В хрущевское время каждый граждански озабоченный человек был специалистом по сельскому хозяйству. Внедрение кукурузы, кормовых бобов, паров (никаких чистых, только занятые!) – это его интересовало больше, чем собственное ремесло. Так, в общем, было и при Брежневе с его Продовольственной программой вместо продуктов на прилавках. Горбачев прилавки не наполнил, но наша специализация изменилась – мы стали знатоками по части приватизации.

Сейчас всяк, естественно, – специалист по Украине. Один видит там такое противостояние украинской и русской частей, которое напоминает ему "борьбу антагонистических классов из марксистско-ленинской теории", и так ему нравится это сравнение, что он не хочет и слышать, что в таком случае они бы давно уничтожили друг друга – речь ведь идет о миллионах не совсем вялых людей. Другой сокрушается, что русская часть "сдала всю государственную сферу украинцам" и тем самым "уже исчерпала свое пространство уступок", а украинцы дошли до того, что "требуют или не произносить по-русски ни слова, или убираться", и он тоже только гневается, когда ему скажешь, что, будь его правда, Украины уже не было бы. Третий уверен, что все портит "жлобское поведение" украинских властей в отношении газотранспортной системы, Керченского пролива и еще чего-то, – для него не существует очевидности, состоящей в том, что заинтересованные стороны с первых дней рубят газовое и прочее бабло по понятиям и вполне довольны друг другом.

А что делать, когда откроешь целый трактат "О причинах провала проекта "Независимая Украина на базе УССР"? Тут столько подтекста и столько жгучего желания, чтобы так оно и было! Спастись можно только шуткой, памятуя, однако, что в каждой шутке есть доля шутки. Такого государства, как Украина, ведь действительно не должно было быть, и его нет, но оно есть, потому что откуда-то набралась достаточная масса человеческого материала, которому зачем-то нужно, чтобы то, чего не должно было бы быть и чего нет, все-таки было. Это – первое. И нет внешних сил, способных помешать этому, – второе. Как ему и положено, лучше всех все знает, и в первую очередь – об Украине, русский демократ. Скажем больше: знать все об Украине – это и национальная, и политическая черта русского демократа еще со времен неистового Виссариона. Как он реагирует, когда узнает, что ты живешь в Украине, ездишь по ней, вращаешься в разных кругах – от высших до низших, включая иной раз криминальные (отличие не коренное)? Принимается расспрашивать, что-то уточнять? Нет. Он продолжает еще настойчивее убеждать тебя, что дело обстоит так, как оно видится ему, а не тебе, подчеркивая при этом, что ему оно видится со стороны его украинских родственников, а тебе – неизвестно с какой.

Украинские родственники, замечу попутно, – это не просто источник самых точных сведений, высший авторитет и последний довод в разговоре. Это – особый институт. Российские родственники для украинца – они что есть, что нет их, а вот украинские для русского – о, значение этого института трудно переоценить, и как раз потому, что ничего из того, что составляет его картину украинского мира, они ему ни при такой погоде дать не могут. Это замечательное, поистине бездонное явление. Видно, как она ему дорога, картина, составившаяся в его мозгу, как ему трудно с нею расстаться. В глубине души ему очень хочется, чтобы русских в Украине притесняли. Его тянет им сочувствовать, защищать их, особенно же – нападать на их недругов.

Откуда эта странная потребность? Как – откуда! Его мучает украинская неблагодарность, неучтивость, не, не, не… Он от своих братьев не ушел бы, а они от него ушли и даже не попрощались. Обида, обидчивость – не просто слова. Это великие, в известном смысле (слишком известном) судьбоносные слова. Они создают нации и государства, определяют целые эпохи. Это чувство знал Достоевский, и как знал! Он не мог удержать его ни в своих героях, ни в самом себе как в физическом, так сказать, лице и в общественной фигуре. Мороз пробегает по коже, когда читаешь, как он отзывается о славянах, обо всех этих болгарах, сербах, украинцах (о них – тоже!), с какой злой горечью предрекает их неблагодарность к освободителям-русским, – неблагодарность, которой хватит, мол, на века. Знал бы он, специалист по всем и всяческим глубинам, что это он – не о них, не о славянах, а о себе, о том, что в веках будет чадить не их неблагодарность, а его уязвленность и мнительность. Братья-то славяне живут себе каждый своим хозяйством, меньше всего думая о прошлом, а "Русский мир" никак не может из него выбраться, мучая себя и других, но всё больше, всё нагляднее, все бессмысленнее, кажется, – себя.

Анатолий Стреляный – писатель и публицист, ведущий программы Радио Свобода "Ваши письма"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода