Девушки из группы Pussy Riot, признанные Хамовническим судом виновными в хулиганстве и осужденные на два года заключения, могут получить премию Кандинского в номинации "Проект года" за ту же самую акцию – панк-молебен в храме Христа Спасителя. Арт-критик Ирина Кулик, которая номинировала Pussy Riot на главную российскую премию в области современного искусства, убеждена, что панк-молебен – значительное произведение.
– И сторонники, и противники Pussy Riot видят в этом молебне, в первую очередь, политическую акцию против Путина, против союза власти и РПЦ, и мало кто думает о ней, как о произведении современного искусства. Почему вы решили выдвинуть молебен на премию Кандинского?
– Я не являюсь членом жюри премии, я вхожу в экспертный совет. Эксперт может номинировать несколько произведений, дело эксперта – вспомнить все, что было более-менее заметным за период, за который вручается премия. Я номинировала не только Pussy Riot, но и еще нескольких художников. Конечно, этот проект был самым резонансным и самым заметным, поэтому невозможно было не предложить его на рассмотрение жюри в лонг-лист, на основании которого будет формироваться выставка. Ведь выставка премии Кандинского – это всегда срез того, что произошло в искусстве за последний год, и мне кажется, на выставке без этого проекта очень сложно будет обойтись, если мы говорим об объективной картине того, что происходило в искусстве. И еще – я должна поблагодарить Андрея Ерофеева, поддерживавшего идею выдвижения Pussy Riot на премию, он помог собрать все необходимые документы, советовался с юристами – я сама бы просто не смогла это осуществить.
Сейчас идет выяснение вечной проблемы: искусство это или не искусство, а если это искусство, то какое, есть ли подобные прецеденты в мировой истории. Сравнивают с политическим акционизмом, который идет от дадаистов, от русских футуристов, у которых тоже были антиклерикальные жесты. Мне хотелось бы провести другую, может быть менее очевидную аналогию – с такими художниками 70-х, как Марина Абрамович и Крис Берден, которые сознательно подвергают себя каким-то испытаниям. При этом зрелище этих испытаний является испытанием для зрителя, который должен сделать свой выбор, как к этому относиться. Такова история даже не самого панк-молебна, а заключения, которое за ним последовало: не знаю, рассчитывали ли на него участницы группы, но, во всяком случае, они приняли его. И они потрясающе себя вели на суде. Провести два года в заключении – это гораздо круче, чем провести несколько недель в галерее или музее, как Марина Абрамович. И сам мировой резонанс панк-молебна связан, в том числе, и с его художественными достоинствами, ведь образ этих девушек в ярких одеждах, нелепых немножко, на фоне тяжелого официозного золота невероятно емок. Этот образ оказался настолько мощным, что он привлек к себе гораздо большее внимание и в хорошем смысле, и в плохом, чем предыдущие акции на ту же тему. Это сопоставимо, может быть, с акцией Криса Бердена "747" 1973 года, когда художник, стоя на пляже неподалеку от лос-анджелесского аэропорта, стрелял из пистолета во взлетающий самолет – этакий Дон Кихот, воюющий с ветряными мельницами. Самолету он, естественно, не мог причинить никакого вреда, хотя его все же заподозрили в терроризме и даже допросили в ФБР, но отпустили. В случае с Pussy Riot – это как если бы самолет в ответ сбросил на человека с пистолетиком бомбу.
– Вы воспринимаете поведение девушек на суде, как часть акции, часть произведения искусства?
– Это не часть художественной акции, это часть их поступка. Я не хочу быть неправильно понятой, это не спектакль, который играется на публику. Это готовность прожить эту ситуацию, осмыслить ее до конца.
– Будем надеяться, что конец наступит достаточно скоро в виде решения Мосгорсуда об их освобождении.
– Мне бы очень хотелось, я этого страстно им желаю, но мне сложно во что-то хорошее верить.
– Вы ожидали, что приговор будет таким?
– Я надеялась на лучшее, но понимала, что надежды мало. Я была у здания суда, но под разгон не попала. Вокруг были девушки в балаклавах, люди в майках с надписями "Свободу Pussy Riot". Был совершенно замечательный человек, у которого была черная майка, на которой славянской вязью, любимой у наших националистов, было написано "За Пусь" как "За Русь".
– Не все художники-акционисты согласятся с вашей оценкой. Авдей Тер-Оганьяна, который прославился акцией "Юный безбожник", недоброжелательно отозвался о Pussy Riot. Что вы думаете о его аргументации?
– Мне кажется, то, что сделали Pussy Riot – это гораздо мощнее акций художников его поколения, например, Александра Бренера. Они все-таки адресовались к своему сообществу, и это было выяснением отношений не только с большим социумом и большой властью, но и внутри художественного сообщества, кто здесь более радикальный, кто здесь более бескомпромиссный и так далее. Мне очень нравится, что Pussy Riot не обращались к узкому кругу своих, они сразу обратились к миру. По-моему, это гораздо более радикальный поступок.
– Кто-то думает, что дело Pussy Riot станет для российской истории вехой, как, скажем, суд над Синявским и Даниэлем, или суд над Иосифом Бродским, другие (например, Ксения Собчак) говорят, что совсем другое сейчас время: пошумят и забудут как всегда. Что вы думаете?
– Я уверена, что в историю искусства и в новейшую российскую историю, если ее кто-нибудь будет писать честно и адекватно, эта история войдет, а панк-молебен Pussy Riot войдет во все музеи мира.
– Многие сравнивают процесс над Pussy Riot с "бульдозерной выставкой" 74 года, лобовым столкновением власти и художников. Вы согласитесь с такой аналогией?
– Да, конечно, я сама несколько раз ее приводила.
– "Бульдозерная выставка" сказалась на судьбах многих художников: многие эмигрировали, другие нашли какие-то формы организации в подполье. Как на ситуации в актуальном искусстве может отразиться история с Pussy Riot?
– Участникам "бульдозерной выставки" не дали выставиться на этом пустыре, но они выиграли информационную войну с советской властью. Как и сейчас, они привлекли внимание мирового сообщества к тому, что происходит, к тому, что нет свободы слова. И после этой выставки какие-то возможности выставляться неофициальным художникам власть дала: была выставка на ВДНХ, через несколько лет появился выставочный зал Горкома графиков на Малой Грузинской. И в каком-то смысле эти небольшие уступки все равно были победой "бульдозерной выставки".
– Вряд ли можно ожидать, что вскоре разрешат панк-молебны в храмах РПЦ.
– Художники на "бульдозерной выставке" тоже не боролись за то, чтобы им разрешили устраивать выставки на всех пустырях Москвы.
Полностью интервью можно услышать в программе "Итоги недели"
– И сторонники, и противники Pussy Riot видят в этом молебне, в первую очередь, политическую акцию против Путина, против союза власти и РПЦ, и мало кто думает о ней, как о произведении современного искусства. Почему вы решили выдвинуть молебен на премию Кандинского?
– Я не являюсь членом жюри премии, я вхожу в экспертный совет. Эксперт может номинировать несколько произведений, дело эксперта – вспомнить все, что было более-менее заметным за период, за который вручается премия. Я номинировала не только Pussy Riot, но и еще нескольких художников. Конечно, этот проект был самым резонансным и самым заметным, поэтому невозможно было не предложить его на рассмотрение жюри в лонг-лист, на основании которого будет формироваться выставка. Ведь выставка премии Кандинского – это всегда срез того, что произошло в искусстве за последний год, и мне кажется, на выставке без этого проекта очень сложно будет обойтись, если мы говорим об объективной картине того, что происходило в искусстве. И еще – я должна поблагодарить Андрея Ерофеева, поддерживавшего идею выдвижения Pussy Riot на премию, он помог собрать все необходимые документы, советовался с юристами – я сама бы просто не смогла это осуществить.
Сейчас идет выяснение вечной проблемы: искусство это или не искусство, а если это искусство, то какое, есть ли подобные прецеденты в мировой истории. Сравнивают с политическим акционизмом, который идет от дадаистов, от русских футуристов, у которых тоже были антиклерикальные жесты. Мне хотелось бы провести другую, может быть менее очевидную аналогию – с такими художниками 70-х, как Марина Абрамович и Крис Берден, которые сознательно подвергают себя каким-то испытаниям. При этом зрелище этих испытаний является испытанием для зрителя, который должен сделать свой выбор, как к этому относиться. Такова история даже не самого панк-молебна, а заключения, которое за ним последовало: не знаю, рассчитывали ли на него участницы группы, но, во всяком случае, они приняли его. И они потрясающе себя вели на суде. Провести два года в заключении – это гораздо круче, чем провести несколько недель в галерее или музее, как Марина Абрамович. И сам мировой резонанс панк-молебна связан, в том числе, и с его художественными достоинствами, ведь образ этих девушек в ярких одеждах, нелепых немножко, на фоне тяжелого официозного золота невероятно емок. Этот образ оказался настолько мощным, что он привлек к себе гораздо большее внимание и в хорошем смысле, и в плохом, чем предыдущие акции на ту же тему. Это сопоставимо, может быть, с акцией Криса Бердена "747" 1973 года, когда художник, стоя на пляже неподалеку от лос-анджелесского аэропорта, стрелял из пистолета во взлетающий самолет – этакий Дон Кихот, воюющий с ветряными мельницами. Самолету он, естественно, не мог причинить никакого вреда, хотя его все же заподозрили в терроризме и даже допросили в ФБР, но отпустили. В случае с Pussy Riot – это как если бы самолет в ответ сбросил на человека с пистолетиком бомбу.
– Вы воспринимаете поведение девушек на суде, как часть акции, часть произведения искусства?
– Это не часть художественной акции, это часть их поступка. Я не хочу быть неправильно понятой, это не спектакль, который играется на публику. Это готовность прожить эту ситуацию, осмыслить ее до конца.
– Будем надеяться, что конец наступит достаточно скоро в виде решения Мосгорсуда об их освобождении.
– Мне бы очень хотелось, я этого страстно им желаю, но мне сложно во что-то хорошее верить.
– Вы ожидали, что приговор будет таким?
– Я надеялась на лучшее, но понимала, что надежды мало. Я была у здания суда, но под разгон не попала. Вокруг были девушки в балаклавах, люди в майках с надписями "Свободу Pussy Riot". Был совершенно замечательный человек, у которого была черная майка, на которой славянской вязью, любимой у наших националистов, было написано "За Пусь" как "За Русь".
– Не все художники-акционисты согласятся с вашей оценкой. Авдей Тер-Оганьяна, который прославился акцией "Юный безбожник", недоброжелательно отозвался о Pussy Riot. Что вы думаете о его аргументации?
– Мне кажется, то, что сделали Pussy Riot – это гораздо мощнее акций художников его поколения, например, Александра Бренера. Они все-таки адресовались к своему сообществу, и это было выяснением отношений не только с большим социумом и большой властью, но и внутри художественного сообщества, кто здесь более радикальный, кто здесь более бескомпромиссный и так далее. Мне очень нравится, что Pussy Riot не обращались к узкому кругу своих, они сразу обратились к миру. По-моему, это гораздо более радикальный поступок.
– Кто-то думает, что дело Pussy Riot станет для российской истории вехой, как, скажем, суд над Синявским и Даниэлем, или суд над Иосифом Бродским, другие (например, Ксения Собчак) говорят, что совсем другое сейчас время: пошумят и забудут как всегда. Что вы думаете?
– Я уверена, что в историю искусства и в новейшую российскую историю, если ее кто-нибудь будет писать честно и адекватно, эта история войдет, а панк-молебен Pussy Riot войдет во все музеи мира.
– Многие сравнивают процесс над Pussy Riot с "бульдозерной выставкой" 74 года, лобовым столкновением власти и художников. Вы согласитесь с такой аналогией?
– Да, конечно, я сама несколько раз ее приводила.
– "Бульдозерная выставка" сказалась на судьбах многих художников: многие эмигрировали, другие нашли какие-то формы организации в подполье. Как на ситуации в актуальном искусстве может отразиться история с Pussy Riot?
– Участникам "бульдозерной выставки" не дали выставиться на этом пустыре, но они выиграли информационную войну с советской властью. Как и сейчас, они привлекли внимание мирового сообщества к тому, что происходит, к тому, что нет свободы слова. И после этой выставки какие-то возможности выставляться неофициальным художникам власть дала: была выставка на ВДНХ, через несколько лет появился выставочный зал Горкома графиков на Малой Грузинской. И в каком-то смысле эти небольшие уступки все равно были победой "бульдозерной выставки".
– Вряд ли можно ожидать, что вскоре разрешат панк-молебны в храмах РПЦ.
– Художники на "бульдозерной выставке" тоже не боролись за то, чтобы им разрешили устраивать выставки на всех пустырях Москвы.
Полностью интервью можно услышать в программе "Итоги недели"
