После выборов президента России перед оппозицией в стране встал вопрос о том, что делать дальше. На митинге 10 марта, в частности, по тому поводу были высказаны самые разнообразные идеи. Кто-то призывает к радикальным акциям, кто-то предлагает выстраивать новые демократические структуры.
Ситуацию анализирует доверенное лицо и сестра кандидата Михаила Прохорова, главный редактор издательства НЛО Ирина Прохорова.
– Есть такое ощущение, что именно у молодых ребят слегка, если судить по социальным сетям, опускаются руки. Люди очень часто говорят о том, что "получилось то, что получилось". У вас есть какой-то рецепт подхода к этой ситуации?
– Рецептов не бывает. Это довольно сложно – давать рецепты для всей страны или конкретно для большой группы людей. Мое видение ситуации таково: не стоит отчаиваться, потому что, мне кажется, эти митинги показали, что общество готово к переменам, общество не хочет вандализма и разрушения. Оно хочет какой-то серьезной созидательной работы. Мне кажется важным, чтобы экспертное сообщество объяснило, что можно делать в довольно неблагоприятной ситуации. Нужно, мне кажется, создавать широкие общественные движения, особенно разные институции гражданского общества. Собственно, это азы демократии, которые немножко подзабылись. Митинги действенны тогда, когда за ними стоит хорошо институциализированное общество. Потому что последние 10-12 лет, к сожалению, шло в основном разрушение различных институций гражданского общества. И это отчасти делалось сознательно, потому что это и есть фундамент демократии. Мне кажется, новое поколение молодых людей должно заново задуматься о том, какой тип культурных или социальных институций нужно делать в этот момент. Это, мне кажется, будет очень важной позитивной работой, которая переведет гражданское движение на совершенно другой уровень.
– 10-12 лет увеличивалась культурная пропасть между теми людьми, которые приходили на протестные митинги, и людьми, которых привозили 23 февраля и 4 марта вечером на Манежную площадь. Ее возможно преодолеть? Вспомните агрессивно послушное большинство конца 80-х.
– Конец 80-х, когда полумиллионные демонстрации выходили во всех крупных городах, показывает, что это было огромное количество людей, причем, совершенно разных классов или сословий, называйте как угодно. Я не верю, что существует пропасть. Не будем сравнивать людей, которых насильственно привезли, заплатив им или запугав, – я знаю много таких случаев, и тех людей, которые добровольно вышли на улицы. Может быть, те люди, которых привезли, с удовольствием перешли бы на другую демонстрацию. Но в силу разных причин им приходилось быть там, где они были. Потом, может быть, культурному сообществу есть смысл пересмотреть во многом свою миссию и серьезно заняться просветительством.
Когда мы говорим об институциализации общества, это совсем необязательно должны быть политические организации. Но у нас почти нет людей, которые видят одной из своих главных задач именно трансляцию новых идей и мыслей в общество. А общество, как мне кажется, как раз очень желает этого. Посмотрите, все копят деньги на образование своим детям. На уровне абстрактных разговоров, может быть, люди и не понимают какие-то вещи. А вот на уровне благосостояния своих детей и жизненных принципов они вполне, я думаю, разделяют то, что мы называем демократическими ценностями. Потому что они хотят безопасности, они хотят свободы и независимости, они хотят сохранения достоинства и, вообще, счастья и благополучия своим детям. Он прекрасно понимают на уровне как раз заботы о детях то количество проблем, которое существует в обществе: что общество агрессивно, что нет никакого честного суда, нет никакой защиты от произвола. Поэтому, на самом деле, нет никакой пропасти. Но в вакууме идей люди растеряны.
Мне кажется, что вот здесь-то и есть замечательная и продуктивная работа культурного сословия по объяснению и созданию каких-то институтов общественного мнения, которые не просто говорят о высоком и культуре, а которые помогают людям справиться с произволом судей, то есть заниматься той самой правозащитной деятельностью в широком смысле слова, которым и нужно заниматься.
– Примерно то же самое произошло в США, когда марши и движения за гражданские права были четко разделены с политикой, когда люди говорили о том, что мы выступаем за гражданские права, мы не идем в Конгресс. Можно ли сделать вывод, что в России может быть успех у этой компании, если будет разделена чистая политика, то есть борьба за занятие политических институтов, и борьба за гражданские права?
– Я думаю, что – да, вполне возможно. Но мы видим по всему миру, что когда какие-то идеи проникают глубоко в общество, то вне зависимости от того, хочет ли человек заниматься политикой или нет, это заставляет саму власть реагировать. В конце концов, диалог власти и общества всегда таким образом и строится. Если общество имеет возможность и ресурсы давить на власть, власть невольно, хочет она или не хочет, идет на уступки. Если мы посмотрим на ситуацию конца 80-х, ровно это и произошло. Ведь огромное количество людей вышло с политическими лозунгами: мы не хотим быть больше рабами, вы не смеете с нами так обращаться. Это был фактически разговор о личном достоинстве, о моральных ценностях, о системе новых ценностей гуманистических, которые попирала Советская власть. Как ни странно, мы видим, что нынешние лозунги практически такие же. Потому что люди унижены, люди бесправны, у большинства людей нет никакой возможности для социального лифта. Они просто отрезаны от возможности самореализации. Собственно, это и требуют. И ни о каких там безумных революциях никто не говорит. Это все страшилки, которые распускает сама власть. Мне кажется, что само по себе это движение позитивное. Мы в начале пути. Очень надеюсь, что это приобретет какие-то серьезные организованные формы в виде разных общественных движений – и совсем не обязательно политических партий.
Ситуацию анализирует доверенное лицо и сестра кандидата Михаила Прохорова, главный редактор издательства НЛО Ирина Прохорова.
– Есть такое ощущение, что именно у молодых ребят слегка, если судить по социальным сетям, опускаются руки. Люди очень часто говорят о том, что "получилось то, что получилось". У вас есть какой-то рецепт подхода к этой ситуации?
– Рецептов не бывает. Это довольно сложно – давать рецепты для всей страны или конкретно для большой группы людей. Мое видение ситуации таково: не стоит отчаиваться, потому что, мне кажется, эти митинги показали, что общество готово к переменам, общество не хочет вандализма и разрушения. Оно хочет какой-то серьезной созидательной работы. Мне кажется важным, чтобы экспертное сообщество объяснило, что можно делать в довольно неблагоприятной ситуации. Нужно, мне кажется, создавать широкие общественные движения, особенно разные институции гражданского общества. Собственно, это азы демократии, которые немножко подзабылись. Митинги действенны тогда, когда за ними стоит хорошо институциализированное общество. Потому что последние 10-12 лет, к сожалению, шло в основном разрушение различных институций гражданского общества. И это отчасти делалось сознательно, потому что это и есть фундамент демократии. Мне кажется, новое поколение молодых людей должно заново задуматься о том, какой тип культурных или социальных институций нужно делать в этот момент. Это, мне кажется, будет очень важной позитивной работой, которая переведет гражданское движение на совершенно другой уровень.
– 10-12 лет увеличивалась культурная пропасть между теми людьми, которые приходили на протестные митинги, и людьми, которых привозили 23 февраля и 4 марта вечером на Манежную площадь. Ее возможно преодолеть? Вспомните агрессивно послушное большинство конца 80-х.
– Конец 80-х, когда полумиллионные демонстрации выходили во всех крупных городах, показывает, что это было огромное количество людей, причем, совершенно разных классов или сословий, называйте как угодно. Я не верю, что существует пропасть. Не будем сравнивать людей, которых насильственно привезли, заплатив им или запугав, – я знаю много таких случаев, и тех людей, которые добровольно вышли на улицы. Может быть, те люди, которых привезли, с удовольствием перешли бы на другую демонстрацию. Но в силу разных причин им приходилось быть там, где они были. Потом, может быть, культурному сообществу есть смысл пересмотреть во многом свою миссию и серьезно заняться просветительством.
Когда мы говорим об институциализации общества, это совсем необязательно должны быть политические организации. Но у нас почти нет людей, которые видят одной из своих главных задач именно трансляцию новых идей и мыслей в общество. А общество, как мне кажется, как раз очень желает этого. Посмотрите, все копят деньги на образование своим детям. На уровне абстрактных разговоров, может быть, люди и не понимают какие-то вещи. А вот на уровне благосостояния своих детей и жизненных принципов они вполне, я думаю, разделяют то, что мы называем демократическими ценностями. Потому что они хотят безопасности, они хотят свободы и независимости, они хотят сохранения достоинства и, вообще, счастья и благополучия своим детям. Он прекрасно понимают на уровне как раз заботы о детях то количество проблем, которое существует в обществе: что общество агрессивно, что нет никакого честного суда, нет никакой защиты от произвола. Поэтому, на самом деле, нет никакой пропасти. Но в вакууме идей люди растеряны.
Мне кажется, что вот здесь-то и есть замечательная и продуктивная работа культурного сословия по объяснению и созданию каких-то институтов общественного мнения, которые не просто говорят о высоком и культуре, а которые помогают людям справиться с произволом судей, то есть заниматься той самой правозащитной деятельностью в широком смысле слова, которым и нужно заниматься.
– Примерно то же самое произошло в США, когда марши и движения за гражданские права были четко разделены с политикой, когда люди говорили о том, что мы выступаем за гражданские права, мы не идем в Конгресс. Можно ли сделать вывод, что в России может быть успех у этой компании, если будет разделена чистая политика, то есть борьба за занятие политических институтов, и борьба за гражданские права?
– Я думаю, что – да, вполне возможно. Но мы видим по всему миру, что когда какие-то идеи проникают глубоко в общество, то вне зависимости от того, хочет ли человек заниматься политикой или нет, это заставляет саму власть реагировать. В конце концов, диалог власти и общества всегда таким образом и строится. Если общество имеет возможность и ресурсы давить на власть, власть невольно, хочет она или не хочет, идет на уступки. Если мы посмотрим на ситуацию конца 80-х, ровно это и произошло. Ведь огромное количество людей вышло с политическими лозунгами: мы не хотим быть больше рабами, вы не смеете с нами так обращаться. Это был фактически разговор о личном достоинстве, о моральных ценностях, о системе новых ценностей гуманистических, которые попирала Советская власть. Как ни странно, мы видим, что нынешние лозунги практически такие же. Потому что люди унижены, люди бесправны, у большинства людей нет никакой возможности для социального лифта. Они просто отрезаны от возможности самореализации. Собственно, это и требуют. И ни о каких там безумных революциях никто не говорит. Это все страшилки, которые распускает сама власть. Мне кажется, что само по себе это движение позитивное. Мы в начале пути. Очень надеюсь, что это приобретет какие-то серьезные организованные формы в виде разных общественных движений – и совсем не обязательно политических партий.
