потом буквально за неделю ее сменили на новую, из коллекции "зима-весна 2016" – “Мы спасаем Сирию!”. То есть наполнение вымышленного мира есть, последовательности нет, и что будет дальше – совершенно непредсказуемо. Главным лозунгом можно назвать “Подозревай всех”. Если я подозреваю всех, не верю никому, не верю журналистам, не верю историкам, то я все глубже погружаюсь в собственные мысли, а следовательно – в теории заговора. Я не верю, что люди, которые работают в НКО, собирают марки или запускают воздушных змеев, действительно хотят помочь кому-то, а не выполняют агентурное задание. В итоге от этого всеобщего недоверия все разрушается. Этого и хотят в Кремле – разобрать на части гражданское общество, разобрать на части Евросоюз и вернуться к авторитаризму в России, “лучше которой все равно нет”.

– Я как раз вижу параллель Путина с Гитлером в том, что Путин активно разрушает основы государственности – конституцию, горизонтальные институты, фундаментальные права гражданина, – причем не только внутри России, но и вокруг, превращая все эти территории в некую зону, в пределах которой действуют только мафиозные понятия. Подорвав основы государственности, верховенства закона, гораздо проще держать всех в страхе и под контролем. Мафии проще работать, если и в сопредельных странах будет беззаконие. В определенном смысле Путин экспортирует этот цинизм и коррумпированность даже в ЕС. Вы считаете, что здесь есть сходство с Гитлером в плане умышленного распространения хаоса? Плюс мачизм Путина: думаю, он также придерживается идеи о естественном отборе наиболее приспособленных.

– Я согласен с тем, что вы говорите об отрицании функционального государства. Они словно говорят: Россия – нефункциональное государство, но функциональных государств не бывает, а если где-то и бывают, то мы поможем им пополнить ряды дисфункциональных. Государство не для граждан, а как некий алтарь, на который молятся. Я думаю, это очень верно подмеченное различие. В Нидерландах или даже в США, когда думаешь о правительстве, то думаешь о его услугах, о том, что эта структура создана для тебя, для удобства твоей жизни, отождествляешь себя с ним. В России власти – это не те, кто облегчает вам жизнь, а те, от кого стоит держаться подальше. Бомбардировки Сирии никак не добавят удобства россиянам.

– Плюс – это способ поиграть мускулами.

– Я согласен с вашими доводами, и все же Путин – это не Гитлер. Вот если бы при вторжении в Украину использовались бригады, похожие на СС, тогда бы я всерьез испугался. Разговоры о разрушении украинского государства велись, что само по себе уже внушает страх, но бригад молодчиков, которые бы из анархистских или националистических побуждений стали бы убивать политическую элиту на Украине, все же не было.

– Если почитать рассказ “Без неба”, написанный, как предполагают, Владиславом Сурковым, попадаешь в мир тотальной войны “всех против всех”. Сегодня война в России прославляется. Но война в постмодернистском смысле.

– Здесь – основное отличие современной России от гитлеровской Германии. В Германии в то время не было телевидения. Россия сегодня – это огромная масса народа, которая поглощает невероятное количество телевизионной продукции. Поглощает с огромным терпением, которого у американцев, например, нет. Американец посидит-посидит перед экраном, отойдет, выйдет в интернет, там посидит. А русский терпеливо сидит и сидит перед телевизором. Российская альтернативная реальность по большому счету и возможна только в телевизоре. Путин осознает, что он не может на самом деле послать половину населения страны на войну, погибать на Украине, например. На Украине погибло немало российских солдат. Важно понимать, что даже украинской армии удалось убивать российских военных. В этом смысле Путин больше находится в парадигме современных США, чем гитлеровской Германии: в США сейчас тоже все войны телевизионные, и солдат посылают только на такие операции, где гарантированно не будет слишком много потерь в рядах американцев. Гитлеровская альтернативная реальность включала в себя марши и радио, после чего очень крупные доли населения отправлялись воевать. Я думаю, что Россия сейчас на такое не способна.

– То есть Путин гораздо современнее Гитлера? Путин – постмодернист?

– Мы все – постмодернисты. Но россияне, хотя и считают себя хранителями неких консервативных ценностей, на самом деле – еще большие постмодернисты, чем мы – американцы. Россияне смотрят на Запад, видят что-то наиболее распущенное, перевернутое, извращенное и считают это основной реальностью западной жизни, совершенно не видя ни общественного капитала, ни атмосферы взаимного доверия, ни верховенства права и прочих фундаментальных вещей, благодаря которым западное общество функционирует.

– То есть получается, что россияне не видят в западном обществе именно то, что так хотел разрушить Гитлер, – основы структуры государства?

– Я понимаю, что вы имеете в виду, но Гитлер именно хотел от этих ценностей избавиться, считал, что их придумали евреи, а в России попросту считают, что этих ценностей нет, что они – ложь, что верить в них лицемерно, что американцы тупые, наивные, потому что не понимают, что доверять нельзя никому, кроме разве что ближайших друзей. Американцы же думают в ответ, что конечно, русские вполне могут нас облапошить, но только лишь потому, что мы привыкли доверять окружающим и живем в атмосфере высокого доверия и для развития нашего общества этот капитал доверия чрезвычайно важен. Россияне думают, что по сути наша реальность – это наши постмодернистские романы и рэп, но суть нашей реальности гораздо глубже. И мне об этом уже не докричаться до таких господ, как Сурков, потому что когда человек в своем цинизме доходит до крайности, то сам становится невероятно наивен. Он просто не верит больше ни во что, никому и ничему, а это то же самое, что наивность младенца. Потому что реальность существует, на свете есть настоящие вещи, которые не являются продуктом манипуляции. Совершенный цинизм тождественен совершенной наивности.

– А что же тогда фашизм?

– Фашизм сложно охарактеризовать. Фашизм – это активная убежденность в том, что воля лучше разума, что нация важнее государства, что историю нужно творить в будущем, а не заносить в летописи прошлого. Фашизм часто оперирует вопросами народа, крови, предпочитает движение статике. Фашизм одержим молодым мужским телом, к женщине относится как к подчиненной фигуре и воспринимает женственность только в символических, эстетических рамках. И разумеется, фашизм предпочитает войну миру, его идеология – это жизнь как постоянная борьба, хотя и не всегда она описывается как борьба биологическая. В проявлениях современного российского общества есть определенные общие черты с фашизмом – увлечение мужским телом, например...

– И травля геев.

– Да, фашизм так и поступал. Фашизм – это любование мужским телом и отрицание, что ты – гей. Это определенно присутствует в России сегодня. Плюс есть такая версия лайт-идеи о том, что ничего рационального не существует, а все – игра видимостей. Но у вас нет фашизма в смысле призыва к народу. Русские, хотя иногда и выходят на парады и марши, нельзя сказать, чтобы они очень любили это делать. У вас нет большой могущественной юношеской организации. У вас нет уверенности в том, что вы возродите империю. Русские всего лишь вздыхают по былой империи и притворяются, что воссоздают ее. Слабые эхо фашизма из России доносятся, есть немало вещей, которые внушают беспокойство, но говорить, что российский режим – фашистский, было бы преувеличением. Это режим, который не боится быть фашистским, который употребляет этот термин направо и налево по отношению к кому угодно, только не к себе. История России должна была бы научить ее больше бояться фашизма, чем она его боится сегодня. Но называть людей у власти в России фашистами – это преувеличение. Впрочем, эта поправка не делает их меньшими негодяями.

​Наибольшей угрозой, исходящей из России сегодня, Снайдер видит непредсказуемость того, что будет после эпохи Путина, которая может закончиться в любой момент, а также активные попытки России раздробить Евросоюз. Отрезки существования национальных государств между империями были короткими и кровавыми. Сегодня малые страны Европы живы исключительно благодаря Евросоюзу. Если не станет Евросоюза, очень скоро не будет никаких словений или нидерландов, говорит Снайдер. Историк приводит примеры отчаянного мужества героев, которые, несмотря ни на что, пробовали спасать евреев в восточно-европейском аду в разгар Холокоста, но подчеркивает, что случаи эти были очень редки и являли собой достойные всякого восхищения проявления абсолютно иррационального поведения. Большинство обычных людей, как мы с вами, начинает вести себя иначе, стоит только убрать контекст государственной структуры, говорит Снайдер. Примерами могут послужить поведение обычных американцев в Абу-Граибе или во время наводнения в Новом Орлеане. Это означает, что геноцид возможен и в будущем, например, в случае серьезной экологической катастрофы, изменений климата, которые приведут к новым волнам беженцев, пишет Снайдер. Природные ресурсы Гитлер рассматривал как конечные и оправдывал смертельную схватку в борьбе за эти ресурсы, одновременно отвергая науку как "противоречащий природе" способ поиска новых перспектив и новых ресурсов. Исследования новейшей истории, действительно, показывают, что этнические чистки (термин, введенный после Сребреницы) происходили на тех территориях, где было разрушено государство. В эти минуты также происходит уничтожение йезидов там, где больше не работают государства Ирак и Сирия. Снайдер призывает не разрушать "несовершенные" государства, а интегрировать их. После разрушения Японии и Германии был строгий план их восстановления, никакого плана по восстановлению Ирака не было, говорит историк. В "Черной земле" он призывает нас в новом тысячелетии прилагать больше усилий к тому, чтобы предотвратить крупномасштабную экологическую катастрофу, вызванную изменениями климата, и появление на мировой карте территорий, где государственность разрушена и царит хаос. "Обломки разрушенного государства могут быть острыми и опасными", – предупреждает Тимоти Снайдер.