Телеканал "Культура" в рамках мероприятий, связанных со 130-летием со дня рождения советского писателя Алексея Толстого, 16 сентября начинает демонстрацию цикла "В толстовских зеркалах. Золотой ключик". Автор и ведущий телесерии "Исторические путешествия", обозреватель РС, историк литературы и внук писателя Иван Толстой увлекательно рассказывает с телеэкрана о том, какие именно реальные люди могли быть прототипами героев знаменитой сказки о деревянном человечке и поисках счастья.

А в Самаре, родном городе Алексея Толстого, где работает дом-музей писателя, в присутствии местных и московских политиков, открыли памятник Буратино. Памятник Буратино открыли на улице Фрунзе – рядом с домом-музеем уроженца Самары, писателя Алексея Толстого. Арлекин, Пьеро, Мальвина и другие куклы из труппы Карабаса-Барабаса разыграли перед зрителями у дома Толстого кукольное представление. Cкульптуру скрыли от самарцев за потайной дверью. Открыл ее актер и режиссер Дмитрий Иосифов, сыгравший главную роль в советском телефильме 1975 года "Приключения Буратино". Получив из рук исполинского, на ходулях, Карабаса-Барабаса огромный золотой ключ, актер отворил им потайную дверцу, за которой находилась бронзовая скульптура деревянного человечка.

Созданный тольяттинским скульптором Степаном Карсляном Буратино скопирован с персонажа советского фильма – выполненный в человеческий рост Буратино, одетый в куртку и шорты, держит в руке золотой ключик. Скульптура создана на деньги меценатов, членов комитета "Культурная Самара", которые и выступили инициаторами появления в городе памятника Буратино. На бронзовой книге с названием "Золотой ключик", которая дополняет скульптуру, написано, что композиция "Буратино" установлена к 130-летию Алексея Толстого по инициативе депутата Государственной Думы Александра Хинштейна. Алексей Толстой родился в Самаре в январе 1883 года и провел здесь свое детство.

О самарском периоде жизни писателя напоминает городская усадьба, которая хорошо сохранилась и в которой в 1980-е годы прошлого века открылся музей Толстого, теперь муниципальный. Экспозиция воссоздает обстановку и быт конца XIX века, в музее хранится литературный архив Толстого, который вернулся в знакомую с детства Самару уже взрослым, во время эвакуации из Москвы в годы Второй мировой войны. К юбилею писателя в этом году в музее сделали ремонт: отреставрировали фасады зданий, входящих в архитектурный ансамбль, благоустроили внутренний двор и пешеходную зону у дома №155 на улице Фрунзе. Второй этаж дома-музея к юбилею превратился в интерактивный лабиринт, воссоздающий антураж сказки о Буратино.

С внуком писателя Иваном Толстым РС беседует о самарском периоде жизни автора "Золотого ключика" и самом этом произведении:

– Собственно, загородной усадьбы под Самарой, в которой вырос мой дед, давно нет. Того самого дома, в котором рос маленький Никита из "Детства Никиты", след простыл – пожар, прочие катаклизмы ХХ века… А в городском доме, где Алексей Толстой провел свои гимназические годы, работает великолепный музей, с любовью собранный покойной директрисой Маргаритой Лимаровой. Она много недель провела в нашем доме в Петербурге, в тогдашнем Ленинграде, в общении со всей нашей семьей. Мы ее помним и любим. Это человек, который начал самарскую тему Толстого, который собирал документы листочек к листочку, экспонаты артефакт к артефакту. Поэтому музей дышал ее личным отношением. Это совершенно непередаваемая, незабываемая теплота всего собранного.

– Бронзовая скульптура Буратино у входа в музей – конечно, не более чем топографическая привязка к городу. Ну почему бы не быть такой скульптуре в Самаре? Мелочь, а приятно, пустячок для туристов и детей. Верно я понимаю ваше отношение к памятнику?

– Да, конечно. Это акция для города – символическая, а для музея и для меня – очень важная. Это еще одна зарубка, за которую словно альпеншток скалолаза цепляется, которая позволяет удержать память, то, что традиционно мы называем старой культурой. Это приятно. Это правильно. Это необходимо. Так и нужно делать в нормальном, культурном обществе. Другое дело, что отношение и к этому памятнику, и к этому герою, и к исполнению может быть каким угодно. Но сам факт установки скульптуры, безусловно, я приветствую.

– Вам, как историку литературы, положено быть беспощадным к наследию собственного деда. Вас не смущает вторичность книги о приключениях Буратино?

– Нет, нисколько! Книга на самом деле первичная, она только на поверхности вторична. Вообще 1930-е годы были эпохой вторичности, которая, на самом деле, часто оборачивалась первичностью. Я имею в виду и "Волшебника Изумрудного города", который вырос из "Волшебника страны Оз", и конечно, может быть, самое лучшее, что было тогда создано в этом жанре, – "Доктор Айболит": "Жил-был доктор. Он был добрым. Звали его Айболит. И была у него злая сестра Варвара" – прозаический пересказ "Доктора Дулиттла" Корнеем Чуковским, на корпус опережающий и американский оригинал Хью Джона Лофтинга и стихотворную версию "Доктора Айболита". То же самое и с "Золотым ключиком". Да, конечно, все это "растет" из Коллоди, из "Пиноккио", но "Пиноккио" – это внешняя канва, это внешние признаки. Это длинный нос, это внешнее сходство. Книжка у Алексея Николаевича совершенно русская, она и по духу своему русская. А самое главное – ведь это книга, написанная писателем о самом себе. Это духовная автобиография. И хоть кто-то упорно отрицает любую духовность у Алексея Николаевича Толстого, повторяя знаменитую фразу Федора Сологуба: "Алексей Толстой брюхом талантлив" (то есть землею, пуповиной, которая его соединяет с языком, с культурой, с Самарой, с провинцией, с русскостью со всякой), "Золотой ключик" – как раз про поиски духовности. Конечно, Алексей Толстой не интеллектуальный писатель, он художник больше.

Так вот, Буратино – это сказка об Алексее Толстом, о том, как он был отвергнут Серебряным веком, как он эту травму пронес сквозь всю свою жизнь, как он стал самим собой. Знаменита финальная сцена сказки. За три строчки до конца куклы спрашивают у Буратино: "Буратино, а ты-то, что ты будешь делать в этом театре?" "Чудаки, – говорит Буратино, – я буду играть самого себя и прославлюсь на весь мир". К высшей простоте Алексей Толстой дошел на протяжении нескольких десятилетий творчества, поняв, что нужно быть самим собой.

– Если верить биографиям Алексея Толстого, то над сказкой о приключениях Буратино он работал сначала в середине 1920-х годов, а закончил сказку в 1936 году. Насколько тесно книга вписана в контекст эпохи? Есть в ней какая-то политическая или литературная фига в кармане? Под пудрой Пьеро кто скрывается, например?

– Вы задали вопрос, на который я в течение четырех вечеров, начиная с сегодняшнего, пытаюсь ответить на телеканале "Культура". На вопрос о каждом герое я отвечаю, показывая его возможный прототип. Это и моя фантазия, и наследие литературоведения, и многое другое. Вы правы, книжка начиналась в 1920-е годы, когда Алексей Толстой решил перевести "Приключения Пиноккио" для берлинского эмигрантского издательства. Затем обстоятельства изменились, и он забросил это занятие на целое десятилетие. Когда в 1935 году у писателя случился обширный инфаркт, он, выздоравливая, положил себе на колени лист бумаги на какой-то твердой папке и начал писать легкую веселую сказку. Потому что врачи запретили ему сосредотачиваться на чем-то более серьезном и тяжелом. Тем не менее, сказка получилась очень многослойной, она легкая только по поверхности.

Это глубокое произведение человека, который задумался над бренностью существования, который только что стоял на краю могилы. Да, есть и пересечения со сталинской эпохой, безусловно. Я бы даже сказал, что Буратино был одним из выходов из того художественного, мировоззренческого и политического кризиса, в который попал Алексей Толстой. Кризис случился во время написания романа "Петр Первый". Толстому нужно было что-то делать с образом Петра, которого все, конечно, уподобляли товарищу Сталину. И вот Сталину Петр Первый перестал нравиться. А Алексею Толстому перестал нравиться Сталин. Что было делать в этом тупике? Толстой приехал на совет к Максиму Горькому, а у того в гостях оказался Клим Ворошилов. И Ворошилов сказал: "Вам нужно написать про товарища Сталина. Вы ведь со своим романом "Хождение по мукам" не туда ушли. Вы выпустили "18-й год", а там Сталина нет. А в 1918 году исход Гражданской войны решил наш вождь". И Алексей Толстой хлопнул себя своей продажной ладонью по лбу и самому себе сказал: "Конечно!" Вернулся в Детское село под Ленинградом и написал отвратительный роман "Хлеб". Произошло художественное расщепление: одновременно с "Хлебом" он пишет веселую, талантливую, потрясающую сказку "Золотой ключик". Все выросло из одного кризиса. Вот я в своих телесериях пытаюсь показать, кто же такой Буратино. Я могу дать подсказку, за которую меня, наверное, сочтут сумасшедшим. Буратино – это Петр Первый, или точнее Петр – это Буратино Первый.

– А Карабас-Барабас – это Сталин, а Пьеро – это Тухачевский?

– Политика – только один из слоев. На самом деле, и этот слой оказывается поверхностным, потому что эта сказка – о самом себе. Насчет Петра Первого – это я не сошел с ума. У меня есть литературоведческое и психологическое доказательство.

– Все русские дети выросли на Буратино. Он – и герой школьных анекдотов, и, вместе с Мальвиной, эротический символ детства. Эта фигура допускает огромное количество интерпретаций – от шоколадок и телепередач до игрушек и марки водки (была в 1990-е годы такая реклама: "Водка "Буратино". Почувствуй себя дровами!") Кем для вас был Буратино, когда вы были маленьким мальчиком и читали эту книгу в первый или в пятнадцатый раз? Как вы отнеслись к этому деревянному человеку?

– Во всяком случае, не так, как создатели знаменитого советского фильма 70-х годов, где образ Буратино психологически выстроен неверно. И, увы, памятник как раз с этого героя, с этого мальчишки нынче стоит в Самаре. Я ничего не имею против мемориализации этого героя, но он там неправильный с точки зрения характера, который придуман Алексеем Толстым. Буратино – деревянный, он шарнирный, он прямой. Буратино – не веселый. Это от него весело, а сам он не веселый. Он озорной мальчишка, который швыряет камни. Была бы у него рогатка – он выстрелил бы из рогатки. А лукавый и пубертатный Буратино из советского фильма – совершенно другой герой. Буратино в фильме – лукавый, а в сказке он прямолинейный. И вот этим он – своей глупостью, прямым длинным носом, хлопающими глазами – мне лично симпатичен. Он таким был задуман автором. Кстати, самые правильные, психологически правильные рисунки к сказке о Буратино – рисунки расстрелянного в 1937 году художника Бронислава Малаховского, а не более поздние и самые знаменитые послевоенные иллюстрации. Деревянный, прямой, с почти негнущимися ногами – это Буратино довоенный, такой, каким он у деда родился. Это прямой мальчик без рефлексии. А киношный Буратино – рефлексирующий. Он же за девочками подсматривает. А настоящий Буратино за Мальвиной не будет подсматривать никогда. Он дурачок. Он деревянный.

– Когда я учился в пятом классе, то по мотивам сказки "Золотой ключик" по заданию учителя написал сценарий школьного спектакля. Мы его поставили, и я играл продавца пиявок Дуремара. Кого бы вы сыграли в этой сказке?

Уж точно не доброго папу Карло. Я бы сыграл героя, который не появился на страницах "Золотого ключика", но из которого во многом вырос замысел сказки. Замысел книги вырос ведь не только из сказки Коллоди, но и из спектакля, который Алексей Толстой посмотрел задолго до революции, году, наверное, в 1906-м. В маленьком театре эпохи Серебряного века в Петербурге играли какое-то кукольное представление. В этих спектаклях сочетались живые актеры, люди, с куклами. И вот на сцену выходит – оцените весь глубокий символизм этой сценки! – гладковыбритый актер (условно назовем его будущим папой Карло) и тянет за собой корзину, в которой лежат пыльные куклы. Он достает из кармана длинную черную страшную бороду, привязывает ее к лицу и становится Карабасом-Барабасом. В одном лице – и добрый папа Карло, и ужасный Карабас-Барабас! Какой дедушка Фрейд это все объяснит?! – говорит историк литературы Иван Толстой.

Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"