Что ждет протестное движение и противостоящую ему власть в ближайшее время и в перспективе? Радио Свобода продолжает цикл бесед с экспертами, занимающимися общественными процессами. Сегодня на вопросы обозревателя РС Людмилы Телень отвечает руководитель Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН Александр Рубцов.

- На смену массовым митингам все чаще приходит нетрадиционные формы протеста, которые вы в своих статьях называете общим термином "мгновенные сборки". Как вы полагаете, это переходная форма или на наших глазах возникает нечто принципиально новое?

- Эти новые формы могут существовать и сами по себе, и трансформироваться в более традиционные. Но при этом традиционные конструкции, в свою очередь, тоже приобретают новое качество. Я бы провел параллель с нелинейными процессами, которыми занимаются современная математика, физика, биология, с процессами бифуркационными. Меня всегда поражало, что открытия в области точных и естественных наук каким-то загадочным образом синхронизируются с изменениями в социальной и политической жизни. Ведь эти явления и процессы были в природе всегда, но их почему-то открывают именно в тот момент, когда по таким же схемам начинает жить социум.

- Что это значит применительно к социальной сфере?

- Новые формы протеста могут активизироваться по самым, казалось бы, незначительным поводам, но при этом иметь очень серьезные последствия. Здесь не работают обычные закономерности – протесты не обязательно вызываются традиционными причинами: ростом цен или невыплатой зарплат (хотя как фон это важно)… В бифуркациях главное то, что малые сигналы на входе дают непредсказуемо сильные эффекты на выходе, но между входом и выходом - черный ящик, а что там внутри - неизвестно. Тут другая логика, и важно, что результат может быть в принципе непредсказуем.

- Власть, со своей стороны, и протестующие – со своей, способны понять эту логику, чтобы попытаться действовать более эффективно?

- На мой взгляд, протестное движение интуитивно действует именно так. В философии постмодерна есть славный образ: "армия без генерала". Понятно, что это не про вооруженные силы, а про самые разные формы самоорганизации… В нашем случае протестное движение тоже стало "армией без генерала", которая, тем не менее, нормально самоуправляется и даже добивается результатов. Пусть конкретные требования не выполняют, но протест уже сделал страну другой, и многое здесь необратимо.

- Допустим, у протестующих хорошо работает интуиция. Но можно ли действовать в этих новых условиях более осмысленно?

- Есть образы, которые могут подсказать самые неожиданные линии поведения. Например, из биологии… Сразу скажу, что я тут буду упрощать, чтобы было понятнее, как можно действовать нелинейно, но с головой. Представьте себе, живет колония простейших, но вдруг с питанием становится плохо, и беднягам грозит вымирание. И вот эти простейшие вопреки всем законам простой эволюции собираются в своего рода гриб, сразу перескакивая на другой уровень биологической организации, этот гриб "выстреливает" спорами, они разлетаются на новые территории, находят питательную среду, выживают – и снова рассыпаются. Тоже своего рода мгновенная сборка. Это биология, но и в политике возможны сходные стратегии.

- Можно пример?

- Понятно, что наша протестная "армия без генерала" соединяет людей самых разных ориентаций, порой несовместимых. И вот представьте себе, что в какой-то момент все эти люди понимают, что их, простите за выражение, развели, лишив нормальной среды обитания: вроде бы сделали закон о партиях либеральнее, но так, что "простейшие" растащат электорат, а поскольку блоки запрещены, можно помирать. И тогда эти люди совершенно разных политических взглядов идут путем, который я только что описал, то есть переходят на принципиально иной уровень политической организации. Положим, активисты протестного движения договариваются, регистрируют общую, я бы сказал, техническую мегапартию (тот же гриб), сливают электораты, а пройдя в парламент или даже победив на выборах, распадаются на несколько фракций в соответствии с заранее оговоренными пропорциями представительства (на основе праймериз, социологии, числа членов). По одним вопросам они голосуют консолидировано, по другим спорят и даже воюют – не важно. Все тот же принцип "мгновенной сборки". Это более реальная основа для интеграции, поскольку здесь не нужна общая идеология, не нужен один лидер (с чем всегда были непреодолимые проблемы). Вот прямо так общим митингом или шествием и проходят в Думу. Нужен всего лишь человек, который на переходном этапе бы был спикером от этого объединения и гарантом соблюдения правил, о которых изначально договорились. Ну и контактером с властью, посредником в организации переговоров.

- И можно найти такого человека?

- Конечно, хотя и нелегко. Но вовсе не потому, что нормальных людей не осталось. Просто теперь политика стала такой, что приличному человеку даже подойти к ней неловко. Но если хотя бы начать менять правила игры, делая ее более пристойной, я вас уверяю, с обеих сторон появятся вполне приличные люди, которые смогут попытаться начать диалог. Беда лишь в том, что с каждым месяцем и с каждым корявым шагом такая возможность сжимается, как шагреневая кожа.

- Проект под условным названием "партия-гриб" уже кто-то пытался реализовать? Или это ваши фантазии?

-Я это придумал по дороге сюда, когда готовился к нашему разговору. Но это нормальные аналогии с тем того, что философия и науки высматривают в постсовременном мире.

- А вам не кажется, что такому – даже техническому - объединению помешает отсутствие внятной позитивной программы?

- Нет. В данном случае позиция общего отрицания важнее. Этос мировых религий, кстати, тоже во многом базируется как раз на системах запретов ("не убий" и пр.). И в этом нет ничего неожиданного. Обычно разъединяют как раз проекты, тогда как системы отрицания консолидируют. Люди хотят разного, а вот то, чего не хочет никто, как правило, общее.

- А можно ли вообще что-то предсказывать в ситуациях "черного ящика"?

- Прогнозировать надо в любом случае. Есть прогнозы самооправдывающиеся, есть самоопровергающиеся. Каждый прогноз – это не просто предсказание, но еще и средство воздействия на ситуацию. Все это совершенно не бессмысленно, даже если мы не очень уверены в том, насколько верны наши пророчества. Просто надо понимать, что это еще и некоторая манипуляция – и это отслеживать.

- Тогда какой прогноз рискнули бы сделать вы?

- На мой взгляд, сейчас важнее обсуждать именно худшие сценарии. Когда мы писали первый доклад ИНСОРа, мне мои вполне авторитетные коллеги говорили: "Да что ты так носишься с этим черным сценарием?" А сейчас это все видно и по экономике, и по социологии, по фокус-группам. Острые сценарии теперь не на кончике пера только у ленивого.

- Власти рассчитывают на то, что пока еще есть некая подушка безопасности, которую создают нефтяные накопления.

- Люди, которые понимают в автомобилях, знают, о чем речь. Если подушка безопасности сработала, то все хорошо, все живы и даже отчасти здоровы, но только дальше никто никуда не едет.

- Насколько реалистично власть оценивает ситуацию?

- Люди, похожие на экспертов, нашептывают ей: все нормально, углеводороды еще минимум лет тридцать не подведут…Есть и трезвые голоса, но власть обычно слышит то, что ей хочется слышать. Хотя кризис уже начинает отрезвлять. Но когда нет консолидированной позиции экспертного сообщества – это хуже всего.

- А у экспертного сообщества может быть единая позиция? Так бывает?

- В приличном экспертном сообществе бывает – вопрос меры расхождений. Сейчас разброд в оценках просто неприличен.

- Что, на ваш взгляд, главное, что мешает сегодня коммуникации в экспертном сообществе?

- Например, многие наши экономисты привыкли консультировать сверхкрупные компании. Там примерно такая психология: допустим, все однажды долбанется - ну ничего, просто потеряем деньги, ну много денег, даже очень много. Не катастрофично. Но страна – это все-таки не холдинг. А у нас еще и страна с особенностями.

У нас сырьевое проклятье давно перешло в проклятье институциональное. Сама система не позволяет конкурировать с развитыми странами. Даже с развивающимися. Представьте себе, выходят люди на беговую дорожку, все в трусах и шиповках, а наши - в валенках, а на горбу еще сидят парни с портфелями. Изменить ситуацию только административным нажимом – невозможно. Даже когда власть пытается что-то делать, тут же выясняется, что вертикаль не работает. А институциональные реформы к тому же - это не мирный процесс, а война. Самая настоящая война за государство, в том числе внутри самой системы власти. Но никто за новую институциональную среду воевать не готов. Вместо этого – обещания и пустые надежды все мирно исправить.

- Но ведь постепенность – это не так уж плохо. Зачем стране война, даже внутри власти?

- А нет выбора! Или заранее сдаваться и ничего не делать… Что крайне опасно, особенно ввиду страшного дефицита времени. Заканчивается эпоха так называемых догоняющих модернизаций. У нас же известно какой архетип – 30 лет и 3 года лежать на печи, а потом вставать и разить врагов целыми улицами и переулками. "Муромский" синдром с временно атрофируемым атлетизмом, но с верой в неизбежную победу – потом, когда подопрет. Эта схема перестает работать: отставания становятся необратимыми, лидеры идут вперед быстрее догоняющих. Это особенность современного знания, новейших технологий. Лучше постепенно, согласен, но у нас уже нет этого "лучше".

- Пугаете?

- Испуг – вещь полезная. Американцы, например, любят и ценят именно суровые прогнозы. И чем страшнее сценарий, тем больше денег за него платят - притом, что у них все хорошо. А у нас все, мягко говоря, не очень… Но мы особо плохих сценариев просто в упор не видим.

- Да, и платят у нас скорее за хорошие прогнозы. А к черному сценарию, на ваш взгляд, можно как-то подготовиться?

- Просто черный сценарий надо всегда иметь в виду и предпринимать действия, которые могли бы его заблокировать. Готовиться – это что, накрыться простыней и ползти в сторону кладбища? Здесь речь о другом: сделать все возможное, чтобы не рвануло.

- А не станет ли подготовка к худшему сценарию тем самым самореализующимся прогнозом?

- Скорее именно самоопровергающимся. Если, конечно, что-то делать.

- Насколько мы можем понимать, что происходит внутри черного ящика?

- Каскад бифуркаций можно "просчитать" только задним числом. Но для нашего разговора это совершенно неважно. Важно, чтобы ответственные люди понимали, с каким типом процессов мы имеем дело. И если ты создаешь нестабильную ситуацию, будь готов к тому, что на выходе может получиться все, что угодно. Особенно если нагнетать жесткую "стабильность", которая в итоге всегда не гнется, а ломается.

- Насколько здесь работают аналогии? Можно ли базироваться на прежнем опыте?

- Только в общем виде. Пожалуйста, можно заниматься анализом 1917 года. Очень полезно. Но лучше сразу почитать Чичерина "Россия на рубеже веков". На том рубеже. Просто даты переставить – все очень похоже, как про нас писал.

- А как же новые технологии, сетевое общество, твиттер-революции?

- В каком смысле – как?

- Все это не мешает выстраивать аналогии с началом двадцатого века? Или это только инструменты, а суть процессов не меняется?

- Не только инструменты. Это меняет сознание. И лишь усугубляет проблему нелинейных сценариев.
Но у нас и старых проблем хватает. Вот притча, которую я всегда вспоминаю, когда начинают говорить об инновациях, модернизации и т.п. Человек приходит в паспортный стол и говорит: "Здравствуйте, меня зовут Иван Говнов. Поменяйте мне, пожалуйста, имя на Арнольд". Вот нам сейчас только тонкостей не хватало! Ситуация брутальная. Надо выйти на какой-то более-менее пристойный, цивилизованный уровень для начала. Перескочить не получится, хотя мы все время пытаемся это делать. Кстати, прежде чем говорить об инновациях, надо сначала научиться делать тележки для супермаркетов. Это называется реиндустриализация.

- Близкие к власти эксперты утверждают, что политическая ситуация – пусть постепенно – но движется к лучшему.

- Это ситуация с атомной станцией. Их не строят по принципу: если рванет, то накроет всех, но это вряд ли.
Я как-то разговаривал с одним вполне себе серьезным человеком. Он говорит: я понимаю твою логику, но все-таки, думаю, это маловероятно. А я ему сказал: представь себе, сейчас в кабинет входит ФСО и говорит – по нашим данным кабинет заминирован. Шансов, что рванет через пару минут мало, но они есть. Но скорее всего рванет через час или два. Как мы будем эвакуироваться? Опережая собственный визг или рассуждая о том, что, скорее всего, у нас еще в запасе время есть? Со страной надо так же обращаться.

- По вашей логике получается, что власть надо пугать, чтобы она проснулась. Что может резко изменить ситуацию – массовые протесты, которые охватят всю страну, падение цен на нефть?

- Ровно так! Только я бы начал с цены на нефть, как ни странно, потому что у нас все действительно на этом держится. Если можно заливать протест деньгами, власть будет это делать. Есть шанс, что цены рухнут катастрофически? Или падение будет не столь сильным, но затяжным? Небольшой, но он есть, и последствия тогда будут чудовищные. Это уже полномасштабный социально-политический коллапс. Сейчас мы наблюдаем морально-политический кризис, а если к нему прибавится кризис социальный? Дальше возможно все, что угодно – открытые и жесткие формы протеста, потеря важнейших суверенитетов… вплоть до нового раунда дезинтеграции.

У нас образовался критический дефицит времени. Мы близки к тому, что в авиации называют точкой невозврата. Похоже, мы уже проскакиваем эту точку. Ведь несырьевая альтернатива не возникнет в одночасье – нужно время, а его уже нет.

- Какой реалистический сценарий вы назвали бы оптимальным?

- Ну, раз мы начали с политики… Власть вступает в диалог с протестным движением и пытается искать совместный выход из сложившегося положения. Но, к сожалению, власть воспринимает каждый шаг навстречу протестному движению как собственное поражение. И страшно боится, что оппозиция усилится настолько, что смена режима и элит окажется революционной. Надо сказать, оппозиция тоже ведет себя по-разному. Но почему-то трезвые умы именно и только от нее требуют адекватности и вменяемости.

Я бы напомнил: горячие головы всегда найдутся, поэтому в конечном счете за революцию все равно всегда отвечает власть.