Украинский режиссер Марина Врода отказалась от награды фестиваля "Киношок" в Анапе в знак протеста против приговора ее коллеге Олегу Сенцову. На заключительную церемонию Врода принесла плакат в поддержку Сенцова, но его отобрали охранники. На сцену она вышла с табличкой "Свободу Сенцову".
Врода заявила, что отказывается от диплома "За силу высказывания", присужденного ей за короткометражный фильм "Улитки", до тех пор пока Олег Сенцов не будет освобожден. Ее выступление было встречено аплодисментами. Украинский режиссер Катерина Горностай, награжденная специальным призом за короткометражный фильм "Поодаль", призвала кинематографистов сделать все от них зависящее для освобождения Сенцова. Ей тоже аплодировали.
"Киношок" – открытый фестиваль кино стран СНГ и Балтии, проводится в Анапе с 1992 года.
В конце августа Олег Сенцов был приговорен российским судом к 20 годам колонии строго режима по обвинению в терактах и другой подрывной деятельности в аннексированном Россией Крыму. Amnesty International и российский правозащитный центр "Мемориал" признали Сенцова политзаключенным. Марина Врода и Катерина Горностай рассказали Радио Свобода о своем опыте выступления в Анапе в защиту украинского политзаключенного.
– Многие украинские деятели культуры отказываются ездить в Россию сейчас, пока идет война. Вы считаете это неправильным подходом?
Если бы я жила в Москве и была россиянкой, я бы не смогла этого сделать
Катерина Горностай: Была такая ситуация с фильмом "Евромайдан. Черновой монтаж". Его взяли на Артдокфест в Москву в прошлом году. Надо было, чтобы кто-то его представлял. У этого фильма 10 авторов, и все отказались ехать. Предложили мне, и я сказала, что с удовольствием поеду, потому что я год не была в Москве, со времен Майдана, мне хотелось поехать и увидеть людей, которые меня поддерживали, пока был Майдан и потом. Люди, которые не имеют связей с Россией, никогда там не жили, у которых нет там друзей, воспринимают Россию как целостное зло, причину нашего горя в Украине. Но я знаю, что в России есть люди, которые борются и за нас, и за себя. Я поехала именно из-за них. В Анапу, в принципе, тоже, потому что я уже была на этом фестивале, знаю этих отборщиков и очень люблю их. В Анапе все, кто занимается коротким метром, очень живые люди, ради которых стоит туда ехать. И мне очень хотелось посмотреть, что происходит в нашем коротком кино. Разговоры, которые вели участники короткометражной программы, естественно, были на все темы, на эту тоже, они очень воодушевляли, потому что ты видишь, что это люди, которые не смотрят телевизор и все понимают. Один из участников был из Белоруссии, он семь дней сидел в тюрьме за участие в белорусских митингах, его жена десять дней сидела за те митинги, когда люди аплодировали на площади. Еще один участник тоже. Мне кажется, для этого и нужны фестивали, чтобы мы говорили, взаимодействовали, понимали друг друга. Тяжелее не знать и не видеть, тогда ты можешь придумать что угодно. А когда ты с людьми разговариваешь, это намного легче переносится. Видно, что есть большая поддержка и тревога у людей, есть надежда.
– Тем не менее, только вы, режиссеры из Украины, открыто выступили со сцены в поддержку Олега Сенцова. Замечательно, что вы выступили, но печально, что российские кинематографисты не решаются об этом говорить вслух.
Катерина Горностай: Мы не могли не выступить. Я понимала, что русские кинематографисты этого никогда не сделают. Не знаю, должны ли были они это сделать. Наверное, да. Но я помню, как страшно быть на митингах в Москве, намного страшнее, чем в Киеве. Очень сложно людям в Украине это объяснить. Они говорят: "Почему они не выходят на свой Майдан? Почему они не сделают так, как мы?" А я очень хорошо помню, как это в Москве: там нет такого чувства, что если ты тут стоишь, кто-то встанет за спиной и будет тебя держать, если что. Когда идет полиция, давит всех в метро, то у тебя нет выхода, ты отступаешь. Абсолютная безысходность была на этой Болотной площади, на Манежке. Если бы я жила в Москве и была россиянкой, я бы не смогла этого сделать.
– А как публика реагировала на ваш демарш? Все аплодировали или было какое-то замешательство, недоброжелательность?
Катерина Горностай: Мне показалось, что замешательство было, хотя у меня очень плохое зрение, я плохо видела людей в зале. Помню девушку в первом ряду, которая начала улыбаться, когда это услышала. Потом люди подходили и говорили: мы с вами. Были люди, которые спрашивали, зачем мы это сделали. Но в таком плане, что разговор в принципе был невозможен. Человек говорит: "Его же посадили, значит, есть за что". Я говорю: "Давайте мы будем решать, потому что это человек из нашей страны, давайте вы его отдадите нам, а мы будем его по своим законам судить". – "Нет, его посадили, значит, должен сидеть". Я говорю: "Слушайте, он кинорежиссер, он не преступник". – "А ты его знаешь, ты с ним знакома? Где его взяли? В Крыму? Крым всегда был русским". Я не знаю, как продолжать этот разговор.
Марина Врода: Я сначала отказывалась ехать на фестиваль, но люди, которых я знала, приглашали меня. Я сказала, вы знаете, что у меня есть позиция, если это ничего, то я приеду, потому что хочу встретиться с вами. Фестиваль проходит на базе, которая называется "Фея-2", это не в центре города, там только гости, охраняемая территория, и никто этих фильмов, кроме нас самих, не видит. А награждение и праздник с красной дорожкой и камерами (там был мэр и важные люди) проходит в городе. Три раза я была с плакатом. Первый раз на пресс-конференции с маленьким плакатом, кто-то меня сфотографировал, поэтому попала в интернет фотография. На пресс-конференции, где были только участники и журналисты, мне аплодировали, поддерживали, никто никаких замечаний не делал. Когда я пришла с большим плакатом – это уже было вручение в городе, где были люди, общественность, там у меня сразу же его забрали и предупредили, что у меня будут проблемы, если я что-то буду делать или говорить со сцены тоже.
Катерина Горностай: Марина вышла из автобуса и сразу достала плакат. И это была большая ошибка, потому что сразу подбежали люди, которые начали этот плакат дергать, не читая, что написано, видимо, обучены: видят любую бумагу большого размера и сразу считают это провокацией. Говорят: "Давайте пройдемте". Но мы с ними договорились, эту бумагу им отдали.
Марина Врода: Я приехала в автобусе, у меня был плакат. Там была красная дорожка, свет и камеры. Я плакат развернула. Тут же они подскочили. Меня пытались отвести в сторону, но я была в группе людей, которые не дали им это сделать. Я отдала плакат, сказала, что у меня ничего нет.
Катерина Горностай: Это была первая стычка, а после этого к нам подошел человек, который очень конспиративным тоном пытался предупредить, чтобы мы ничего не делали, ничего не говорили: "Девочки, вы же понимаете, это кинофестиваль". – "Да, но кинорежиссер сидит, а мы же тоже режиссеры. Он наш коллега, мы хотим об этом сказать. Это как раз то место, где можно об этом сказать". Он говорит: "Слушайте, это же фестиваль, давайте не портить людям настроение". Странный человек, который говорил: "Я анапчанин, я не хочу, чтобы в моем городе на фестивале происходили подобные акции. Я к вам по-доброму подошел". Но мы предупредили, что все-таки будем поступать так, как мы считаем нужным.
Марина Врода: Я еще не знала, что я буду делать, я решила это спонтанно, когда увидела этот зал, услышала, что говорят со сцены. У меня выбор либо уйти, вообще не заходить туда, либо закончить то, что я намеревалась. Мне было важно это сделать в том числе и для того, чтобы увидеть реакцию людей. А первой реакцией была полиция. Я жила полгода в Берлине и привыкла к тому, что никто ни на кого не обращает внимания, ты можешь ходить с любым плакатом.
– Вы знакомы с Олегом Сенцовым?
Марина Врода: Мы провели за год до Майдана вместе неделю на фестивале в Польше, на озере. Добрый, тихий, спокойный человек, очень целеустремленный, обостренное у него чувство справедливости. Рассказывал, как мечтал снимать, сам пришел к кино, он прямо как ребенок фильмы смотрел, очень отдавался этому делу.
– Какое впечатление от реакции ваших российских коллег? Многие ли задумываются о том, что в России посадили на 20 лет украинского режиссера и нужно проявить солидарность, или большинству наплевать на эту историю, они не хотят о ней знать и к вашей акции относятся с недоумением?
Марина Врода: После этой акции было несколько людей, которые пожимали руки, и один человек даже в слезах был. Все остальные не очень поняли. Эта акция дала мне возможность понять, в каком страхе они живут. Даже если хотят помочь, очень боятся сказать слово. Я раньше не понимала, насколько им страшно. И до конца не знаю, как это произошло, что меня там не взяли. После того, как я сказала про Сенцова и села, я стала думать, как мне выйти теперь.
– Вы думали, что вас задержат после церемонии?
Марина Врода: Думала, потому что мой друг, которого я попросила выйти, посмотреть, где там стоят люди в форме, сказал, что его сразу же попросили подойти, спрашивали мои данные. Я не выходила со всеми, не фотографировалась на общей фотографии. Когда всё закончилось, начался дождик из фольги в зале, какой-то дым пустили, мы придумали конспиративную схему, как меня вывести. Я не знаю, сработало это, потому что мы так сделали, или это уже паранойя такая.
– После всей этой истории вы готовы еще раз приехать на какой-нибудь фестиваль в Россию?
Марина Врода: Я честно вам скажу, я не знаю, какой правильный путь. Не ездить, абсолютно изолировать? Россия – огромная страна, если там будет все хуже и хуже, и здесь будет хуже. Некоторые украинцы решили совершенно себя отрезать. Я думаю, ничего это не даст. Поэтому я бы хотела, чтобы кинематографисты встречались и говорили, тем более сейчас, когда в России практически не осталось медиа, которым можно доверять. В России я познакомилась с людьми, которых очень уважаю, понимаю и люблю. У меня появилась идея организовать следующую нашу встречу, небольшой форум, даже не фестиваль, а форум в Берлине, где мы сможем говорить о войне, о силе пропаганды в кино и в медиа. Я понимаю, что в России мы не поговорим, потому что они запуганы. Хочу, чтобы это было в Германии, чтобы и немцы слышали, о чем мы говорим и как. Потому что немцы считают, что у нас ни о чем разговора нет и нет солидарности. Это неправда, очень многие русские солидарны, но там есть страх, конечно. Может быть, можно здесь как-то объединиться. Ну не погибать же им там заживо?
