Село Ахштырь, расположенное в сорока километрах от Сочи, которое местные жители называют не иначе как "резервация", по-прежнему атакуется многотонными грузовиками, свозящими в Ахштырский карьер олимпийский мусор и бытовые отходы. Невзирая на протесты местных жителей, экологов, правозащитников, село остается заложником амбициозного проекта под названием Олимпиада. Под натиском самосвалов дома селян на протяжении почти семи лет приходят в негодность.
Иногда кажется, что солнце в дом Нади больше никогда не придет. Саманная хата, привалившаяся к окраине села Ахштырь, вот-вот рухнет под натиском большой олимпийской стройки. Сутками в Ахштырский карьер свозят строительный мусор, оставшийся после возведения спортивных объектов в Сочи. К Наде приезжают журналисты, правозащитники. И только властям до нее нет дела.
Она рассказывает, что не так давно у нее были американцы, японцы и еще кто-то, чей язык она не разобрала. Все спрашивают, поможет ли ей государство. Надя молчит. В километре от села государство строит Олимпиаду.
Надиному дому больше сорока лет. Понемногу он, как и сама хозяйка, ветшал и превращался в старика.
– А тут вот эти каменоломни поселились, – говорит старуха, показывая в сторону Ахштырских карьеров. По ночам они издают звуки, похожие не стон карельских болот. – День и ночь цокают и цокают, что-то взрывают, бесконечные машины. Если с утра хату не замету, то и встать негде, штукатурка сыплется с потолка. Каждый раз выметаю, мою, убираю. Уже заколебалась.
Экскурсия по почти развалившемуся дому – как взгляд в преисподнюю. Над головой Нади нависает потолок, готовый обвалиться даже при осторожном вздохе. Полы не скрипят, а взвизгивают, будто кто-то водит металлом по стеклу. Когда-то в комнате стояли детские кровати, шкаф, торшер. На дальней стене в инкрустированных рамках висели фотографии. Сейчас от семейного портрета, как и от детей, остались лишь воспоминания. Сын и дочь живут в больших городах и не знают, как Олимпиада разрушает их старый дом.
– Кому нужен пожилой человек? – плачет Надя, вытирая глаза кончиком платка. – Всему селу сказали: "Не нравится – выезжайте". А куда? Все кругом раздербанили, все кругом уничтожили. Куда ехать? И с чем? Начальники приехали, посмотрели, сфотографировали, повернулись и ушли. И все.
Уже шестой месяц Надя болеет – ходит по селу на костыле и не может поехать к врачу. Автобусы в Ахштыре – редкие гости. По весне она сломала ногу, во время операции ей вставили пластину, от чего на ноге образовались шишки. Врачи сказали, что пластины снимать не будут. Постепенно, жалуется Надя, нога стала усыхать. А доктора заявили, что ей нужно "наращивать каблучок". Им не обязательно знать, что Надя живет в горах.
До прихода Олимпиады поселок Ахштырь считался заповедным местом. Он соединялся с большой землей подвесным мостом, по которому селяне ходили на остановку в Форелевое хозяйство. Сейчас поселок отрезан от Сочи олимпийской авто-железной дорогой, получившей в народе название "якунинка".
– Мне надо поехать к врачам, а не могу. В семь часов утра детский автобус ходит от края села. А у меня до девяти часов нет сил с постели встать. В хате такая холодина, что боюсь с койки подняться. Встаю, топлю свою буржуйку – полная хата дыма. Ушла, наложила в нее дров и говорю ей: "Держи тепло в хате, пока не вернусь". Так с печкой и разговариваю.
Несмотря на болезнь и возраст Надя выращивает на своем огороде картошку, лук, укроп и считает, что все необходимое у нее есть. Все лето консервировала компоты, варенье. Оставляет костыль, берет лопату в руки – и так целыми днями. Хоть и тяжело, а все же отвлекает от печальных мыслей. Одна беда: недавно грузовик с карьера сбил насмерть ее собаку. В доме осталась кошка, которая почти несколько месяцев ничего не ела и искала пса. И только сейчас начинает подходить к людям.
Первый раз я снимал дом Нади в июле прошлого года. Саманная хата ходила ходуном под натиском многотонных самосвалов, вывозящих из нижнего Ахштырского карьера гравий для отсыпки железнодорожного полотна. Ближе к осени сюда потянулись грузовики со строительным и бытовым мусором. Местные жители пытались протестовать, обращались к иностранным журналистам. Тогда власти отдали приказ закрыть Ахштырь для въезда посторонних. По распоряжению Путина селу вернули статус приграничой зоны. Теперь Наде надеяться вовсе не на кого, и она знает, что солнце больше не вернется в ее дом.
Иногда кажется, что солнце в дом Нади больше никогда не придет. Саманная хата, привалившаяся к окраине села Ахштырь, вот-вот рухнет под натиском большой олимпийской стройки. Сутками в Ахштырский карьер свозят строительный мусор, оставшийся после возведения спортивных объектов в Сочи. К Наде приезжают журналисты, правозащитники. И только властям до нее нет дела.
Она рассказывает, что не так давно у нее были американцы, японцы и еще кто-то, чей язык она не разобрала. Все спрашивают, поможет ли ей государство. Надя молчит. В километре от села государство строит Олимпиаду.
Экскурсия по почти развалившемуся дому – как взгляд в преисподнюю
– А тут вот эти каменоломни поселились, – говорит старуха, показывая в сторону Ахштырских карьеров. По ночам они издают звуки, похожие не стон карельских болот. – День и ночь цокают и цокают, что-то взрывают, бесконечные машины. Если с утра хату не замету, то и встать негде, штукатурка сыплется с потолка. Каждый раз выметаю, мою, убираю. Уже заколебалась.
Экскурсия по почти развалившемуся дому – как взгляд в преисподнюю. Над головой Нади нависает потолок, готовый обвалиться даже при осторожном вздохе. Полы не скрипят, а взвизгивают, будто кто-то водит металлом по стеклу. Когда-то в комнате стояли детские кровати, шкаф, торшер. На дальней стене в инкрустированных рамках висели фотографии. Сейчас от семейного портрета, как и от детей, остались лишь воспоминания. Сын и дочь живут в больших городах и не знают, как Олимпиада разрушает их старый дом.
– Кому нужен пожилой человек? – плачет Надя, вытирая глаза кончиком платка. – Всему селу сказали: "Не нравится – выезжайте". А куда? Все кругом раздербанили, все кругом уничтожили. Куда ехать? И с чем? Начальники приехали, посмотрели, сфотографировали, повернулись и ушли. И все.
Уже шестой месяц Надя болеет – ходит по селу на костыле и не может поехать к врачу. Автобусы в Ахштыре – редкие гости. По весне она сломала ногу, во время операции ей вставили пластину, от чего на ноге образовались шишки. Врачи сказали, что пластины снимать не будут. Постепенно, жалуется Надя, нога стала усыхать. А доктора заявили, что ей нужно "наращивать каблучок". Им не обязательно знать, что Надя живет в горах.
Местные жители пытались протестовать, обращались к иностранным журналистам. Тогда власти отдали приказ закрыть Ахштырь для въезда посторонних
– Мне надо поехать к врачам, а не могу. В семь часов утра детский автобус ходит от края села. А у меня до девяти часов нет сил с постели встать. В хате такая холодина, что боюсь с койки подняться. Встаю, топлю свою буржуйку – полная хата дыма. Ушла, наложила в нее дров и говорю ей: "Держи тепло в хате, пока не вернусь". Так с печкой и разговариваю.
Несмотря на болезнь и возраст Надя выращивает на своем огороде картошку, лук, укроп и считает, что все необходимое у нее есть. Все лето консервировала компоты, варенье. Оставляет костыль, берет лопату в руки – и так целыми днями. Хоть и тяжело, а все же отвлекает от печальных мыслей. Одна беда: недавно грузовик с карьера сбил насмерть ее собаку. В доме осталась кошка, которая почти несколько месяцев ничего не ела и искала пса. И только сейчас начинает подходить к людям.
Первый раз я снимал дом Нади в июле прошлого года. Саманная хата ходила ходуном под натиском многотонных самосвалов, вывозящих из нижнего Ахштырского карьера гравий для отсыпки железнодорожного полотна. Ближе к осени сюда потянулись грузовики со строительным и бытовым мусором. Местные жители пытались протестовать, обращались к иностранным журналистам. Тогда власти отдали приказ закрыть Ахштырь для въезда посторонних. По распоряжению Путина селу вернули статус приграничой зоны. Теперь Наде надеяться вовсе не на кого, и она знает, что солнце больше не вернется в ее дом.
