Марина Тимашева: Традиционный для Театра ''Школа современной пьесы'' поэтический вечер в этом году посвятили Андрею Вознесенскому и предложили выступающим тему ''Художник и власть''. Но ведущий – Иосиф Райхельгауз – на верности теме не настаивал, и невозможно сказать, чтобы мастера сцены, поэты и музыканты строго ее придерживались. Ирина Алферова очень живо рассказывала, как ездила с ''Ленкомом'' в Америку – театр пригласил на гастроли Пьер Карден, а потом позвал нищих советских артистов в ресторан ''Максим''. Вознесенский же убедил Кардена подарить Алферовой и Елене Шаниной платья из своей коллекции. Ирина Алферова показала собравшимся маленькое черное изящное платье, которое с тех пор ни разу не надевала.
Валерий Белякович, художественный руководитель театра ''На Юго-Западе'', заговорил о власти, но не о Вознесенском, он рассказывал, как у его учителя Бориса Равенских отбирали Малый театр, и тут же читал монолог Хлопуши из есенинского ''Пугачева''. Кинорежиссер Виталий Манский на стихи не отважился, но выступил с небольшой речью.
Виталий Манский: Мы, кинематографисты часто себя отмазываем, говорим, что заигрываем с властью, потому что не можем существовать без финансирования, не можем снимать кино и завидуем в этом смысле поэтам, которые ничем не связаны. В конце концов, шариковую ручку можно купить в любом киоске и, вроде, ты - свободный художник. Но сегодня мы теряем этот последний аргумент, потому что цифровые технологии нам дарят абсолютную свободу. Вот у меня в кармане, например, сейчас лежат все голливудские студии вместе взятые - маленькая цифровая камера, которую я всегда ношу с собой. Мы можем снимать фильмы, которые будем показывать на стометровых экранах, все в том же голливудском качестве. Но не возникает свободных фильмов - о Химкинском лесе, о башне газпромовской. Нету. В прошлом году мы показывали картину об Андрее Андреевиче, она называется ''Лирика''. Эта картина меня лично потрясла свободой этого человека. Вознесенский был в очень уже сложном положении, но он пробирался, карабкался к зрителю сквозь все свое тяжелое состояние, потому что он не думал ни о чем, кроме одного: общение с нами, с вами. И это свобода, которой можно только завидовать. У меня этой свободы, к сожалению, маловато, я тоже не снимаю про Химкинский лес, черт возьми, хотя мог бы.
Марина Тимашева: Народный артист и ректор Института имени Щепкина Евгений Князев читал Михаила Светлова, народный артист и худрук Театра имени Ермоловой Владимир Андреев выбрал Шекспира и Маркиша, Александр Галибин, главный режиссер Театра имени Станиславского – Генадия Шпаликова, Дмитрий Крымов, художник и режиссер – Иосифа Бродского, Игорь Иртеньев и Вадим Жук читали свои стихи, руководитель Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Александр Титель предложил зрителям послушать Кавафиса.
Александр Титель:
''Александрийские цари''
Сошлись александрийцы посмотреть
на отпрысков прекрасной Клеопатры,
на старшего, Цезариона, и на младших,
на Александра и на Птолемея,
что выступят в Гимнасии впервые,
где их царями ныне назовут
перед блестящим воинским парадом.
Армян, мидийцев и парфян владыкой
всесильным Александра нарекли.
Сирийским, киликийским, финикийским
владыкою был назван Птолемей.
Однако первым был Цезарион –
в одеждах нежно-розового шелка,
украшенный гирляндой гиацинтов,
с двойным узором аметистов и сапфиров
на поясе и с жемчугом на лентах,
увивших ноги стройные его.
Он вознесен был выше младших братьев,
провозглашен Царем среди Царей.
Разумные александрийцы знали,
что это было только представленье.
Но день был теплым и дышал поэзией,
лазурью ясной небеса сияли,
Гимнасий Александрии по праву
венцом искусства вдохновенного считался,
Цезарион был так красив и так изящен
(сын Клеопатры, Лага славного потомок).
И торопились, и к Гимнасию сбегались,
и криками восторга одобряли
(на греческом, арабском и еврейском)
блестящий тот парад александрийцы,
а знали ведь, что ничего не стоят,
что звук пустой – цари и царства эти.
Марина Тимашева: Сергей Никитин спел одну песню на стихи Давида Самойлова, а потом – Вознесенского.
Сергей Никитин:
''Вальс при свечах''
Любите при свечах, танцуйте до гудка,
Живите при сейчас, любите при когда.
Ребята при часах, девчата при серьгах,
Живите при сейчас, любите при всегда.
Любите при свечах, танцуйте до гудка,
Живите при сейчас, любите при всегда.
Марина Тимашева: По одному стихотворению Вознесенского читали почти все. Особенно хорошо - Алла Демидова. Все знают, что последние годы Андрей Вознесенский почти не мог говорить, потерял голос, и выдающаяся актриса, сказав несколько слов о ''странных сближеньях'', читала подряд ''Тишины хочу, тишины'', то есть очень старое стихотворение, и еще одно, написанное в 2008 году
Алла Демидова:
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.
Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины...
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
И второе стихотворение:
Голос теряю. Теперь не про нас
Госстелерадио.
Врач мой испуган. Ликует Парнас –
голос теряю.
Люди не слышат заветнейших строк,
просят, садисты!
Голос, как вор на заслуженный строк
садится.
В праве на голос отказано мне.
Бьют по колёсам,
чтоб хоть один в голосистой стране
был безголосым.
Воет стыдоба. Взрывается кейс.
Я – телеящик
с хором из критиков и критикесс,
слух потерявших.
Веру наивную не верну.
Жизнь раскололась.
Ржёт вся страна, потеряв всю страну.
Я ж – только голос…
Мной терапевтов замучена рать.
Жру карамели.
Вам повезло. Вам не страшно терять.
Вы не имели.
Для миллионов я стал тишиной
материальной.
Я свою душу – единственный мой
голос теряю.
…Ради Тебя, ради в тёмном ряду
белого платья
руки безмолвные разведу
жестом распятья.
Новый мой голос беззвучно поёт –
внутренний голос.
Жест бессловесный, безмолвный мой крик
слышат не уши.
У кого есть они – напрямик
слушают души.
Самые ранние стихи потом бумерангом возвращаются, и как бы подытоживают всю их жизнь
Марина Тимашева: Не сговариваясь с Аллой Демидовой, писатель Борис Минаев выбрал стихотворение Вознесенского ''Боль''. Из него ясно не только то, как страдал Андрей Андреевич, но и то, что прекрасно понимал, как реагирует на его страдания бездушная толпа.
Борис Минаев:
Вижу скудный лес
возле Болшева...
Дай секунду мне без обезболивающего!
Бог ли, не надо большего,
хоть секундочку без обезболивающего!
Час предутренний камасутровый,
круглосуточный, враг мой внутренний,
сосредоточась в левом плече,
вывел тотчас отряды Че.
Мужчину раны украшают.
Мученье прану укрощает
Разум стронется.
Горечь мощная.
Боль, сестреночка, невозможная!
Жизнь есть боль. Бой с собой.
Боль не чья-то — моя
Боль зубная, как бор,
как таблетка, мала.
Боль — как Божий топор -
плоть разрубленная
Боль моя, ты одна понимаешь меня.
Как любовь к палачу, моя вера темна.
Вся душа — как десна воспаленная.
Боль — остра, боль — страна
разоренная.
Соль Звезды Рождества
растворенная.
Соль — кристалл, Боль — Христа -
карамболь бытия.
Боль — жена, боль — сестра,
боль — возлюбленная!
Это право на боль и дает тебе право,
на любую любовь, закидоны и славу.
Марина Тимашева: Поднялся на сцену главный режиссер Театра на Таганке Юрий Любимов. Единственный, поклонился сидевшей в зале вдове Поэта Зое Богуславской.
Юрий Любимов: Были у нас с Андреем ''Антимиры'', спектакль шел много, раз семьсот. А вторая совместная работа, к сожалению, была закрыта властями, хотя мы считали, что, вроде, это не про нас, а про Америку, но мы их не убедили, все равно закрыли. Но, видимо, тут еще была причина - содержание, безусловно, и стихи Андрея. Но и то, что это был первое выступление Высоцкого, и он пел ''Охоту на волков''. Мы говорили, что это «американские волки», но нам никто не поверил, все равно закрыли – «не те волки». И я прочту небольшой его стих.
Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, но хоть разок,
и с раненых губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.
И пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила вдвоем,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.
Прости ему - он до гроба
одиночеством окружен.
Пошли ему , Бог, второго -
такого, как я и как он...
Поэт - это особый род, появляется очень редко. Вот этот неожиданный прилив, который был тогда, он удивительный, конечно. Поэты собирали стадионы, десятки тысяч людей. Появилась потребность у общества выплеснуть все-таки свои чувства, и чтобы прошлое не возвращалось. Это был сильный порыв, которого я, очень старый человек, к сожалению, не замечаю теперь. Но в последнее время я узрел ухом, что все-таки какое-то шевеление появилось. Вот дай Бог, чтобы мы опять все с вами не заснули!
Марина Тимашева: Замечательный маленький спектакль сыграла народная артистка Антонина Кузнецова. Точно следовать заявленной теме ''Художник и власть'' ей помогали Беранже и Надо.
Антонина Кузнецова: Пьер-Жан Беранже.
Умы нам чарует вино,
Пусть брызжет фонтаном багряным,
Пусть ливнем в Париже прольется оно,
Чтоб даже педант с нами мог заодно
Сидеть за стаканом.
Веселиться будем, распри позабудем,
Пьяных не осудим, трезвому позор!
Цензору не скрыться, должен он напиться,
Должен помутиться неусыпный взор.
Песня, написанная в ответ на предложение избрать Беранже в Сенат.
Нет, нет, друзья! Мне почестей не надо,
Другим бросайте деньги и чины.
Я - бедный чиж - люблю лишь зелень сада
И так боюсь силков моей страны!
Мой идеал - лукавая Лизетта,
Обед с вином, друзья и жар поэм.
Родился я в соломе, в час рассвета, -
Так хорошо на свете быть никем!
О кормщики на вахте государства!
Вы у руля! Я удивляюсь вам.
Оставя дом, презрев стихий коварство,
Вы свой корабль доверили ветрам.
Махнул вам вслед, - счастливая дорога! -
А сам стою, мечтателен и нем.
Пускай судьбой отпущено вам много. -
Так хорошо на свете быть никем!
Вас повезут на пышном катафалке,
И провожать вас будет весь народ,
Мой жалкий труп в канаве иль на свалке,
Под крик ворон, без почестей сгниет.
Звезда удач меня ведь не манила,
Но мы в судьбе не рознимся ничем:
Не все ль равно, когда конец - могила?
Так хорошо на свете быть никем!
Здесь, во дворце, я предан недоверью,
И с вами быть мне больше не с руки.
Счастливый путь! За вашей пышной дверью
Оставил лиру я и башмаки.
В Сенат возьмите заседать Свободу, -
Она у вас обижена совсем.
А я спою на площадях народу, -
Так хорошо на свете быть никем!
И вот однажды в кабачок ''Зеленая мельница'', президентом которого был Беранже, пришел юный обожатель и подражатель Беранже Густав Надо.
''Мой внук, когда тебе придется прочитать
О нашем времени забавном,
В иные мелочи ты можешь не вникать...
Но думай лишь о самом главном:
О том, что нам растлили души
Пустопорожние врали,
Они нам лесть вливали в уши
И к черной пропасти влекли;
О том, что все живые страсти
Им были попросту смешны,
Их опьяняла жажда власти
За счет ограбленной страны;
Что в мире подкупа и гнили,
Средь этих гнусных прощелыг,
Мы не свидетелями были,
А попустителями их,
О том, что все имели долю,
Все, как один, в одной семье-
И император на престоле,
И депутаты на скамье;
И если к злодеяньям этим
Привыкнем мы в конце концов,
То отвечать придется детям
За поведенье их отцов!
Мой внук, когда тебе придется изучать
То, что и было нашим срамом,
В иные мелочи ты можешь не вникать,
Но думай лишь об этом самом!
Но, поскольку он был истинным обожателем, подражателем и соратником Беранже, он умел писать и другие песни:
Один король в былые годы
Был ростом ни высок, ни мал,
И уж таков был грех природы –
Он с детских лет слегка хромал.
И царедворцы, род лукавый,
Такой обычай завели:
То левою ногой, то правой,
Хромали дружно, как могли.
Обычай сделался законом,
Все подчинились - стар и мал,
В парламенте и зале тронном,
Весь двор хромал, хромал, хромал.
Но как-то раз на бал придворный
Барон гасконский, удалой,
Явился стройный и проворный
И стал, как тополь молодой.
Весь двор от хохота трясется,
Король же, с пеною у рта, сказал:
''Откуда что берется.
Где ж, сударь, ваша хромота?''.
''О, мой король, я умоляю,
Не будьте так ко мне строги,
Все дело в том, что я хромаю
Не на одну - на две ноги!''
Марина Тимашева: А закрывал вечер Юлий Ким.
(Звучит песня)
Вот идет мужик с человеческим лицом,
Вот идет мадам с человеческим лицом,
Вот сидит макака с человеческим лицом,
Вот бежит собака с человеческим лицом,
Вот растет банан с человеческим лицом,
Вот шумит вулкан с человеческим лицом,
Посреди межей, рубежей и границ,
Очень много очень человеческих лиц.
Отчего же вот, не пойму,
Невозможен в родимом дому,
Ни социализм с человеческим лицом,
Ни капитализм с человеческим лицом,
А возможна только рожа, которая вечно
Исключительно бесчеловечна.
А ведь где-то было пресловутое лицо,
Но куда-то делось, завалилось за крыльцо,
Или за плинтус, или под дверь,
Ищи его теперь, ищи его теперь.
Ищи, ищи.
