В затопленном после наводнения Крымске не хватает волонтеров, а люди по-прежнему не могут вернуться к нормальной жизни. О положении пострадавших, которое привлекает всё меньше внимания журналистов и гражданских активистов, рассказала Радио Свобода заслуженный учитель России Тамара Эйдельман. Она пробыла в Крымске с 15 по 22 июля. По ее словам, пострадавшие "трясутся от ненависти" при упоминании имени губернатора Александра Ткачева.
– Как вы замечаете в своем блоге, волонтеры для Крымска нашлись благодаря социальным сетям. Однако, как можно видеть, сейчас волна энтузиазма в интернете несколько убавилась. Волонтеров стало меньше или осталось столько же?
– Волонтеров стало меньше. Это было заметно уже на прошлой неделе. Получилось так, что люди в порыве энтузиазма взяли отпуск на неделю, но потом им пришлось уехать. Сейчас это проблема. Волонтеры нужны.
– Вы можете примерно оценить численность волонтеров?
– На прошлой неделе нам говорили, что в нашем "Добром лагере", соседнем "Лиза Алерт" и лагере Водяновой находились 250-300 волонтеров.
– Вы пишете, что государственная помощь распределяется очень медленно. Если бы этим занимались вы, что бы вы изменили?
– Распределение вообще происходит медленно – не только у властей. Когда я была в Крымске, в центре города действовал главный штаб и еще 11 штабов по районам, которые фиксировали выдачу помощи. Везде выделение помощи записывали в тетрадь от руки. Компьютерной базы не было. Это очень тормозило процесс. Приходили люди, просили помочь, оставляли свой адрес – и им привозили вещи.
Меня поразила одна история. Один раз в наш волонтерский лагерь пришли бабушка 82 лет, инвалид, и ее 60-летний сын, тоже с инвалидностью. Они говорят: мы спим на досках, дайте нам раскладушку. А это в Крымске большой дефицит. К счастью, мы смогли в течение дня найти им раскладушки. Но, по идее, этой бабушке помощь должны были оказать в собесе. Почему не оказали? Вряд ли по злому умыслу, а просто из-за плохой работы госорганов. Вроде бы никто не простаивает, все что-то делают, но всё идет очень медленно.
Сейчас самое необходимое - еда и вода - у людей уже есть (хотя воды постоянно не хватает). Теперь им требуются уже микроволновки, холодильники, утюги. Распределение таких вещей требует огромных усилий. Надо всё записать, проверить, ведь за холодильником много кто придет.
Власти используют автомобили, но их не хватает. Привлекают военных – рядом с нашим лагерем разместились 5 тысяч солдат. Но наши волонтеры рассказывали, что солдатики в основном приходили, покуривали и ничего не делали. Хотя думаю, что не все солдаты вели себя так.
– Вы говорите, что люди просят раскладушки, холодильники, стиральные машины. А как они живут во временных жилищах, чем их там вообще обеспечивают?
– Все живут по-разному. Есть люди, у которых жилища остались, но всё вынесено волной. Кто-то живет у родственников, приходит домой и всё отмывает. Правда, многие вынуждены остаться дома, потому что боятся мародеров. Худо-бедно там можно жить.
Есть те, у кого дома разрушены полностью. Их разместили в интернате, в здании школы. Есть те, кто живет в палатках в центре. Им приносят еду.
Понимаете, у людей уже есть то, что требуется для выживания. Теперь им нужны вещи, которые помогут вернуться к нормальной жизни: холодильник, телевизор, кровать… Нужна проверенная база данных. Она позволила бы координаторам покупать и распределять эту помощь на собранные деньги, которых по-прежнему много. Кроме того, информацию о требуемых товарах можно было бы размещать в интернете. Любой человек сможет увидеть, что многодетной семье нужен холодильник, и оплатить его. Волонтер доставит холодильник и сообщит об этом тому, кто его купил.
Сейчас люди, как всегда у нас в стране, сталкиваются с бюрократией. Чтобы получить компенсации – сначала 10 тысяч рублей, потом 150 тысяч – нужно собрать массу бумажек. Это настоящий ужас. Причем понятно, что для восстановления разрушенного дома 150 тысяч – это ничто. Кому-то из тех, у кого жилище разрушено, обещают дать квартиры в Краснодаре или Новороссийске. Но некоторые не хотят уезжать, потому что здесь у них был свой участок.
– Помимо Крымска были затоплены другие, менее крупные населенные пункты. Что происходит в них? Доходит ли до них гуманитарная помощь?
До станиц вокруг Крымска вроде бы доходит. Но на прошлой неделе к нам пришли люди, которые сказали: вы сидите здесь, а под Геленджиком есть поселки, которые разрушены не меньше Крымска, и им никто не помогает. Когда я уезжала, некоторые волонтеры отправились смотреть, что там происходит.
– Что вы посоветуете делать людям, которые хотят помочь пострадавшим, но не готовы ехать волонтерами?
– Я бы посоветовала связаться с Аленой Поповой или Дмитрием Алешковским. Нужно выяснить, что требуется людям. Иначе получится, что из лучших чувств будет отправлено не то, что нужно – как это было с одеждой, которой оказалось слишком много.
– Чему лично вас научила поездка в Крымск?
– Тому, что людям надо помогать, потому что очень легко оказаться на обочине без надежды на помощь. В Крымске я встретила массу волонтеров, которые буквально творят чудеса. Я рада, что таких людей много. Но хотелось бы, чтобы их было еще больше.
– В своем блоге вы пишете: "Местные куда больше готовы к бунту, чем понаехавшие. О Ткачеве и Путине они вообще слышать не могут". О чем говорят местные? Против чего хотят бунтовать?
– Кто-то мне сказал: "Я не понимаю, почему народ не разорвал Ткачева, когда он говорил на площади с ними ". Честно говоря, я тоже этого не понимаю. Абсолютно все уверены, что воду на них спустили специально. Они все кипят. При упоминании имени Ткачева все трясутся от ненависти, не говоря о местных сбежавших начальниках.
К Москве отношение разное. Есть те, кто говорит: "Вот как их Путин проучил! Всех разнес!" Но я что-то не заметила, чтобы Путин прошел по лагерю волонтеров. Туда послали Онищенко – проверить, не слишком ли у нас грязно. Очень многие в Крымске говорят, что Путин – такой же, как и местные лидеры. Это не значит, что они пойдут бунтовать. Они принимают такую ситуацию как данность и не верят, что она может измениться. На Москву, на Путина рассчитывают просто потому, что ведь надо на кого-то надеяться.
В большинстве случаев, впрочем, люди рассчитывают на родных и друзей. А многие говорили волонтерам, что им, кроме нас, надеяться больше не на кого.
– Люди в Крымске знают про дело Кущевской? Видят ли они связь между ней и крымской катастрофой?
– Про Кущевскую знают. Но единственным, с кем я говорила о ней, был местный полицейский, который очень заволновался, когда я про нее упомянула. Он пытался убедить меня, что он хороший полицейский – ловит жуликов и всегда старается соблюдать законы. На это я ему сказала: вот в Кущевской у вас хорошо законы соблюдали. Его лицо передернулось, его всего буквально перекорежило. Он сказал, что не имел к Кущевской никакого отношения. Было видно, что ему не все равно. А вообще людям в Крымске не до Кущевской.
– Как вы замечаете в своем блоге, волонтеры для Крымска нашлись благодаря социальным сетям. Однако, как можно видеть, сейчас волна энтузиазма в интернете несколько убавилась. Волонтеров стало меньше или осталось столько же?
– Волонтеров стало меньше. Это было заметно уже на прошлой неделе. Получилось так, что люди в порыве энтузиазма взяли отпуск на неделю, но потом им пришлось уехать. Сейчас это проблема. Волонтеры нужны.
– Вы можете примерно оценить численность волонтеров?
– На прошлой неделе нам говорили, что в нашем "Добром лагере", соседнем "Лиза Алерт" и лагере Водяновой находились 250-300 волонтеров.
– Вы пишете, что государственная помощь распределяется очень медленно. Если бы этим занимались вы, что бы вы изменили?
– Распределение вообще происходит медленно – не только у властей. Когда я была в Крымске, в центре города действовал главный штаб и еще 11 штабов по районам, которые фиксировали выдачу помощи. Везде выделение помощи записывали в тетрадь от руки. Компьютерной базы не было. Это очень тормозило процесс. Приходили люди, просили помочь, оставляли свой адрес – и им привозили вещи.
Меня поразила одна история. Один раз в наш волонтерский лагерь пришли бабушка 82 лет, инвалид, и ее 60-летний сын, тоже с инвалидностью. Они говорят: мы спим на досках, дайте нам раскладушку. А это в Крымске большой дефицит. К счастью, мы смогли в течение дня найти им раскладушки. Но, по идее, этой бабушке помощь должны были оказать в собесе. Почему не оказали? Вряд ли по злому умыслу, а просто из-за плохой работы госорганов. Вроде бы никто не простаивает, все что-то делают, но всё идет очень медленно.
Сейчас самое необходимое - еда и вода - у людей уже есть (хотя воды постоянно не хватает). Теперь им требуются уже микроволновки, холодильники, утюги. Распределение таких вещей требует огромных усилий. Надо всё записать, проверить, ведь за холодильником много кто придет.
Власти используют автомобили, но их не хватает. Привлекают военных – рядом с нашим лагерем разместились 5 тысяч солдат. Но наши волонтеры рассказывали, что солдатики в основном приходили, покуривали и ничего не делали. Хотя думаю, что не все солдаты вели себя так.
– Вы говорите, что люди просят раскладушки, холодильники, стиральные машины. А как они живут во временных жилищах, чем их там вообще обеспечивают?
– Все живут по-разному. Есть люди, у которых жилища остались, но всё вынесено волной. Кто-то живет у родственников, приходит домой и всё отмывает. Правда, многие вынуждены остаться дома, потому что боятся мародеров. Худо-бедно там можно жить.
Есть те, у кого дома разрушены полностью. Их разместили в интернате, в здании школы. Есть те, кто живет в палатках в центре. Им приносят еду.
Понимаете, у людей уже есть то, что требуется для выживания. Теперь им нужны вещи, которые помогут вернуться к нормальной жизни: холодильник, телевизор, кровать… Нужна проверенная база данных. Она позволила бы координаторам покупать и распределять эту помощь на собранные деньги, которых по-прежнему много. Кроме того, информацию о требуемых товарах можно было бы размещать в интернете. Любой человек сможет увидеть, что многодетной семье нужен холодильник, и оплатить его. Волонтер доставит холодильник и сообщит об этом тому, кто его купил.
Сейчас люди, как всегда у нас в стране, сталкиваются с бюрократией. Чтобы получить компенсации – сначала 10 тысяч рублей, потом 150 тысяч – нужно собрать массу бумажек. Это настоящий ужас. Причем понятно, что для восстановления разрушенного дома 150 тысяч – это ничто. Кому-то из тех, у кого жилище разрушено, обещают дать квартиры в Краснодаре или Новороссийске. Но некоторые не хотят уезжать, потому что здесь у них был свой участок.
– Помимо Крымска были затоплены другие, менее крупные населенные пункты. Что происходит в них? Доходит ли до них гуманитарная помощь?
До станиц вокруг Крымска вроде бы доходит. Но на прошлой неделе к нам пришли люди, которые сказали: вы сидите здесь, а под Геленджиком есть поселки, которые разрушены не меньше Крымска, и им никто не помогает. Когда я уезжала, некоторые волонтеры отправились смотреть, что там происходит.
– Что вы посоветуете делать людям, которые хотят помочь пострадавшим, но не готовы ехать волонтерами?
– Я бы посоветовала связаться с Аленой Поповой или Дмитрием Алешковским. Нужно выяснить, что требуется людям. Иначе получится, что из лучших чувств будет отправлено не то, что нужно – как это было с одеждой, которой оказалось слишком много.
– Чему лично вас научила поездка в Крымск?
– Тому, что людям надо помогать, потому что очень легко оказаться на обочине без надежды на помощь. В Крымске я встретила массу волонтеров, которые буквально творят чудеса. Я рада, что таких людей много. Но хотелось бы, чтобы их было еще больше.
– В своем блоге вы пишете: "Местные куда больше готовы к бунту, чем понаехавшие. О Ткачеве и Путине они вообще слышать не могут". О чем говорят местные? Против чего хотят бунтовать?
– Кто-то мне сказал: "Я не понимаю, почему народ не разорвал Ткачева, когда он говорил на площади с ними ". Честно говоря, я тоже этого не понимаю. Абсолютно все уверены, что воду на них спустили специально. Они все кипят. При упоминании имени Ткачева все трясутся от ненависти, не говоря о местных сбежавших начальниках.
К Москве отношение разное. Есть те, кто говорит: "Вот как их Путин проучил! Всех разнес!" Но я что-то не заметила, чтобы Путин прошел по лагерю волонтеров. Туда послали Онищенко – проверить, не слишком ли у нас грязно. Очень многие в Крымске говорят, что Путин – такой же, как и местные лидеры. Это не значит, что они пойдут бунтовать. Они принимают такую ситуацию как данность и не верят, что она может измениться. На Москву, на Путина рассчитывают просто потому, что ведь надо на кого-то надеяться.
В большинстве случаев, впрочем, люди рассчитывают на родных и друзей. А многие говорили волонтерам, что им, кроме нас, надеяться больше не на кого.
– Люди в Крымске знают про дело Кущевской? Видят ли они связь между ней и крымской катастрофой?
– Про Кущевскую знают. Но единственным, с кем я говорила о ней, был местный полицейский, который очень заволновался, когда я про нее упомянула. Он пытался убедить меня, что он хороший полицейский – ловит жуликов и всегда старается соблюдать законы. На это я ему сказала: вот в Кущевской у вас хорошо законы соблюдали. Его лицо передернулось, его всего буквально перекорежило. Он сказал, что не имел к Кущевской никакого отношения. Было видно, что ему не все равно. А вообще людям в Крымске не до Кущевской.
