Фестиваль 31 DAY FOTOFEST в Москве. Репортажная, документальная, военная, экстремальная, экологическая фотография. Лучшие фото главных мировых конкурсов: World Press Photo, Picture of the year International, Fotoevidence. Права человека и тюремные съемки. Как снимать войну и помогает ли съемкам человеческое сочувствие фотографа? Девальвация документальных образов и фотошоп. Газа Сергея Пономарева и Донецк Сергея Ильницкого: русские победители WPP. Ретроспектива Сергея Максимишина: живой Путин и мертвые животные, Ленин и мини-юбки, клоуны и дальнобойщики. Может ли фотограф быть ангажирован идеями людей, которых снимает? Антропологический фокус современной документальной фотографии.
Фотографы Сергей Максимишин, Джеймс Хилл, Денис Синяков, Сергей Ильницкий, Александр Сорин (куратор фестиваля), директор Сахаровского центра Сергей Лукашевский.
Елена Фанайлова: "31 день фотографии" - фестиваль под таким названием проходит в Москве на нескольких площадках. С нами один из его организаторов - куратор галереи FOTODOC Александр Сорин и директор Сахаровского Центра Сергей Лукашевский. На связи с нами по cкайпу будет фотограф Денис Синяков, человек довольно известный в мире репортерской фотографии, например, известный тем, что был задержан с экологами на платформе "Приразломная" в Арктике. В записи будут Сергей Ильницкий, фотограф, который за донецкий снимок получил одну из премий World Press Photo, и Сергей Максимишин, заслуженный мастер, ретроспектива которого – часть фестиваля. И фрагменты мастер-класса Джеймса Хилла, многократного победителя престижных конкурсов документальной фотографии.
Фестиваль проходит на площадках выставочного комплекса Artplay и в Сахаровском центре. Как мне кажется, камертоном этого события является World Press Photo, итоги конкурса, которые представлены в галерейном виде.
Александр Сорин: Я начну с фестиваля, потому что это главное все-таки событие, а Press Photo - одна из его частей. ФОТОДОК в прошлом году был партнером Press Photo и привозил победителей конкурса Press Photo 2014 в Москву. Там же была выставка на Artplay. Мы с коллегами решили, что это центральное событие, на которое имеет смысл нанизать еще несколько других? и получить фестиваль современной фотографии. В Москве проходит много всего интересного фотографического, это и музейные выставки, и что угодно, но это, как правило, связано с именами классиков. Что такое фотография современная? Это такой универсальный язык, который развивается по всем направлениям, от смс с изображениями, которыми мы обмениваемся, до журналистики, много разных направлений, и посмотреть, что такое фотография в этих разных направлениях, очень интересно. Мы решили, что попробуем создать фестиваль современной фотографии, который будет называться "31 день", он месяц должен проходить, и в нем центральные события - это Press Photo, это выставка "100 фотографий Сергей Максимишина", фактически это первая его выставка в России. Это первый раз привезенный в Россию очень важный конкурс, который хорошо знают профессионалы и мало широкая публика, называется Picture of the Year, проходящий с 1943 года. И выставка FotoEvidence, это молодой сравнительно конкурс, который проводится в Нью-Йорке, Светлана Бачеванова его организатор. И ФОТОДОК тоже является его постоянным партнером, мы третий раз привозим победителей этого конкурса, это конкурс фотографий о нарушении прав человека во всем мире. Есть еще пятая выставка, на Artplay проходит, это "GEO. Непознанный мир: Земля". Это немножечко чтобы выдохнуть после World Press Photo и Picture of the Year. (смеется) Это пять основных выставок фестиваля.
Галерея победителей WPP 2015 года:
Победители World Press Photo 2015
Елена Фанайлова: Сережа, а что на вашей площадке проходит?
Сергей Лукашевский: На нашей площадке проходит, разумеется, выставка, посвященная правам человека и человеческому достоинству, это победители конкурса FotoEvidence. И это уже третий раз, когда эта выставка проходит благодаря FOTODOC на нашей площадке. Для Сахаровского центра, который стремится использовать разные формы, в том числе творческие, для привлечения общественного внимания к тематике прав человека, это, безусловно, очень важное событие. Главная тема, я уже наблюдаю третью выставку, это положение в тюрьмах. Ни одна выставка победителей конкурса FotoEvidence, которую я наблюдал, не обходится без этой темы. Это, конечно, в первую очередь положение в тюрьмах третьего мира, но в прошлом году была серия, посвященная американским тюрьмам. В общем, тюрьмы - это такое пространство во всем мире, во всех странах, где вопросы человеческого достоинства и прав человека продолжают стоять остро и жестко.
Елена Фанайлова: Посмотрим эпизод - путешествие по Artplay, где Александр Сорин являлся гидом нашего корреспондента…
Александр Сорин: Вот перед нами суперпроект, потому что он дается годами труда, годами совместной жизни со своими героями. Он уже не первый раз получает всякие награды – Дарси Падилья, работа называется "Семейная любовь". Первые фотографии здесь 1993 года, последняя - 2014-го. Понятно, что человек 21 год работал. Это семейная сага, причем семьи неблагополучной, начинается она с того момента, когда главная героиня еще вполне молодая женщина, а заканчивается ее смертью и дальнейшей жизнью ребенка, мужа и так далее. Это не только замечательно снято, иногда качество проекта или фотографии определяется трудоемкостью что ли и невозможностью, чтобы это было сделано кем-то еще. Тут нужна такая связь с этими людьми, настолько тесная, когда становишься для них своим человеком, перестаешь быть человеком с камерой для них. И ты все время возвращаешься к ним наблюдаешь, сочувствуешь, сопереживаешь там где остальные осуждают, ты наблюдатель и исследователь. Это очень тонкое искусство, которое дано не всем. Есть замечательные фотографы, которые умеют гениально снимать, но не способны вот так вот общаться со своими героями, войти в доверие и получить такой глубины материал.
Есть большой разброс. Каждый год новое жюри, и жюри определяет победителей. Здесь такие две крайности, мне кажется, есть - традиционные фотографии и неожиданный, нетрадиционный подход. Вот мы рядом стоим - "Проблемы современности". Во-первых, это использование технологий, которое сейчас стало очень модно, - вся эта съемка сделана с дронов. Картинка любопытная, но она и осталась бы просто любопытной картинкой, если бы не то, что имеет в виду автор. Тут редкий случай, когда исполнение замысла приводит к неожиданному результату. В принципе, эти картинки о войне, хотя они сняты в мирной стране, мирные люди, которые к военным действиям не имеют никакого отношения. Автор берет некие ситуации, когда погибли от дронов в Пакистане или в других странах, где применяют дроны, не знаю, разбомбленная свадьба, - и именно поэтому не разбомбленная, мирная свадьба снимается в Штатах дроном - как отсылка. Вот это школьный двор - и там была какая-то ситуация, как ракета с дрона в каком-то поселке случайно попала на школьный двор, и гибнут школьники. То есть человек снимает мирную жизнь американцев аппаратом, с которого обычно летит смерть, и это отсылает нас как бы к другой ситуации.
Другая область - традиционный, классический репортаж. Это Сергей Пономарев, который снимал в Газе. История, рассказанная фотографом. Каждый кадр интересен, а все вместе они складываются в историю о том, что там происходит. Это то, с чего настоящая журналистика начиналась, ее суть, и до сих пор суть. Не будь таких историй, из которых мы понимаем ситуацию некую, развитие событий, отношение участников этих событий к происходящему, переживание эмоций, наверное, когда это умрет, журналистики и не останется, потому что останется только современное искусство. А сейчас это непрерывный поиск баланса.
Елена Фанайлова: Вот у меня такое впечатление после того, Саша, как вы рассказали, что многие карточки надо объяснять, если мы не имеем дело с понятной историей Сергея Пономарева. Есть фотография, которая меня ужасно трогает, это второй приз в категории "Главные новости истории", эти три детских платьица, форменных. И когда на них смотришь, ты не очень понимаешь даже, что это такое и зачем это снято, а это, оказывается, платья девочек, которых похитили в Нигерии боевики этой самой экстремистской группировки "Боко Харам". И таких фотографий несколько. Вот как это все устроено? И почему обязательно должна история рассказываться?
Александр Сорин: World Press Photo - это не выставка достижений фотоискусства, это не фотохудожники и прочие красивые слова, которые часто репортеры для себя почитают даже оскорбительными. Это журналистика, которая сейчас выполняет не только традиционные функции, которые выполняла всегда, но и некоторые новые. И, соответственно, ищет новые формы, возможности передачи информации про происходящее. В том числе, она замахивается на то, на что журналистика не замахивалась никогда, это визуально передать событие, которое произошло. Представьте себе, что вам нужно рассказать про событие как-то иначе, которое уже прошло, как с этими девочками из "Боко Харам". Нет ни девочек, ни боевиков, которых невозможно снять, нет ничего. Есть только некоторые материальные свидетельства. Как фотография это довольно простая история: положенные на черную ткань вещи сфотографированы. А как информация визуальная это очень сильный ход, который еще некоторое время назад был абсолютно немыслим на фотоконкурсе. Точно так же как эти ребята с тенями на школьном дворе. Во-первых, это действительно притягивает взгляд, с другой стороны, тут много всяких рифм: погибшие дети в Пакистане, эти школьники, тени от которых являются более материальными, чем сами школьники. Тут есть над чем подумать, посмотреть. А потом представьте себе людей, который просматривают в течение нескольких недель сотни тысяч фотографий, и из них много, огромное количество невероятно эффектных, красивых, не побоюсь этого слова, хотя речь идет о жестких темах - журналистика, война, проблемы. В какой-то момент, я думаю членов жюри начинает тошнит от этой красоты, от этого соревнования фотографического мастерства, и им хочется наиболее лаконичного высказывания на какую-нибудь конкретную тему. И очень часто лаконичное высказывание оказывается с точки зрения журналистики, а не фотоискусства, гораздо более сильным, эмоциональным и содержательным, чем невероятной сложности и красоты фотографии.
Елена Фанайлова: А вам, Сережа, как это видится, как зрителю, все сразу понятно в этих фотографиях?
Сергей Лукашевский: С одной стороны, World Press Photo - это выставка, за которой стоит новостная лента. Если ты новостную ленту читаешь, все эти сюжеты известны. Ни один сюжет, который я там встретил, не был для меня незнакомой темой. Но понятно, что не все так внимательно читают новости. Мне кажется, что фотография сейчас берет на себя все больше функцию рефлексия. Вот наша словесная, вербальная рефлексия становится столь сложной и часто запутанной, что за ней теряется моральное содержание. А фотография вынуждена говорить лаконично, и она может выйти, зафиксировать эти точки морального напряжения проще и яснее. Взять ту же историю с дронами - очень сложная ситуация: мировой терроризм, зоны племен… Я смотрел целый документальный фильм, где 40 минут объяснялась вся эта история, а фотография передает в шести снимках проблему, быстро, четко и лаконично. Я не знаток истории репортажной фотографии, но у меня ощущение, что это дополнительная новая функция, которую фотография сейчас на себя берет, именно потому что вербальная рефлексия стала чрезмерно сложной, слишком много слов.
Елена Фанайлова: То есть вы хотите сказать, что фотография правдивее текста.
Сергей Лукашевский: Точнее. Текст часто размывает суть, а фотография попадает в точку.
Елена Фанайлова: Я Дениса Синякова попрошу это прокомментировать. Правда, что фотография точнее текста? Я лично могу подвергнуть сомнению это утверждение, потому что с начала Майдана и военных действий на Украине появилось столько фотошопа и всяких фейковых инструментов, что поневоле ты всплескиваешь руками и говоришь: да что ж такое! Мы привыкли к тому, что фотокарточка, особенно военная, это совершенная правда, а тут нам приходится иметь дело с совершенно иной реальностью.
Денис Синяков: Фотография по-настоящему себя девальвировала, документальная в том числе. Именно поэтому сейчас фотографы придумывают новые формы рассказывания историй. К сожалению, зрителей даже самые ужасные фотографии уже не волнуют, потому что в мире столько военных, ужасных фотографий, что и не доверяют, и особо не интересуются.
Елена Фанайлова: Вы работали военным фотографом. Когда вы этим занимались, вас интересовал лаконизм, точность или о красоте картинки в этой ситуации тоже приходится заботиться?
Денис Синяков: Как мне кажется, это болезнь роста. Пока ты моложе и неопытнее, ты снимаешь войну так, чтобы это было действительно визуально интересно, а потом приходишь к тому, что ты должен просто быть штативом и фиксировать все, что происходит, и здесь уже не до красоты. Более того, не очень этично снимать погибших или раненых людей с отражением, цветочками и так далее. Но самое главное, к чему мне кажется, приходит опытный фотограф, что он снимает войну уже не про саму войну, а про последствия, а именно - про людей, на которых так или иначе война отразилась. И истории эти становятся твоими тоже, потому что в них видно твое отношение к происходящему, через этих людей.
Елена Фанайлова: Я предлагаю посмотреть интервью с Сергеем Ильницким.
Александр Сорин: Он получил первое место за одиночную фотографию.
Елена Фанайлова: И это кухня в одном из домов в Донецке после обстрела.
Сергей Ильницкий: Это был последний день моей командировки в Донецк, и в этот день город бомбили очень серьезно, буквально с самого утра, с перерывами на час. Мы уже примерно знали их расписание: 10 минометных выстрелов - перерыв один час, потом опять 10 выстрелов… И так до самого вечера в этот день было. И одной из первых серий выстрелов попали в заправку рядом с нашей гостиницей, и черный столб дыма пошел. Мы сели в машину и поехали, и буквально через несколько минут были на месте этой трагедии. Это небольшой частный домик. Когда мы приехали, возле уже стояла "скорая", и пожилому мужчине врачи оказывали первую помощь, капельницу ставили, а он очень плакал и кричал имя своей жены, как потом выяснилось: "Вера! Вера!" Я сделал несколько фотографий, уже собирался уходить, и его сын взял меня за руку и просто завел в дом, говорит: "Иди в дом и посмотри, что они сделали". Мина упала как раз перед окном кухни, и весь дома снаружи и внутри был посечен осколками, как решето. Внутри было много крови. Помидоры, которые, видимо, сверху лежали, тоже посечены были. И вот этот стол. А его родители как раз садились завтракать, и в это время взорвалась мина.
Что эта фотография победила в конкурсе, это вовсе не значит, что она такая единственная хорошая. Все-таки конкурс - это очень субъективная вещь. Жюри определяет, что должно выиграть. И это вовсе не значит, что эта фотография какая-то особенная и суперважная. Я видел много хороших фотографий из Донецка, которые эмоционально, может быть, были даже сильнее, но для меня в них не хватало символизма. Может быть, потому что это моя фотография, я ее очень хорошо знаю, но она для меня более символична. Для меня это символ разрушенной мирной жизни, которая была до, и вот после взрыва этого ничего нет: нет людей, нет завтрака… Это были простые люди, и вот так вот раз - и нет, в один миг просто все изменилось.
Елена Фанайлова: Видно, что Сергей очень сочувствует этим людям, в доме которых он снимает. Мешает или помогает фотографу, который работает в таких обстоятельствах, это эмоциональное сочувствие? Оно каким образом с работой связано?
Александр Сорин: Это одна из излюбленных тем… Это часть профессии, и я слышал прямо противоположные точки зрения. Одна - то что фотоаппарат, видоискатель помогает отгородиться. Когда человек работает днями, неделями, месяцами непрерывно в ситуации нестандартной, это война, кровь, смерть, переживания, сопереживание, это не проходит бесследно, безусловно, но многие находят возможность абстрагироваться. Ты смотришь на картинку, ты пытаешься сделать ее наиболее сильной. Это одна крайность. Вторая крайность - говорят, что если ты не включен в сопереживание, нет эмпатии к героям, ты не можешь ничего сделать. Потому что основное содержание, особенно военной фотографии, это эмоциональная история.
И в продолжение того, о чем говорил Денис, о девальвации фотографии. Денис прошел путь от фотографа новостного агентства до фотографа, занимающегося своими проектами. Это путь, который проходят многие хорошие фотографы. Одно дело, когда ты работаешь на агентство и снимаешь ньюс, это вообще совершенно отдельная работа, чем когда человек делает свой проект, и ему нужен тот самый контакт со своими героями, то самое сочувствие и понимание. У агентского фотографа на это нет ни времени, ни возможности. Именно поэтому у многих происходит некоторое профессиональное выгорание, и на этом все, а для некоторых это этап, позволяющий перейти на новую, более высокую ступень с точки зрения фотографии как способа рассказа о страшных событиях, людях, последствиях войны и так далее.
Елена Фанайлова: Сережа, а вам важно понимать, какую эмоцию испытывает фотограф? Или информация, которая доносится до нас, обладает сама по себе эмоциональной ценностью, даже если фотограф не хочет эмоционального включения?
Сергей Лукашевский: Это зависит от контекста. Когда ты смотришь фотографии в ленте новостей, важнее факт. Когда ты приходишь на выставку, ожидая от самого себя возможности подумать над тем, что случилось за год в мире, ты ждешь, конечно, эмоционально нагруженных фотографий, и простая фиксация неинтересна. Мы все время разговариваем о фотографиях, которые связаны со страданием, а на World Press Photo есть много и других фотографий. И эта выставка важна в целом, потому что все значение происходит от струны натяжения между банальными понятиями "всюду жизнь" и "всюду страдания". Вот для нас, для Сахаровского центра, очень важна выставка FotoEvidence, потому что она рассказывает о нарушениях прав человека во всем мире, и когда-то там бывает Россия, а когда-то не бывает. В этом году нет сюжетов про Россию. И это очень важно, потому что, сколько бы мы ни фокусировались на очевидных и разнообразных гнусностях, которые происходят у нас, важно помнить, что не только у нас происходит что-то неприятное и трагическое, есть места, где происходят вещи и более страшные. И очень важно сохранять эту широту горизонта. Но главное, что делает особенно ценной выставку World Press Photo, это натяжение между "всюду жизнь" и "всюду страдания", это создает целостное, нормальное восприятие, настоящее, подлинное восприятие мира.
Елена Фанайлова: Наверное, и проект GEO был в параллель, проект о красоте и разнообразии природы...
Александр Сорин: Конечно! О природе, красоте, безусловно. И тут есть еще одна очень важная вещь. Сам проект ФОТОДОК - вполне себе направленная история на социальную, журналистскую, документальную фотографию. А фестиваль - это должно быть место, куда ты идешь, потому что тебе интересно посмотреть, например, на непознанный мир Земли. Там очень красивые фотографии, этнография, путешествия, животные, все очень хорошо. Ты приходишь и заходишь, например, на выставку World Press Photo и понимаешь, что с одной стороны - лучшие достижения трэвел-фотографии условно, а здесь - журналистика, и все это происходит на Земле, и это связь. Картинка сейчас универсальный язык, и когда мы говорим, что у мира есть разные грани, и давайте посмотрим, что на этих гранях происходит сейчас, мне кажется, очень важно такую возможность дать зрителю.
Елена Фанайлова: Я была на выставке, и я там подумала, что World Press Photo и вообще документальная фотография, у нее серьезный антропологический заход - она изучает людей. Люди как живые существа. Но я хочу вернуться к военной фотографии. Денис, а вам мешает сочувствие человеческое работе или помогает?
Денис Синяков: У меня есть совершенно четкий ответ: нет, не мешает. Мне кажется, по-настоящему интересные и искренние работы сняты фотографами, которые прежде всего познают таким образом тот мир, который их интересует. А военные журналисты интересуются тем, что происходит, и пытаются разобраться в происходящем, и именно поэтому им не все равно, что снимать и как снимать. В этом смысле мне гораздо интереснее смотреть не ленты новостей. Я прекрасно понимаю, что я увижу. Но мне интересно смотреть прежде всего людей, которые занимаются этим. Например, я доверяю Козыреву или я верю Максимишину, и я прежде всего буду искать, если я знаю, что они находятся в этих зонах и снимают там, их фотографии. Поэтому мой ответ: не мешает, а, мне кажется, интереснее, если считывается твое личное к этому отношение.
Елена Фанайлова: У нас есть ответ на этот вопрос и Джеймса Хилла. Это еще одна сторона вашего фестиваля - замечательные фотографы, которые приезжают со всякими лекциями и семинарами. Джеймс тоже человек и с военным опытом, он был лауреатом World Press Photo, и его съемки о Беслане, к пример, очень корреспондируют с фотографией детских платьиц, о которой мы говорили в начале, потому что он снимал уже только материальные свидетельства произошедшей трагедии.
Джеймс Хилл: Каждый фотограф - тоже человек, где есть эмоции, кровь, сердце. Это обязательно, что вы стараетесь эти вещи отложить в сторону, но тут есть два момента. Есть момент, когда вы пересекаете эту линию. Например, когда я был в Грузии, из Абхазии когда перешел, через горы, из Сухуми в Грузию, был на перевале высотой в тысячу метро, там настолько тяжело было подняться через перевал! И я тогда был с двумя фотографами и пресс-секретарем из офиса Шеварднадзе. И мы встретились на горе одного старика, который там сидел на чане большом. Понятно, что его семья там оставила умирать. И он нас просил его спасти, а мы просто мимо шли. И этот человек будит меня часто в 3 часа утра, потому что я его вижу, как вас вижу сейчас. Есть другой момент. Когда я был в Ираке, я ездил в Багдад из Кувейта с американскими морскими пехотинцами. И я, конечно, знал насчет событий 2001 года, Саддам там был не причем. Я был два раза в Ираке еще при Саддаме, это очень плохой человек, это всем понятно, но я знал, что этот захват был неправильным, так было неправильно. Тем не менее, я должен был как-то снимать тех людей и те вещи, которые там происходили передо мной, и это все оставить позади. Фотограф - это человек, это не автоматическое что-то, он имеет свои чувства, и это тоже внутренняя битва, чтобы эти чувства немножко в сторону отложить.
Елена Фанайлова: И вот следующий вопрос, на который отвечает Джеймс Хилл, это вопрос о географии, но повернут он немного неожиданным образом. Мой коллега Мумин Шакиров спрашивал его, есть ли разница, где снимать войну - на Украине, например, или в Афганистане? И нужен ли здесь какой-то разный подход и разная оптика?
Джеймс Хилл: Я думаю, многое зависит от места. Афганистан - это не Украина. Например, что происходит сейчас на востоке Украины, происходит с населением, которое к этому совершенно не привыкло. Тогда как в Афганистане уже долго ведется гражданская война, и это страна, которая всегда была близко к войне. И что меня больше всего поражало, когда я был в Афганистане, это именно вот насколько холодной крови народ. Человек погибает, а другие люди просто так ходят мимо, настолько там к этому привыкли. И что происходит с фотографом, когда вы там бываете, - вы тоже там становитесь другим человеком, потому что вы должны адаптироваться. И есть идея, что, когда вы на это смотрите через фотоаппарат, это является картинкой, и это тоже неправильно. Невозможно снимать, на самом деле, если вы не чувствует все эти эмоции. И есть разница между человеком, который является наблюдателем, и тем, кто является участником тех вещей, которые происходят перед вами. Когда фотографы впервые едет туда, они думают, что могут остаться в стороне от этого всего. Но на самом деле это невозможно. Когда я вернулся, мне было очень сложно на обратном пути. И когда я пришел домой, моя жена очень часто мне говорила, что она себя чувствует в постели с чужим человеком, настолько я был изменен. Но я это сам не чувствовал. Это процесс, который идет медленно. Это не то что вдруг в один день ты другой. Но в каждом месте, конечно, есть свои особенности, и Ирак и Афганистан - это тоже разные вещи, и подход корреспондента, фотографа немножко меняется в этих местах.
Елена Фанайлова: Вот такое мнение Джеймса Хилла про географию и войну... В World Press Photo есть карточка, которая крайне прохладным образом, я бы сказала, говорит о событиях на востоке Украины. Это французская карточка, которая демонстрирует нам останки одного из пассажиров рейса Малазийских авиалиний, который был сбит на востоке Украины.
Александр Сорин: Есть очень непонятный, унифицирующий подход, когда мы обсуждаем фотографии и фотографов. Когда мы обсуждаем фотографии, мы подспудно имеем в виду, что существует где-то на скрижалях записанный свод фотографических совершенств, и если этому свободу фото соответствует, то это хорошая фотография, а если нет, то плохая фотография. Это не так. И второе - попытка представить себе фоторепортером примерно одинаковыми. То есть он работает на войне, этот работает в агентстве, этот в журнале, этот просто фрилансер, и при этом это какой-то один и тот же человек с набором своих качеств. Это тоже не так. Это разные люди, менее выдержанные, более выдержанные, более тонко устроенные или устроенные совсем не тонко, боящиеся или подсаженные на адреналин, или и то и другое, люди с собственным опытом. В общем, все очень разные, и общее у них - только работа в этих местах. А видение, участие, переживание, подходы и что угодно - они разные. Новостное агентство унифицирует более-менее человека, потому что от него нужно получить предсказуемый продукт. Когда фотограф устает от этого подхода, он уходит в своих собственные проекты, получая возможность рассказать своими словами о чем-то.
Я хочу еще упомянуть о прекрасном фотографе, погибшем, Стенине. Он погиб на востоке Украины, работал он на РИА "Новости", а теперь это "Россия сегодня". Он был человеком, вполне поддерживающим взгляды "России сегодня", и именно поэтому плотно работал с ополченцами на востоке. На Picture of the Year есть одна его фотография, которая среди победителей, фотография невероятная! Пленный украинский солдат, которого держат ополченцы. Фотографию довольно трудно описать, ее надо видеть, но это совершенно избитое, измученное лицо человека, которого, видимо, поливают водой, чтобы привести в чувство. И это еще про то, что у фотографов бывают политические взгляды, и разные. Но когда ты подходишь к этой фотографии, тебе как-то в первый момент все равно, украинский это военный или это ополченец, пленный украинских военных, это вообще не про то, а это про пленного солдата, которого поймали люди, которые готовы его убить, растерзать или что-то. Это сильнейшая карточка! Я знаю про автора, но все остальные не знают про автора, и имеет ли это какое-то значение... Для тех, кто знает контекст, имеет, а для тех, кто контекста не знает, не имеет никакого. А фотография просто сильнейшая и первоклассная.
Елена Фанайлова: Денис, а каковы были ваши взгляды в истории с "Приразломной"? Вас же даже задерживали, пытаясь приписать вам, что вы поддерживали гринписовцев, которых обвиняли в пиратстве. Как быть нам здесь с кодексом объективности журналиста и собственными чувствами, и в определенном смысле политическими взглядами?
Денис Синяков: Как быть - я не знаю, но мне кажется, что если человек оказался в этой ситуации, как Стенин, например, или как я, то мы бы там не оказались, если бы не имели соответствующих убеждений. Потому что это неплохо, если ты придерживаешься каких-то гражданских позиций. Да, агентские фотографы часто говорят, что фотограф должен быть нейтрален, должен просто фиксировать факты, но это, мне кажется, не про современный мир уже. Потому что мне, как человеку, интересно смотреть тех людей, которым я доверяю. Я знаю, что это образованный человек, и его мировоззрение близко ко мне, и я смотрю его фотографии. Мир стал таким, и фотографы стали такими. И дай бог, чтобы им было не все равно, что они снимают.
Елена Фанайлова: То есть, Денис, вы за ангажированность, за вовлеченность эмоциональную человека, умственную вовлеченность?
Денис Синяков: Я за интеллект. Я считаю, что тебе только тогда интересно, когда тебя эта тема по-настоящему волнует. Я не защищаю Гринпис, и со многими вещами я там не согласен, но проблемы Арктики и проблемы глобального потепления мне интересны, именно поэтому я там оказался. У меня нет жалоб в отношении российских властей, ради бога, поступили так и ладно, это лишний опыт. Но я работал и с "Газпромнефтью", потому что мне эта тема интересна, в русской Арктике. Если бы мне было все равно, я работал только ради денег, я бывал бы в разных местах, но, наверное, не там.
Елена Фанайлова: Денис, а где вы сейчас?
Денис Синяков: Я сейчас в Стокгольме. Снимаю - не поверите - фактически первый эротический музей Швеции. Несмотря на то, что все считают, что Швеция - это апологет нигилизма, при этом довольно долго здесь эротическая фотография была некой греховной темой. И вот коллекционер, который накопил уже 15 тысяч экземпляров разных элементов искусства на эту тему, все пытается сделать музей эротики, первый. Но это не то что меня эта тема очень интересует, а просто командировка.
Елена Фанайлова: Это прекрасная иллюстрация к широте разброса тем и интересов фестиваля, о котором мы говорим, и о том, что люди чрезвычайно разнообразные и непредсказуемые существа. А сейчас посмотрим интервью с Сергеем Максимишиным, который весь наш разговор каким-то образом, мне кажется, завершает, примиряет и показывает все его противоречия. Он говорит и о мирной карточке, и о военной карточке, и о путешествиях, и о страшном, и о смешном, и о серьезном.
Сергей Максимишин: Спор о том, является ли фотожурналистика хотя бы отчасти искусством, не решен. С моей точки зрения, это даже такой флаг виртуальный, который я над головой ношу, - я не занимаюсь искусством. Фотожурналистика так же далека от искусства, как публицистика от литературы. И если фотожурналист однажды о себе сказал, что он теперь художник, народился ли художник - это большой вопрос, а что журналист умер - это точно. Другое дело, что потом приходят люди и говорят вам: вау, это искусство! Супер! Я шел за грибами и нашел немножко клюквы - отлично. Мне кажется, что искусство - слишком сакральное слово, чтобы я его когда-нибудь о себе сказал. Мы черная кость. Любое событие и явление - для художника повод самовыразиться. Моя сверхзадача - рассказывать одним людям, как живут другие люди. Вот что такое журналистика, и я ею занимаюсь. Если иногда какие-то люди в этом видят больше, чем публицистику, ну, и хорошо, и слава богу.
Вот эту я фотографию очень люблю - с клоунами. Вот эта мне очень тяжело далась, поэтому я ее очень люблю, это очень трудоемкое изображение. Я специально ездил в Москву, это был большой репортаж для журнала "Штерн" о Сталине, и я очень много снимал. Два месяца ездил по всяким местам, связанных со Сталиным, и в Сталинград, и в Вятку, и в Москву, и в Питер, и в области разные. И у меня все было сделано, но мне казалось, что нет главной карточки. И я подумал, что, наверное, когда будет Парад Победы, я смогу такую снять. И я поехал в Москву, я живу в Петербурге, и дальше Тверской меня не пустили, естественно, поскольку не было аккредитации. И я стою напротив памятника Пушкину и вижу бабулю, которая так выставила Сталина и показывает его проезжающим танкам. А мне не подлезть, там ограждение, и снять так, чтобы и бабуля и танки, ну, никак. Я вертелся-вертелся и уже отчаялся, понял, что не удалось. И когда все стали уходить, вдруг я увидел эту же бабулю, и пошли самолеты. Я плюхнулся на Тверскую, лежал на земле, в плевках и жвачках, и снимал вверх.
Она еще технологически интересная. В любой фотографии половина принадлежит фотографу, а половина - Господу Богу. Уберите эту руку из угла - и все рассыплется, как карточный домик. Но это же не я ее туда поставил, это Боженька поставил за труды. И так часто бывает. Чем больше в фотографии Господа Бога и чем меньше вас, тем круче. Я снимал, как какой-то цирковой артист приехал дергать затвор пушки, в Питере в 12 часов стреляет пушка. Вот он дернул, я пошел вниз, и там был маленький концерт, все снимали концерт, а я пошел побродить вокруг и увидел это окошко, и снял. Тут просто все, но она меня очень трогает, эта картинка.
Я снимал путеводитель по Петербургу. Для издательского дома "Конденаст" нужен был путеводитель по Петеру, они мне заказали список мест, которые они хотят видеть, и среди этих мест был бар-ресторан "Зов Ильича". Я пришел туда и снимал эту женщину, потом пришла вторая. Первая ей говорит: "Ну, что ты наклонилась? Вместо Ленина будет твоя жопа!" А за ней, видите, Ленин, фотография Ленина с пивной кружкой. А так говорит: "А может, моя жопа интереснее, чем Ленин". (смеется) Такая простая человеческая история. А я там сел просто и снимал, как эта девушка протирает бюстики Ленина. Опять Боженька помог.
Я бы не хотел, чтобы меня ассоциировали с военным фотографом. Я не военный фотограф. Я полтора раза был рядом, но я ни в коем случае не являюсь военным фотографом, это не моя тема. Я думаю, что те ребята, которые делают карточки на востоке Украины, заслуживают огромное уважение, но это не моя тема. Наверное, самая известная моя фотография - вот этот кошмар. На самом деле, то, что вы здесь видите, это не столько выставка, сколько книжка. К каждой из этих фотографий будет текст о том, как я ее сделал. Это книжка, которую мне хотелось видеть, когда я был начинающим фотографом, и я очень долго думал, включать ли это изображение, потому что я очень боялся, что человек, который откроет эту книжку, ее закроет и поставит на полку. Но все-таки мы долго думали и решили ее включить. Много историй с этой фотографией.
Когда фотограф становится известным по-настоящему? Когда его фотографии прорастают через тонкий слой любителей фотографии, ценителей фотографии, людей, профессионально связанных с фотографией, когда фотография становится неким фактом общественного сознания. Ну, как фотография Че Гевары, например, или фотография знамени над Рейхстагом. Если есть у меня такие фотографии, я думаю, их две или три. Это вот портрет Владимира Владимировича Путина, это человек с золотыми зубами, и это, наверное, третья, которую я в свое время подарил экологам, и она уже во всем мире, она стала уже знаковой. А там очень простая история была. Мне позвонил пресс-секретарь Ленинградской области и сказал, что к ним обратились сотрудники этой фермы, они обижаются, потому то они так хорошо работают, а о них никто не пишет, и не интересно ли это мне. Ну, я поехал, интересно... Но я же не ожидал, что будет так круто! (смеется)
