Александр Подрабинек: Большую часть человеческой истории прекрасному полу было не до политики. Властью заправляли в основном мужчины. Конечно, красивые и умные женщины имели иногда такое влияние на своих мужей, что вполне могли бы считаться тайными правительницами стран и народов. Да и явными правительницами они тоже были. Среди первых лиц государства женщины встречались. Они оставили свой заметный след во всемирной истории.

Но сегодня речь пойдет не о правительницах и фаворитках, а о женщинах, противостоящих власти. О бунтарках, оппозиционерках, диссидентках, политзаключенных.

Недовольные властью, без сомнения, были всегда. Надо полагать, это относится как к мужчинам, так и к женщинам. История донесла до нас некоторые яркие случаи.

Первой известной политзаключенной России была, скорее всего, Феодосия Прокопьевна Соковнина.

Диктор: Она родилась в Москве в 1632 году. В 17 лет вышла замуж за Глеба Морозова. Под этой фамилией и по известной картине Сурикова боярыня Морозова и известна большинству людей.

Овдовев, она стала одним из самых богатых людей Москвы. При этом она была ярой сторонницей старообрядчества и противницей церковных реформ патриарха Никона. Находясь под влиянием протопопа Аввакума, боярыня приняла у старообрядцев постриг, прекратила бывать при дворе и на богослужениях новообрядной церкви.

Царь Алексей Михайлович, учитывая положение Морозовой в обществе, какое-то время прощал ее, но поведение боярыни делало ее политическим противником царя. Морозова и ее сестра княгиня Евдокия Урусова были арестованы. Православные священники во время пыток на дыбе тщетно пытались их принудить к новой вере.

По Соборному уложению 1649 года после отказа сестер отречься от старой веры им грозило сожжение на костре. Спасло их только заступничество сестры царя и многих бояр. Морозову вместе с сестрой заточили в земляную тюрьму Боровского острога, где вскоре они умерли от голода.

Александр Подрабинек: Девятнадцатый век. Забайкалье. Карийская каторга, бывшая частью известной Нерчинской каторги, куда ссылали политзаключенных. В женской тюрьме летом 1888 года произошел инцидент, который вылился позже в известную "Карийскую трагедию".

Диктор: Осужденная на вечную каторгу народоволка Елизавета Ковальская в нарушение Устава о ссыльных демонстративно отказалась встать перед инспектировавшим тюрьму приамурским генерал-губернатором Корфом. За это арестантку перевели в одиночное заключение в Верхнеудинский замок.

По решению Корфа Ковальскую отправили туда в смирительной рубашке. С ведома жандармского офицера Масюкова насильно переодеваемая женщина оказалась раздетой перед несколькими мужчинами, в том числе и уголовниками.

Известие об этом всколыхнуло тюрьму. Противостояние между политкаторжанками, потребовавшими устранения Масюкова, и властями, длилось более года. Группа женщин несколько раз объявляла голодовку.

Военный губернатор Забайкальской области генерал Ильяшевич в ответ на донесение о голодовке указал Масюкову: "Администрации безразлично, едят или не едят преступники. Продолжайте поступать, как указано".

В итоге каторжанка-народоволка Надежда Сигида дала коменданту каторги Масюкову пощечину. Женщину наказали розгами. Тяжело перенесшая экзекуцию Надежда Сигида сумела получить яд и отравилась.

Вслед за ней в знак протеста отравились морфием еще три политкаторжанки: Мария Ковалевская, Мария Калюжная и Надежда Смирницкая. Несколько политзаключенных из мужской тюрьмы в знак солидарности также пытались отравиться. Двое из них – Иван Калюжный и Сергей Бобохов – скончались.

Александр Подрабинек: Массовым самоубийством политкаторжане добились права на достойное отношение к заключенным. Впрочем, человеческое достоинство женщины защищали не только голодовками и самоубийствами.

Диктор: Уже упомянутого военного губернатора Забайкалья генерала Ильяшевича многие каторжане считали виновным в ухудшении своего положения. Политических лишали тех немногих прав, которые были положены им по закону. Вышедшая с каторги на поселение политкаторжанка Мария Кутитонская смогла добиться встречи с губернатором и во время аудиенции тяжело ранила его из спрятанного револьвера.

Александр Подрабинек: Ее приговорили к повешению. Раненый Ильяшевич проявил благородство и ходатайствовал о замене Кутитонской смертной казни на бессрочную каторгу. Спустя четыре года она умерла в больнице Александровского централа от туберкулеза.

Диктор: Летом 1877 года народник Архип Емельянов, более известный под псевдонимом Алексей Боголюбов, содержался в Доме предварительного заключения. Он был приговорен к 15 годам каторжных работ за участие в политической демонстрации молодежи на Казанской площади. Во время тюремной прогулки он не снял шапку перед петербургским градоначальником Треповым. За это Трепов приказал высечь его розгами.

Градоначальник нарушил изданный в 1863 году закон, запрещающий телесные наказания заключенных. Это вызвало волнения среди арестантов и негодование в обществе. Участница революционных кружков Вера Засулич, возмущенная этим наказанием незнакомого ей человека, пришла на прием к Трепову, стреляла в него и ранила в бедро.

Александр Подрабинек: Спустя два месяца суд присяжных под председательством известного юриста Анатолия Кони выслушал яркую речь защитника Александрова: "Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва. Она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторились причины, производящие подобные преступления". Присяжные посчитали, что она не имела обдуманного заранее намерения лишить градоначальника жизни, и полностью оправдали Засулич.

Кровопролитный двадцатый век стер гендерные различия, и жертвами массовых злодеяний стали, едва ли не в равной мере, как мужчины, так и женщины. От учиненного коммунистами голодомора в Советском Союзе погибали мужчины, женщины и дети – без различия пола и возраста.

В 1939 году для немок, "позорящих немецкую нацию", германские нацисты построили специальный концентрационный лагерь Равенсбрюк. Туда, впрочем, свозили и детей.

Однако вовсе не нацисты были первыми в этом деле. Их опередили большевики. Еще в начале 1938 года они открыли в Казахстане под Акмолинском лагерь для жен изменников родины – сокращенно: АЛЖИР. Детей туда тоже помещали вместе с их матерями, а иногда и врозь.

Равенсбрюк простоял шесть лет, АЛЖИР – пятнадцать.

В немецком Равенсбрюке сидела и была казнена в газовой камере за неделю до освобождения лагеря Красной армией легендарная русская эмигрантка, монахиня, поэтесса, участница французского сопротивления мать Мария, в миру – Елизавета Скобцова. Говорит ее биограф, автор вышедшей недавно в России книги "Мать Мария. Святая наших дней" Ксения Кривошеина.

Ксения Кривошеина: Мать Мария Скобцова – многогранная, многоталантливая личность, поэтесса Кузьмина-Караваева, потом принявшая монашество, постриг с именем матери Марии. Жизнь ее разрубилась пополам. Часть – в России, в СССР, маленький кусочек. Ее, конечно, знали в СССР, но совершенно не представляли ее деятельности в эмиграции. Она была художником, богословом, и уже в 30-е годы стала основателем приютов, домов для бедных. С начала войны она очень тесно сотрудничала с сопротивлением. Эта очень опасная деятельность привела к тому, что она была арестована и в результате в 1945 году, попав в лагерь Равенсбрюк, отправлена в газовую камеру.

Вся ее жизнь – это борьба с тоталитаризмом, большевизмом и фашизмом. Она ставила знак равенства между этими двумя тоталитарными системами. Она была своего рода бунтаркой, которая всю жизнь, особенно в 30-е годы, старалась в своих текстах писать об этих окаянных днях. Есть целый ряд воспоминаний об этих окаянных днях, которые она пережила во время революции и начала гражданской войны.

Александр Подрабинек: В АЛЖИРе сидели так называемые ЧСИР – члены семей изменников родины: Елизавета Арватова-Тухачевская, сестра расстрелянного маршала Тухачевского; актриса Рахиль Мессерер-Плисецкая, мать будущей звезды балета Майи Плисецкой; Кира Андроникашвили, жена писателя Бориса Пильняка; Лия Соломянская, бывшая жена другого советского писателя, Аркадия Гайдара.

Впрочем, фамилии, даже самые известные, на самом деле ни о чем не говорят. Через многочисленные коммунистические и нацистские концентрационные лагеря прошли тысячи, сотни тысяч женщин. Жизнь любой, самой безвестной из них, не менее значительна, чем жизнь любой знаменитости.

Тоталитарные режимы ХХ века по-своему поняли идею эмансипации. Поигрывающая мускулами сильная, самодовольная и агрессивная власть считала женщин своими врагами и законной добычей.

Нацистский режим в 1945 году пал, а коммунистический благодаря этому только укрепился. Но он встретил сопротивление во многих странах. И среди участников этого сопротивления было немало женщин.

20-летнюю чешскую студентку Петрушку Шустрову в 1969 году, после оккупации Чехословакии армиями стран Варшавского договора, приговорили к двум годам тюрьмы за распространение листовок и участие в движении "Хартия-77".

Петрушка Шустрова: Я попала в тюрьму, потому что была членом группы, которая сопротивлялась оккупации армией Варшавского пакта. Да, у нас была оккупация, но все делалось чешскими и словацкими руками. Я была молода, и мне трудно было смотреть на то, как мои профессора, которых я уважала как высших людей, говорят: "Никогда...", а через полгода говорят: "Это была ошибка, я понял ситуацию". Я хотела сопротивляться любым возможным способом.

Александр Подрабинек: Через 20 лет, после "бархатной революции" 1989 года и крушения коммунистической диктатуры Петрушка Шустрова стала заместителем министра внутренних дел. Она пыталась гуманизировать пенитенциарную систему. Помог ли ей в этом деле опыт бывшей политзаключенной?

Петрушка Шустрова: Мне кажется, мы были первыми высокими функционерами, которые не думали, что узники – самые плохие люди, которые понимали, что это такие же люди, как мы, у них тоже есть права. Было написано, что достоинство человека нельзя унижать наказанием, даже в тюрьме надо, чтобы у человека оставалось достоинство, оставались права. Было важно, чтобы все эти очень неприятные места стали немножко более человеческими.

Александр Подрабинек: Похожим образом сложилась судьба у эстонской диссидентки, архитектора Лагле Парек. В 1983 году советский суд приговорил ее за антисоветскую деятельность к 6 годам лагерей и 3 годам ссылки. В 1992 году, после восстановления независимости Эстонии, она стала министром внутренних дел.

Свой срок Лагле Парек отбывала в колонии ЖХ-385/3 – женской политической зоне в поселке Барашево в Мордовии. При Сталине это мордовское лагерное управление называлось "Дубровлаг". Это был один из многочисленных островов "архипелага ГУЛАГ".

В те же годы в этом лагере находились и другие политические узницы советского режима: математик Татьяна Великанова, врач Нина Строкатова, программист Татьяна Осипова, инженер Сильва Залмансон, филолог Ирина Стасив-Калинец, художница Стефания Шабатура, поэтесса Ирина Ратушинская и многие другие – всех здесь не перечислишь.

Лагерные сроки у женщин были не меньше, чем у мужчин. А еще были многолетние ссылки в Сибирь и Казахстан и специальные психиатрические больницы МВД СССР с бессрочным заключением.

Советская власть со своими политическими противниками не церемонилась. Когда хотела, нарушала и собственные законы, и общепринятые нормы поведения. Во время суда в Москве в 1978 году над физиком Юрием Орловым его жену Ирину Валитову на выходе из зала суда раздели догола и обыскали в присутствии трех офицеров КГБ.

Людмила Грюнберг, жена политзаключенного Александра Солдатова, так описывает поведение надзирательницы, обыскивающей ее перед личным свиданием с мужем.

“Теперь она переключила свое внимание на меня. Скомандовала: "Раздевайся! Расчеши волосы! Наклонись, раздвинь ноги! Подними руки! Открой рот!". Не забыла она заглянуть и в уши. Команды сыпались одна за другой. Меня охватил ужас. Я так долго и тщательно готовилась к свиданию, делала прическу, подбирала наряд, и вдруг я стою голая, всклокоченная, дрожащая от холода и стыда в этой мрачной полутемной зеленой каморке с решеткой на окне. Окрик: "Одевайся! Чего стоишь!" – заставил меня очнуться и с солдатской быстротой натянуть на себя одну за другой вещички, которые лагерная надзирательница успела прощупать до последнего шва".

Впрочем, женщины могли и дать отпор представителям власти. Весной 1976 года в Омске проходил суд над лидером крымско-татарского движения Мустафой Джемилевым. На суд приехали академик Сахаров и его жена Елена Боннэр.

Их, как и многих других, не пускали в зал ссуда. Милиция и люди в штатском грубо отпихивали людей от дверей зала заседаний. В какой-то момент Елена Боннэр, возмущенная грубостью и произволом, влепила пощечину коменданту суда. У нее был фронтовой опыт и быстрая реакция.

В конце 80-х к всеобщему облегчению распался социалистический лагерь. В начале 90-х благополучно развалился Советский Союз. Одни республики уже ушли на Запад или еще пытаются это сделать, другие лелеют свое тоталитарное прошлое.

Установившийся в Азербайджане авторитарный режим не забывает советские методы. Президент страны Ильхам Алиев, сын бывшего члена политбюро и председателя республиканского КГБ Гейдара Алиева, умело использует отцовский опыт.

Главный враг диктатуры – свободное слово. Расследование азербайджанской журналистки Хадиджи Исмаиловой показало, что семья Алиевых через цепочку компаний управляет активами на сумму свыше трех миллиардов долларов США. Эти деньги лежат в крупнейших азербайджанских банках, и это только часть финансовой империи президента Алиева.

Хадиджа Исмаилова: Это работа журналиста – искать, что не так, находить. Это нормально, это вполне человеческое чувство, просто интерес. Я копаю коррупционные дела, потому что мне интересно, я ими делюсь, потому что не делиться было бы странно. Когда ты знаешь о том, что происходит, ты должна этим поделиться с людьми, чьи интересы это затрагивает, а это затрагивает публичные интересы.

Александр Подрабинек: Полновластный хозяин Азербайджана Ильхам Алиев не мог смириться с тем, что коррупционные секреты его семьи становятся достоянием публики. Хадиджу Исмаилову пытались заставить молчать. Ее пытались запугать. Ее пытались шантажировать.

Хадиджа Исмаилова: Они думали, что, поставив скрытую камеру у меня в спальне, сняв мои отношения с моим молодым человеком на камеру и потом шантажировав меня этим, они заставят меня замолчать. Они просчитались со мной. Они думали, что тем самым отпугнут многих молодых журналистов, но просчитались и там, потому что через неделю после шантажа пришли мои студенты и сказали, что хотят работать вместе со мной и делать расследования. В результате появились новые расследования про дочерей президента.

Александр Подрабинек: 1 сентября этого года бакинский суд по тяжким преступлениям приговорил Хадиджу Исмаилову к 7,5 годам заключения в колонии общего режима. Ее признали виновной в уклонении от уплаты налогов, хищении, незаконной предпринимательской деятельности, злоупотреблении служебным положением.

Политическая оппозиция в тюрьмах, за ней следуют независимые журналисты и правозащитники. Власть при этом не отказывает себе в удовольствии поиздеваться над своими жертвами. В том числе над женщинами.

Задержание в прошлом году для допроса известных азербайджанских правозащитников Лейлы и Арифа Юнусовых закончилось тем, что полиция не только сопровождала Лейлу Юнусову в туалет, но и оставалась там.

Видеосюжет:

Лейла Юнусова: Меня долго не пускали в туалет, я мучилась, болел живот. Они все четверо залезли! Они не давали мне зайти в туалет, преследовали меня, а потом соседка открыла мне дверь, я пошла в туалет, а он залез. Я сняла штаны, а он стоял и смотрел (указывает на полицейского)! Смотрите на него, снимайте его! Спросите его, зачем он зашел в туалет, когда я сидела? Где начальник? Вы давали ему распоряжение заходить за мной в туалет?

– Уважаемая Лейла, не надо устраивать шум.

Лейла Юнусова: Да? Когда я сижу в туалете, а ваш сотрудник заходит? Сколько вас на меня одну? Это пытка, как в Средневековье, как в НКВД, как в КГБ! Меня держат с 11 часов вечера. Вот этот человек надо мной издевается. С 11 часов вечера они это делали, всю ночь. Вы видели, что в результате издевательств мой муж увезен в больницу и госпитализирован!

Александр Подрабинек: Сейчас Лейла и Ариф Юнусовы в тюрьме. 13 августа этого года суд в Баку приговорил их по фальсифицированным уголовным обвинениям к лишению свободы: Лейлу – к восьми с половиной годам тюрьмы, Арифа – к семи.

Лейла – не единственная женщина-политзаключенная на постсоветском пространстве. В Ростове-на-Дону продолжается суд над военнопленной Надеждой Савченко, захваченной пророссийскими сепаратистами в июне 2014 года в Луганской области на Украине.

Надежда – человек мужественный, к тому же военный. Она доказала это и своей 83-дневной голодовкой в тюрьме, и всем своим поведением в суде.

Видеосюжет, фрагмент судебного заседания:

– Вы имеете право давать показания в суде, имеете право не давать показания в суде, на ваше усмотрение. Показания будете давать?

Надежда Савченко: Я не только буду давать показания, но и требую возможности давать их с использованием детектора лжи. Меня уже допрашивали с детектором лжи, он показал, что я не вру, поэтому эти материалы не легли в представленное уголовное дело. Поэтому я требую, чтобы меня допрашивали с помощью детектора лжи, а также прошу, чтобы всех людей, которых будут допрашивать в зале судебного заседания, допрашивали также с использованием детектора лжи. Я не вру, мне нечего скрывать. Однако сможете ли вы выдержать это испытание? Я согласна давать показания.

Александр Подрабинек: У нее есть все основания ненавидеть Россию, сеющую смерть и хаос в ее родной стране. Однако если эта ненависть и есть, то она не распространяется на простых людей, не имеющих возможности отвечать за свое правительство. Этим Надежда Савченко демонстрирует великодушие и справедливость, которых так не хватает ее гонителям.

Надежда Савченко: У меня нет национальной ненависти к русским, в которой меня обвиняет следствие. Я не убивала русских журналистов, тем более по мотивам национальной ненависти, включая даже то, что они родом с Украины. Я узнала, что у меня в России есть много друзей. Я первый раз в России – и сразу в тюрьме. Я раньше очень редко общалась с русскими людьми. Я получаю от вас письма, я понимаю, что вы умеете мыслить, у вас действительно есть свое мнение, у вас развернутое воображение, вы понимаете и ощущаете, что правильно, а что неправильно. Вы не считаете врагами нас, а я не считаю врагами вас. Я никогда не скажу, что русские плохие. Я не говорю о таких лживых, продажных, как следствие или суд, но я уважаю, ценю и действительно очень люблю многих русских людей. Спасибо вам за поддержку.

Александр Подрабинек: Надежда Савченко, Лейла Юнусова, Хадиджа Имсаилова живут сейчас совсем в другой реальности, нежели мы с вами. Тюрьма – это особый мир, со своими правилами, своими ценностями, своими представлениями о возвышенном и низменном.

"Что было для вас самым тяжелым в тюрьме?" – спросил я чешскую диссидентку Петрушку Шустрову.

Петрушка Шустрова: Первые дни тюрьмы всегда страшные, ужасные. Человек не понимает, как кто-нибудь может выдержать неделю. Мой адвокат попросила, чтобы меня выпустили на свободу раньше, но раньше на 16 дней, потому что у нас все очень долго. Я знала, что меня будут спрашивать, научилась ли я чему-то, выполнило ли наказание свою функцию. Я знала, что не могу ничего сказать, потому что я ничего не сделала, я была политзаключенной. Но эта иллюзия, что я могу завтра выйти на улицу, поехать в троллейбусе… Очень тяжело, всю ночь не спала. Судья меня освободил, спросив, думаю ли я, что могу когда-то в будущем снова попасть в заключение. Я ему сказала: надеюсь, что никто и никогда не будет заключен за то, за что была я. Честь осталась, и свобода тоже была.

Александр Подрабинек: Кто на воле способен оценить, что значит находиться в одном шаге от свободы и быть готовым отказаться от нее, если в обмен потребуют раскаяние? А если дома к тому же остались дети?

Именно так было совсем недавно с Марией Алехиной и Надеждой Толоконниковой, которые отказались подавать прошения о помиловании в обмен на такую заманчивую свободу. Несмотря на то что дома их ждали маленькие дети.

Осужденная за демонстрацию на Красной площади против советской оккупации Чехословакии поэтесса Наталья Горбаневская не расставалась со своими детьми, сколько могла. Она даже ходила с ними к следователю – кстати говоря, тоже женщине. Вот что рассказывает Горбаневская об этих летних допросах 1968 года.

Наталья Горбаневская: Я у нее была за два дня до демонстрации на допросе по делу Иры Белогородской. Я пришла с Оськой – естественно, я с ним везде ходила, поскольку я его кормила. Он ужасно разорался. На демонстрации и в участке он вел себя отлично, а тут он хотел пить, вода кончилась – ужасно разорался. Кто-то к ней заглянул: "Что у вас тут?" Она говорит, указывая на Оську: "Это у меня свидетель по делу Белогородской".

Александр Подрабинек: Умению женщин преодолевать трудности могут позавидовать многие из мужчин. Именно прекрасный пол со всей наглядностью демонстрирует обществу ничтожность власти, опирающейся исключительно на силу, полицейские запреты и уголовные наказания.