Александр Генис: Этим, к несчастью уже закончившемся летом, в издательстве “АСТ”, а точнее - в редакции Елены Шубина, которая постоянно балует читателей лучшей русской прозой, вышла книга Татьяны Толстой “Девушка в цвету”. В этом хитроумно составленном сборнике собственно проза соседствует с записями, или “постами” Толстой на своей странице в ФБ. Недавно Татьяна посетила Нью-Йорк, где мы, по старой традиции встретились для обстоятельного разговора о сегодняшней точке в траектории творчества Толстой.
Татьяна, вы, бесспорно, королева Фейсбука. Как вы попали на трон и что было по дороге?
Татьяна Толстая: Спасибо, во-первых. Я вела «Живой журнал», вела себе и вела, параллельно я услышала, что там где-то далеко есть Фейсбук, на нем еще никого не было, земля была безвидна и пуста. Но мой американский сын Алексей и его жена позвали меня туда вступить. Они играли со мной в «Скрэббл» - единственное, для чего я пошла в Фейсбук. Я играла с ними в «Скрэббл», не очень понимая интерфейса, не очень понимая, что я делаю, играла и играла. Вот такое было первое, я бы сказал, до появления человечества, Авель да Каин, вот, собственно, и все население. Так я проводила время на Фейсбуке. Поскольку я еще не понимала, что это, я не хотела представать под своим настоящим именем и назвала себя «Буратина Папакарловна», естественное решение с дуру как-то придумать себе имя. Потом это все забылось.
Шли годы, и я завела себе настоящий аккаунт, назвала себя своим настоящим именем, но люди, рассылающие сообщения о том, что «мы африканские юристы, вся наша семья погибла в самолете и оставила вам несколько миллионов», разыскали и меня. Эти люди написали мне письмо, что да, была такая семья, они все ваши однофамильцы, но погибли все Папакарловны - Джон Папакарловна, Сьюзен Папакарловна, Мэтью Папакарловна, Джозеф, Мария Папакарловна, все погибли, и вот вам причитаются определенные деньги. Я поняла, что не скрыться, не уйти, тебя это догонит и настигнет.
Александр Генис: Вы знаете, сам я попал на интернет задолго до Каина и Авеля, еще во времена динозавров. Это был 1987 год, тогда еще не было русского интернета, и я путешествовал по Сети под именем «Сноубол», то есть «Снежок». И вдруг вылупился русский интернет. Первое сообщение на нем было такое: «Как поймать кайф без денег? Нюхай хрен».
Скажите, а чем для вас Фейсбук отличается от его предшественников?
Татьяна Толстая: Да все очень просто: он более мобильный, более живой, у него мгновенная реакция, просто все переместились на него. Мне-то больше нравится интерфейс «Живого журнала», но туда люди не ходят, там бродят какие-то подростки ничего не понимающие - как будто все съехали, подростки пришли и заняли опустелое здание. Они бродят по нему и бессмысленно расписывают стены, не понимая смысла помещения. Вот спальня, вот кухня, но они не понимая этого, всюду гадят. Вот такое ощущение.
Александр Генис: Именно поэтому я попал в Фейсбук, у меня тоже было такое ощущение. Но я бы сравнил раннюю стадию социальных сетей его не с заброшенным домом, а со станционным сортиром, гле люди пишут на стенах анонимные гадости. Меня всегда удивляла эта страсть к публичности и анонимности сразу. Фейсбук же мне сразу понравился тем, что все представляются, во всяком случае, я знаю, с кем я говорю, а если не знаю — выкидываю.
Татьяна Толстая: Вы, конечно, не знаете. Потому что у меня три аккаунта в Фейсбуке, вы меня знаете по одному аккаунту, который организован под моим собственным именем, а есть еще два, о которых вы понятия не имеете. Я там дружу с людьми, которые меня бы люто ненавидели как Татьяну Толстую, а тут они мне улыбаются, милуются со мной, ставят мне «лайки», а я ставлю «лайки» им. Короче говоря, развожу народ по полной.
Александр Генис: Ну вот, вы признались, а я и понятия не имел.
Татьяна, что нужно сделать, чтобы попасть в ваши френды?
Татьяна Толстая: Собственно, вы уже мой френд. У меня очень мало френдов, я не хочу их заводить, потому что если у тебя есть френд, ты вынужден его читать, а у меня очень мало тех, кто мне нравится на Фейсбуке. Если я найду человека, которого читать интересно каждый раз, я этого человека зафренджу, безусловно, но просто от того, что он милый и постит котиков — нет. Я не хочу забивать себе ленту. никакими милыми и нужными людьми.
Александр Генис: А что нужно сделать, чтобы вылететь из ваших френдов, оказаться забаненным?
Татьяна Толстая: У меня есть такое правило: комментатор, как и сапер, ошибается один раз. Сам комментатор пускай чувствует, что он сделал не так, почему его забанили. Ему придется зайти под новым именем, возиться, заводить аккаунт. В основном, если человек переходит очень толерантные границы, которые я устанавливаю в расчете на то, что мои комментаторы понимают и чувствуют эти границы. Если человек впадает в хамство, переходит границы или оскорбляет моих друзей, нарушает, причем нарочно, мои объявленные правила, (а я периодически объявляю правила поведения) ему точно не жить под этим именем у меня в ФБ.
Александр Генис: Какая полемика вам интересна в Фейсбуке?
Татьяна Толстая: Мне интересно то, что называется «срачи», но не все, конечно. Мне интересно, как это нарастает, как сталкиваются вихри, ветры, каким образом мирные до определенной поры люди вдруг начинают страшно взвиваться, защищать своих, ругать чужих. Есть несколько совершенно замечательных молниеносных - знаете, как бывает молниеносный рак или молниеносный «антонов огонь», еще какие-то страшные заболевания, вот они мгновенно — сутки, и человека нет. При этом я очень хорошо вижу, как это устроено. Тот, кто виноват в этом - тот, кто первый натравливает толпу. Не тот, на кого натравливают, потому что все, он уже погиб. Ему остается немножко бороться, ему остается цепляться за любую змею, принимая ее за соломинку, он пытается выплыть, он пытается объясниться, что нет, он совсем не то имел в виду, он имел в виду другое. Поздно. Если на человека натравили толпу, этот человек погибает в общем мнении, пораженный клеветой, как поется в известной арии.
Александр Генис: Как Пушкин?
Татьяна Толстая: Да, только быстрее, хуже и безнадежнее. Так что тот, кто натравливает толпу на этого человека, тот и должен считаться инициатором этого срача. Я их не отфренживаю, например, но запомню и не забуду никогда.
Александр Генис: Что вы предпочитаете читать в Фейсбуке, что вам нравится в Фейсбуке?
Татьяна Толстая: В Фейсбуке я читаю своих друзей, вот и все. Меня интересуют люди с точки зрения того, насколько они умеют писать литературные тексты. Если они проявляют себя как литераторы на Фейсбуке, то я их беру на заметочку, если мы будем издавать какой-то литературный журнал, то я непременно их приглашу в авторы.
Александр Генис: А что пишете вы в Фейсбук? Как вы определяете, что именно вам стоит написать?
Татьяна Толстая: Это необъяснимая вещь. Потому что некоторые очень интересные события, интересные посты, новости не вызывают никакого желания откликнуться, а другие почему-то вызывают. Когда я откликаюсь, то я стараюсь написать такой текст, который вполне бы мог войти в книжную рамку, чтобы этот текст можно было бы прочитать на страницах настоящей бумажной книги. Вот, собственно, так я и начинаю с ФБ работать: чтобы ничто не пропадало.
Александр Генис: В ваших последних книгах посты в Фейсбуке действительно стали прозой, они выступают на равных с рассказами, входят в сборники. Как они там оказались?
Татьяна Толстая: В сборниках? Я их туда вставила. Я, например, книгу «Легкие миры» сделала на 90% из постов. Когда я пишу то, что кажется постом читателям, на самом деле - некий текст, который я потом включу в книгу. У него всегда есть повод, но я знаю, что повод забудется, а текст останется, поэтому я и пишу с расчетом на то, что текст останется в каком-то литературном пространстве. Мне интересно решение языковых стилистических, синтаксических, интонационных задач. Меня очень интересует, каким образом можно разговорный язык и разговорную интонацию перевести на бумагу и сделать живым, будто бы произносимым текстом.
Александр Генис: Что нового несет Фейсбук в поэтику прозы?
Татьяна Толстая: Я думаю, что он несет как раз эту разговорность. Есть люди, которые умеют ее передавать на бумаге — а это же совсем разные вещи. Пример: к вам приходят и берут у вас интервью, записывают, потом присылают вам распечатку. У вас волосы встают дыбом, вам становится неудобно, неловко, стыдно, потому что вы как бы этого не говорили, но на самом деле вы именно это говорили. И плохое интервью, переводя ваши слова на бумагу, сохранило их целость.
А все потому, что устная речь отличается от письменной почти у всех. Но вы не хотите видеть свою устную речь, вы хотите воссоздать свою устную речь, вы хотите сделать то, что будет казаться устной речью. Мне это напоминает замечательное правило, которое я первый раз прочла в повести Моэма «Театр». Там есть героиня Джулия, она актриса, у нее фиаско в ее личной жизни, и она свое горе играет на сцене. Ей говорят, что играли вы из рук вон плохо, хотя она была искренняя. Не надо искренности актера, актер должен сыграть искренность, актер должен сыграть пьяного, будучи совершенно трезвым, сыграть горе, будучи абсолютно хладнокровным, и это все играется. Есть искусство, в отличие от сырой, не приготовленной жизни. Искусство выше жизни, ибо оно - жизнь в концентрате.
Интересны в Фейсбуке те, кто умеет искажать действительность, превращая ее в искусство, те, кто постиг устройство этой волшебной призмы. Есть несколько человек это делать, безусловно, умеют.
Александр Генис: Набоков говорил: «Я мыслю как гений, пишу как писатель, а говорю как ребенок». Он поэтому никогда не давал интервью устно. Я терпеть не могу эту жульническую манеру - когда интервьюер просто буквально переписывает ваши слова, поэтому сам я никогда не разрешаю печатать интервью без моей правки.
Вы знаете, недавно мы в "Американском часе" рассуждали о том, кто был предком Фейсбука, и решили, что Василий Розанов подходит для роли апостола Фейсбука, потому что он-то как раз и вставлял себя в текст “со всеми почесываниями”, как говорил Достоевский. В этом отношении розановские тексты напоминают фейсбуковские. Хотя я далеко не всему радуюсь у Розанова, потому что мне кажется, что его почесывания иногда бывают скучными.
Какой отбор надо производить для того, чтобы Фейсбук был всем интересен?
Татьяна Толстая: Не надо быть всем интересным — это совсем неправильная задача. Я очень люблю Розанова, хотя и с трудом могу дочитать любую его книгу. Дело не в этом и дело не в том, какие у него политические взгляды, поскольку они часто менялись. Они менялись из-за конъюнктуры, из-за обстоятельств жизни. Но это был автор, который очень правильно применял принципы. Я совершенно с вами согласна, он мыслил фейсбучно за сто лет до изобретения Фейсбука. Розанов записывал неслыханные вещи, записывал тонкие движения своей кривой, странной, несчастной, но очень энергичной души. Он жил в постоянном горе, позоре и стыде. Его жена Аполлинария Суслова, которая до этого была дамой любви Достоевского, которому поклонялся Розанов, обращалась с ним, как с последним куском дерьма, и не хотела отпускать его, не хотела с ним разводиться. А он уже получил по мордасам от Аполлинарии, привел другую женщину, жил с ней, прижил детей и очень просил, чтобы она дала ему развод, потому что новая жена была попова дочка, и для нее было совсем позорно рожать кучу детей от неженатого мужа. Аполлинария не давала ему развода. Этот брак сам собой распался из-за революции 1917 года, которая аннулировала прежние брачные договоры. То, что сделал Розанов из-за своего реального дискомфорта, страдания, недоумения, горя, всего вместе, то, что он это перевел в новый регистр, то, что он не просто где-то тупо плакал в кухне в углу, а то, что он из этого сделал совершенно определенный жанр литературы — вот что замечательно. Необязательно всего его читать, можно выдать ему премию: отлично, иди, первое место — это можно и по отдельным кускам, по отдельным записям, по «Опавшим листьям» и по всему тому, что они писал.
Александр Генис: Розанов ведь пришел к своей манере в ответ на кризис вымысла. Он, как и поздний Лев Толстой, считал, что литература умерла. Розанов думал, что он так заменяет литературу. Как вы думаете, Фейсбук — это тоже ответ на кризис литературы, кризис вымысла в литературе?
Татьяна Толстая: Лично я не вижу никакого кризиса в литературе. Мысли о кризисе либо посещают человека в конце его литературной жизни, его литературной карьеры, если талант скудеет и иссякает, либо его воображение на пять ведер, а вот шестое пошло и нечем его наполнить. В конце концов, всякая корова доится ровно столько, а дальше она уже не доится. Обратите внимание, что в наши дни о кризисе литературы говорят писатели исписавшиеся, не чета Розанову или Льву Толстому, но просто исписавшиеся, их время истекло, ничего не сочиняется, и вот тогда они начинают хоронить литературу вместе с собой. И это мне напоминает описание чумы из одного учебника для практикующих врачей: чумной больной хочет утащить с собой в могилу всех здоровых и живых, поэтому у него возникает непреодолимая потребность всех трогать, касаться и марать. Я просто в разговоре о кризисе вижу такой вид угасания.
Александр Генис: Мой последний вопрос: зачем лично вам Фейсбук, что он вам дает и что у вас отнимает?
Татьяна Толстая: Пока я не заметила, чтобы он у меня что-то отнимал. Потому что тот жанр, в котором я сейчас работаю в Фейсбуке, меня устраивает. То есть пока что получается. Необходимость сиюмоментного отклика, который в процессе написания этого отклика вдруг теряет сиюмоментность и превращается в некоторое соображение о том, о чем мне всегда хотелось бы написать.Толчком, триггером для этого являются фейсбучные тексты - чье-то мимолетное замечание, чей-то разговор. Есть, скажем, одна женщина в Фейсбуке, которая совершенно замечательно записывает разговоры людей, прошедших под ее окном - она живет на первом этаже. Ее фамилию я назову — Анна Север, моя фрэндесса в Фейсбуке. Из окна своего первого этажа она слышит обрывок разговора проходящих мимо людей. Ей многие не верят, что правда был такой разговор. Нет, был, у нее просто ухо такое, она замечательно умеет все фиксировать. Я ее понимаю, в этом жанре я работать не умею, но я что-то делаю в другом. Обрывки, клочки, мимолетные вздохи, которые я слышу в ленте, каким-то образом вызывают желание написать. И пока пишется, слава тебе, господи. Спасибо Фейсбуку.
