Александр Генис: Даже те, кто никогда не читал Маклюэна, слышали его эпохальный афоризм: ''The medium is the message''. По-русски он звучит громоздко: ''Средство передачи сообщения само является сообщением''. И это значит, продолжим цитату, что форма общества всегда определялась скорее природой средств человеческой коммуникации, нежели её содержанием.
Маклюэн, великий исследователь электронной революции умер в 1980 году. Поэтому он не застал ее главного инструмента – Интернета. Тем интереснее проследить за сегодняшнем развитием идеи коммуникации, которая была в центре его пророческих открытий.
Маклюэн, начинавший, как вполне традиционный литературовед, вскоре отказался от анализа содержания, заменив его исследованием формы, изучением коммуникации, которая всегда была целью искусства.
Сперва, в догуттенбергову по термину Маклюэна эпоху, художник говорил с богами, которые его язык понимали лучше нашего. Поэтому те части древней скульптуры, которые были скрыты от людского глаза, например, ноги возничего в колеснице, обрабатывались с не меньшим усердием, чем те части, которые были видны зрителю. А ведь это все равно, что плясать в темноте — может увидеть только бог. Но постепенно художник научился говорить и с нами. Делая возможным прямое общение, художественные образы, не нуждающиеся в словах и буквах, составляли словарь для целых цивилизаций.
Однако в нашем протеичном мире образы утратили универсальность и долговечность. Они слишком мало значат и слишком быстро мелькают, чтобы сконденсироваться в иконы. Утратив священную роль, образ, что показал поп-арт, стал не символом, а эмблемой. Это - аббревиатура происходящего. Она не раскрывает его смысл, а только указывает на то место, где он был.
В такие, лишенные магической силы образы уже не стоит вкладывать сил, создавая их заново. Поэтому художник пользуется готовым, манипулируя чужим, как своим. В нашем перенасыщенном культурой мире творчество свелось к выбору из существующего. Но это как раз та задача, которую ставит - и решает! – компьютер, о мощи которого Маклюэн еще не мог знать.
Теперь, пользуясь готовым, художник не просто перестает сражаться с машиной – он становится ею, переходя на чуждый человеческой расе язык. Это и делает проблему вмешательства компьютера в искусство уже не столько эстетической, сколько антропологической.
Стремясь с помощью искусства пробиться в те сферы потустороннего, где всем заправляет природа, Бог или историческая необходимость, художник исходил из того, что чужое будет сложнее нашего. Между тем, прямой контакт с Другим не усложнил, а упростил реальность, подогнав ее под свои возможности.
Отношения человека с компьютером напоминают мне те, что установились у нас с моим котом Геродотом, на котором я обычно ставлю метафизические эксперименты. Не научившись говорить по-нашему, кот заставил меня выучить свой язык. Я беспрекословно выполняю все его команды – ''открыть окно'', ''взять на руки'', ''поделиться обедом''. То же самое и с компьютером. Он мыслит примитивно логически и нас заставляет делать то же. В контакте с ним мы обходимся бинарной системой, чуждой всему живому. Это толкает нас, например, к нечеловеческой точности, которая исключает все промежуточные оттенки между ''да'' и ''нет''.
Такое не может пройти даром и должно как-то отразиться на всем строе нашей культуры. Захватив власть, компьютер побуждает и нас делать то, что он умеет лучше всего - связывать разное в единое. Набросив на мир сеть Интернета, он понизил статус индивидуальности. Из точки мы превратились в вектор, из аккумулятора - в проводник.
И если раньше коммуникация была целью искусства, то теперь, в век стремительно размножающихся социальных сетей, коммуникация сама стала искусством. И чтобы узнать, каким будут его шедевры, нам нужен новый Маклюэн, сумевший бы не оплакивать жертв прогресса, а понять, как нам с ним жить.
