Пишет Евгений Каплунов: «Меня очень заинтересовал вопрос о личных крестьянских хозяйствах, потому что я и сам крестьянин. Я долго жил с родителями, мы держали коров, их у нас было четыре, да ещё четыре телёнка, итого восемь голов. Наш сенокос был на военном полигоне, трава там росла густая, высокая. Все лето я занимался заготовкой сена, старался не нагружать родителей тяжёлой работой, я их очень любил и берёг. Молока мы надаивали много, возили его на продажу в город. Дела наши шли хорошо. Времена были непростые, у покупателей зачастую не было денег из-за задержки зарплаты, и мы торговали в долг. Наше крестьянское хозяйство давало нам независимость от государства, и это было счастье: наше благополучие зависело только от нас самих. И меня очень беспокоит то, что теперь государство намерено обложить крестьянина налогом или как-нибудь иначе ограничить его. Сколько же пришлось на долю крестьянина в нашей стране! Крестьянский вопрос для меня очень близкий, он меня волнует. Меня интересует и живопись, и велоспорт, но крестьянский вопрос – это суть жизни, это главное. Моё крестьянствование пришлось на средину восьмидесятых и по середину девяностых - это было очень хорошее, достойное время моей жизни. Я ни от кого не зависел, я был хозяином своей судьбы. Времена были трудные, но я их вспоминаю с большой теплотой», - пишет Евгений Каплунов. Какое прекрасное письмо, не правда ли? Хороший человек написал, это чувствуется, очень хороший – из лучших русских людей, из тех, кому сегодня труднее всех, потому что они все понимают – что происходит вокруг них. А крестьянский вопрос - что ж, крестьянский вопрос? Он решится так, как захотят сами крестьяне. Правда, скорее всего за них решит начальство, а они вольно или подневольно согласятся, примут любой оборот так, как принимают дождь, град или снег. Все равно это будет их решение: допустили означает по итогу то же, что сами решили. Так это, по крайней мере, в моих глазах. Люди они не маленькие и достаточно давно не крепостные, а кто, может быть, чувствует себя крепостным, так это его выбор, его дело. И разрешите мне, хороший человек Каплунов, зацепиться за ваше выражение: «крестьянский вопрос». Оно, это выражение, из позапрошлого века. Русская публицистика тем и жила, что ставила животрепещущие вопросы и решала их (на бумаге, конечно). Так и говорилось: крестьянский вопрос, женский вопрос, ближе к концу – рабочий вопрос. Советская власть тоже мыслила в этом духе – в духе решения больших и малых вопросов по мере их поступления или осознания, что, между прочим, не одно и то же. И нынешнее начальство с утра до вечера решает вопросы. Днем – второстепенные, а по вечерам и по выходным – в банях, на охоте и рыбалке – первостепенные, относящиеся к личному устройству в жизни. Днем, в кабинете, решается вопрос засыпки ямы на пересечении улиц Клары Цеткин и Розы Люксембург, вечером, в бане или ресторане, решается вопрос о дерибане подряда на уборку мусора. Все это непотребство называют «ручным управлением». Россия сегодня как раз переживает кризис «ручного управления». Это кризис произвола. Ничто не делается само собою - верно, но не мучаются, а живут те страны, где все делается как раз словно само собою или, иными словами, в законных местах и в законном порядке. Общество должно до этого дорасти, доучиться, если ему, конечно, охота расти и учиться.​

Андрей Кравчук пишет о братьях Михалковых. Братья Михалковы – это кинорежиссеры Никита Михалков и Андрон Кончаловский. Недавно они задумали устроить сколько-то столовых то ли по всей стране, то ли на какой-то части ее, сколько именно – не знаю, несколько десятков или сотен, сходили к Путину, у которого Никита – в личных друзьях (по словам Никиты), попросили на раскрутку своего дела миллиард с чем-то рублей, и президент будто бы пообещал дать или даже распорядился дать. Читаю, что пишет по этому поводу господин Кравчук: «Тут многие возмущаются, что Михалковы просят денег и что-то им, похоже, таки дадут. Я лично причин для возмущения не вижу, а наоборот, всячески приветствую эту инициативу (и подобные ей). Если российские бюджетные деньги дадут Михалковым, это значит, что они будут частично украдены, а частично выброшены на ветер. Также это означает, что они не будут пущены на войну против Украины или стабилизацию ситуации в самом Мордоре. При любых раскладах я вижу только выгоду для остального мира и убыток для Мордора, так что не понимаю, чем тут возмущаться, - сплошная польза. Просите больше, и да не оскудеет рука дающего», - пишет Андрей Кравчук. Это старая мысль – что никто за пределами России не может причинить ей больше вреда, чем она сама руками известных своих сынов. Но от души радоваться, глядя на то, что они вытворяют, я, например, не могу. Тут другие чувства. Другие…

Некоторые слушатели «Свободы» пеняют мне, что я нет-нет, да и пну коммунистического льва, давно, по их мнению, мертвого. Другие – наоборот, стремятся его оживить в моей памяти, все доказывают, что слишком решительный отказ от коммунизма привел в конце концов к путинизму. Они обрушиваются на Рейгана и Тэтчер, на рейганомику и тэтчеризм, под чьим влиянием была, мол, первая команда Ельцина. Читаю: «Ваша близорукость, Анатолий Иванович, просто поразительна. Будь вы и ваши американские руководители и учителя поумнее, вы бы всеми способами явно и неявно поддерживали ростки левизны в России, любое движение за социальную справедливость, за ограничение аппетитов олигархов, радовались бы каждому признаку роста самосознания рабочих. Ведь только рабочий класс, классовая воля и сознательность рабочих могут положить предел бандитскому капитализму. Дивлюсь и горько сетую, что радио «Свобода» упорно игнорирует все левое в России, а ведь вы не имеете права это делать просто в силу вашей хваленой объективности. Не имеет значения, что вам не нравится левая мысль в России, - она есть, она имеется, она в наличии, и вы обязаны уделять ей, по крайней мере, пропорциональное внимание», - пишет господин Терентьев. Да, господин Терентьев, что-то левое в России брезжит, хотя сочинение Михаила Ходорковского «Левый поворот» забыли, едва успев с ним ознакомиться. Не могу с ходу отмахнуться и от вашего упрека, что мы мало обращаем внимания на левизну в России. Наверное, стоило бы больше… Даже в Государственной думе, как ни странно, присутствует что-то вроде левизны в лице двух-трех депутатов. Отнюдь нельзя полностью исключить, что, когда будет рушиться путинизм, на самый верх выскочит, как черт из табакерки, что-то нестерпимо левое, но все-таки у меня нет ощущения, что слушателей «Свободы» так уж интересуют разговоры об интересах трудящихся, об особых добродетелях и нуждах рабочего класса, об участи безработных, даже, что совсем уж странно, но это так, о социальном неравенстве. Хотя вот передо мною письмо, которое нельзя не обнародовать. Оно, правда, с Украины. Читаю:

«У нас, у безработных, есть такое понятие: «общественные работы». Это такие работы, ну, словом от слова «раб». Например, дворником в парке. Ну вот. Попала и я на такие работы. Приставили меня в помощь к дворничихе Вале, сорока семи лет. Валя – малого роста, очень худая, с очень землистым цветом лица, с впалыми щеками, что выдает отсутствие зубов, естественно, мать-одиночка с неблагополучным сыном лет двадцати и отцом в одной квартире. Валя, в отличие от остального контингента, не пьет, но много курит и сетует на поведение сына. Она, естественно, выглядит гораздо старше своего возраста. На ней участок, кажется, с гектар, этого парка. Была поздняя осень, Валя добросовестно боролась с выпавшим снегом. Но вот оттепель, и сразу заморозок – страшный гололед. У Вали тачка строительная грузоподъемностью сто двадцать килограммов. Валя совковой лопатой сначала долбит мерзлый, тяжелый песок, нагружает полную тачку и развозит – посыпает весь необъятный участок. И делает это очень быстро, поскольку идущие на работу люди могут упасть и получить травмы. За это все Валя получает так называемую заработную плату в размере одной тысячи гривен. От тяжелой работы у Вали, конечно, немного слабый рассудок, она не разбирается в политике, но она такой же человек, как и ваш этот, забыла фамилию, который свои огромные деньги тратит на что-то там астрономическое. Неужели потенциал Вали, если измерять его в дензнаках, в квадриллион меньше упомянутого товарища? Неужели государство так уж обеднело бы, если бы платило Вале не тысячу, а хотя бы две-три? Нет, Валю надо довести до скотского состояния, чтобы ей было не до лекций умников и не до норм грузов для женщин. Валю часто навещают высокие чины из близлежащего исполкома и указывают ей на огрехи в ее работе», - пишет безработная слушательница «Свободы». Когда приходится вступить в разговор с таким человеком, я радуюсь, что мне не нужно бороться за голоса избирателей, поэтому могу без оглядки сказать ту пропись, которая ему не понравится. Одной Вале можно платить и впятеро. Но низкооплачиваемых в стране миллионы. Если одним махом поднять им зарплату хотя бы вдвое, пришлось бы напечатать гору пустых денег. Очень скоро эту прибавку съест инфляция, и миллионам Валь станет только хуже. Тот же результат будет, если раскулачить всех состоятельных, а их деньги раздать по принципу: всем сестрам по серьгам. В разные времена, в том числе совсем недавно, и в разных странах, в том числе в Российской империи, пробовали и то, и это, все пробавали. Господь не успеет оглянуться, как все будет проедено и наступит то, что без большой натяжки можно назвать концом света. Сколь угодно справедливым распределением казенных сумм, даже если в них включены все средства всех богачей, с бедностью миллионов покончить невозможно. Эта истина добыта реками крови, но борец за счастье трудящихся, как и сам трудящийся, знает свое. На все ваши выкладки у него готов ответ из трех слов: «Неужели государство обеднеет?».

Или вот так. Читаю: «Ну, неуютно мне в вашем так называемом «свободном» мире чисто психологически. Ну, существовал же хоть какой-то химерный моральный кодекс строителя коммунизма, ну, учило же государство: «один за всех и все за одного» – хотя бы провозглашало. Сейчас – каждый за себя». Вот что на это или по этому поводу сказать? Что? Человеку хочется, чтобы о нем кто-то заботился и заботился не как-нибудь, а с любовью. А кому, скажите, этого не хочется? Вообще-то есть такие, кому не хочется. Мне, например, не хочется, чтобы обо мне кто-нибудь заботился – хоть с любовью, хоть без. Знаю и совсем бедных людей, которым тоже не хочется. Они, если сказать точно, об этом не думают - не мечтают, не тоскуют о любви и заботе, живут повседневными трудами на себя и детей, если они есть, тяжкими трудами, но что ж поделаешь – так отвечают, если заговорить с ними об этом. Что ж поделаешь… А другому – другому да, подавай заботу и любовь, но не выйдешь же на улицу с обращением к прохожим: дайте мне хоть капельку заботы и любви, вот и адресуются к государству, к царю (если бы он был), переливают свой запрос в мечту о рае на земле, то есть, о времени, когда власть опять будет учить, что «один за всех, и все за одного».

Пишет Алексей Рощин: «Что делать с теми, кто учиться не хочет? Выгнать к чертовой матери? Нельзя. У них ведь есть право учиться! Закрепленное, между прочим, Конституцией. Тогда что – понаставить двоек? Во-первых, с определенного возраста такого рода ученикам становится наплевать на оценки, а во-вторых – какой смысл? Детишки нынче чуть не с пеленок уже «точно знают», какого рода знания им «понадобятся в жизни», а какие – нет, никогда. Не желающие учиться не дают получать знания тем, кто этого действительно хочет! Немотивированному ученику на уроке банально скучно, и он от нечего делать начинает развлекаться. Оттого сейчас во многих классах на уроках стоит несмолкаемый гул. Мне не нравится, что в старших классах делают обязательной чуть ли не одну физкультуру. Вариантов-то несколько: а) отменить всеобщее образование, б) возродить в школе телесные наказания (скажем, розги), в) активнее привлекать к процессу полицию (скажем, поддерживать порядок в классе)», - пишет господин Рощин. Все прекрасно знают, что подавляющее большинтсво как детей, так и взрослых никогда не хотели учиться, и так, скорее всего, будет и впредь, разве что педагогика в конце концов наловчится у любого и каждого вызывать жгучее желание зачарованно слушать учителя все сорок пять минут урока на протяжении десяти или скольких там лет пребывания в школе. Так что не стоит, по-моему, бояться отмены обязательного образования. Я, правда, думаю, что такой радости дети не дождутся. Родители скинутся и сами устроят школы, куда будут буквально пинками посылать своих отпрысков. Разумеется, посылать их будут не знаний набираться, а ради корочки об окончании этого времяпрепровождения. Посмотрите, сколько всяких колледжей и университетов появилось за пару десятков лет. Да, университет, если не академия, уже чуть ли не в каждом райцентре, и главные факультеты – юридический и журналистики. Всем известно, что там ничему не учат и учить не могут. Значит ли это, что надо думать, как наилучшим образом устроить учебу тех, кто хочет учиться? Вряд ли. Они сами об этом думают и знают, что делать. Кто хочет учиться, тот учится и научится. Остальные… Как учатся, так и трудятся. Как трудятся, так и живут.

Пишет профессор-технарь: «В последней передаче вы сообщили нам, что вирус чистоплотности подхватили, живя за границей. Похоже, это не вирус, а геном. Вот я, простой русский мужик, никогда не был за границей – и что же? Ещё в детстве меня раздражали грязные снизу тарелки, и я тихонько их перемывал после мамы при отсутствии водопровода. Став завкафедрой, своё психическое расстройство не искоренил. Очистил помещение, отремонтировал мебель, сменил проводку, постоянно слежу за исправностью пластиковых окон, тихонько, пока никого нет, стираю пыль со шкафов. Мою клавиатуры, залапанные студентами. За это меня прозвали завлабом. Это всё - в промежутках между написанием учебников, интегрированием дифференциальных уравнений, моделированием механических систем и борьбой с Болонской системой. Вы, наверное, уже записали меня в плохого начальника, который не может приказать вспомогательному персоналу выполнить ту или иную черную работу. Да я и сам так считаю, однако замечу, что нет этого персонала, ни завлаба, ни инженера, нет приличного электрика и лаборанта. Вместо них есть генералитет, который, кстати, больше преподавательского корпуса. Буду помирать, так есть чем гордиться: на моем счету - способ идеального мытья сортира, оснащение умного дома, восстановление телевизионных пультов, несколько тысяч отремонтированных квадратных метров крыш на зернохранилищах (ещё в аспирантуре)», - пишет профессор, подтверждая своим примером известную закономерность: чем выше человек на лестнице умственного труда, тем охотнее и ловчее он, если нужно, делает разную простую и грубую работу, не гнушается ею, не стыдится натянуть робу и засучить рукава. Присмотритесь к гаражам и дачным сараюшкам – кто там и что мастерит, бывает, ночами напролет, мужики какого образования. Личным письмом попрошу этого профессора поделиться со мной, а возможно и со слушателями радио «Свобода», его способом идеального мытья сортира.

Письмо из Вены, пишет бывший москвич, давно ставший гражданином Австрии. Читаю: «Здесь накопились десятки тысяч желающих получить убежище. На время оформления этого статуса им дают места в общежитиях, деньги на текущие расходы, медицинскую страховку. Большинство коренных австрийцев пока с этим соглашаются. «Люди должны жить в достойных условиях!», - скандировала двадцатитысячная демонстрация в пользу новых понаехавших из Сирии и Африки. Благополучного вида молодежь ругала правительство за растерянность и бездействие. Бесчеловечно, мол, оставлять людей ночевать в благополучной Австрии под открытым небом. Поначалу мне было непонятно, где это и почему. В стране быстро разбили много палаточных лагерей, выглядят они презентабельно. Внутри не только кровати, но и тумбочки, столики, игрушки для детей. Кто и где все-таки оставлен без крыши над головой? Понял это из интервью министра внутренних дел. Со слов госпожи министра следовало, что палатка – еще не крыша над головой… Вчера я был в компании четырех укоренившихся здесь друзей-компьютерщиков: белоруса, русского, украинца и татарина из Узбекистана. Услышал издевательское рассуждение украинца о том, что понаехавших арабских беженцев надо бы отправить куда-нибудь в Гренландию. Белорус весело добавил, что австрийцы могут поместить теплолюбивых чучмеков на своей полярной Земле Франца-Иосифа. А пригласивший нас всех в гости русский сказал, что это великолепная идея: чтобы не бегали по Европам, поселить африканцев и сирийцев рядом с белыми медведями. Напомню, что все пятеро, мы тоже понаехавшие, только – много лет назад. Надеюсь, Анатолий Иванович, вы поняли, о чем мое письмо. Оно - о цивилизационном разломе. С одной стороны – принципиально человечная цивилизация, с другой, а именно там, где мы росли и взрослели, где бывший совок – принципиально бесчеловечная», - пишет Игорь Герасимов. Сочувствую вам, Игорь. Провести вечер в такой компании – это нелегкое испытание. А каково людям вашего толка проживать целую жизнь в таком окружении? Расизм и рабская неблагожелательность ко всему живому, да и неживому. Этот исторический яд - в каждой клеточке как отдельного, так и общественного организма. Да, рабская неблагожелательность ко всему живому и неживому - и расизм, расизм, расизм.

«Уважаемый Анатолий Иванович! Хотел бы узнать ваше мнение о предполагаемой поездке Пу в Нью-Йорк в конце сентября на юбилейную Сессии ООН. За свою длинную жизнь ничего подобного мне не доводилось видеть и слышать. Как после аннексии Крыма, при войне в Донбассе, сбитом Боинге и угрозах превращения Америки в ядерную пыль можно спокойно ехать в Город Большого Яблока, прекрасно зная все о том же Боинге. Неужели мир и те же Штаты все это спокойно проглотят? Там же публика не зомбированная. Существуют общепринятые нормы поведения, которым необходимо строго следовать. А Нидерланды, Австралия, Малайзия? Они что, молча это проглотят? Неужели реальполитик и к этому относится?», - пишет Анатолий Юдин. Город Большого Яблока - так с двадцатых годов, а сегодня – особенно часто, называют Нью-Йорк. Жалко, что не в этом городе, а в Силиконовой долине расположена штаб-квартира компании «Яблоко» - тогда ни у кого не возникало бы вопроса, почему он называется Городом Большого Яблока. «Яблоко» (по-английски Apple) – это и впрямь что-то невообразимо большое – большое, разумеется, по деньгам, а не по размерам производственных сооружений, постиндустриальная гордость Америки. В России гигантом номер один служит индустриальная гордость Кремля - «Газпром» (постиндустриальных не упоминают). В прошлом году четыреста пятьдесят девять тысяч работников «Газпрома» принесли три с половиной миллиарда долларов чистой прибыли. Восемьдесят тысяч сотрудников «силиконового Яблока» - почти сорок миллиардов. Сопоставлением этих двух гигантов некоторые экономисты-любители в России пытаются образумить, как они говорят, ватные головы своих соотечественников. Пока не получается… Не могу вспомнить, что говорит история литературы о происхождении «Города желтого дьявола» - не в пику ли «Городу Большого Яблока» дал такое название своему знаменитому сочинению о Нью-Йорке Максим Горький? Желтый дьявол – это в его изображении золото, деньги, проклятый, разумеется, загнивающий, капитализм. Самое фальшивое из антикапиталистических сочинений в русской литературе. Я не забыл, господин Юдин, вашу просьбу высказаться о предстоящем появлении Путина в Городе Большого Яблока на юбилейной сессии ООН, о том, как его там встретят. Мне кажется, достаточно того, что у вас и не только у вас возник этот вопрос: как его там встретят? Это само по себе такое унижение, от которого в таких случаях спасаются только столь же безразмерной спесью. Думаю, будет так. Спесь вы увидите по зомбоящику, а в Нью-Йорке этот человек уйдет в глухую несознанку.