Пятнадцать лет я пишу о том, как собираются благотворительные деньги, и вот пришло время написать о том, как они не собираются. На всякий случай я не называю здесь имени девушки, о которой пойдет речь, которой несомненно нужна помощь и которая, вероятнее всего, помощи не получит. Я не называю ее имени в надежде на то, что я ошибаюсь. Мой текст не является истиной в последней инстанции. Все, что будет написано ниже, это мои соображения и мои взгляды. Возможно ошибочные. Во всяком случае, я бы хотел ошибаться.
Девушке двадцать лет. Надо ли говорить, что она красавица и умница? У нее лейкоз. Ее уже полечили год назад от лейкоза, но болезнь рецидивировала, вернулась. Теперь спасти девушку может только трансплантация костного мозга, каковую трансплантацию готовы провести врачи очень серьезной клиники в Соединенных Штатах Америки. И прогноз хороший. Только трансплантация костного мозга в Америке стоит полмиллиона долларов.
Девушке, как я уже говорил, помогают. Друзья сделали посвященный ей сайт, где толково и трогательно излагается ее проблема, сопровождаемая банковскими реквизитами. Кроме того, девушке активно помогает мама. Кроме того, многие блогеры пишут об этой девушке и пытаются собрать ей денег.
Но не соберут или – что принципиально – не соберут вовремя.
Трансплантация костного мозга – это, разумеется, дорогостоящая операция, но в России, в Петербургском Институте трансплантологии им. Раисы Горбачевой она стоит около сорока тысяч евро. Приблизительно двадцать тысяч нужно на поиск неродственного донора в международном регистре. Еще двадцать примерно тысяч нужно на лекарства, которые могут понадобиться пациенту в случае осложнений.
И я утверждаю, что при всей импульсивности наших благотворителей, никогда в жизни они не соберут в отпущенный болезнью срок полмиллиона, чтобы решить проблему, которая может быть решена за пятьдесят тысяч. Это довольно циничная мысль. Я хотел бы думать иначе. Мне хотелось бы ошибаться. Но пятнадцатилетний опыт сбора благотворительных пожертвований подсказывает мне, что мысль о нутряной какой-то прагматичности даже и самых импульсивных благотворителей – верна.
Благотворитель – прагматичен. Когда у человека есть сколько бы то ни было внятные деньги, человек бывает склонен нерационально тратить эти деньги на всякие глупости, однако же на помощь ближним он тратит деньги рационально.
Если бы на сайте нашей героини был контактный телефон, всякий человек, желающий сколько бы то ни было всерьез помочь девушке, позвонил бы по этому телефону и спросил бы, почему нужно делать трансплантацию именно в Америке и нельзя сделать в Петербурге.
Он получил бы невнятные ответы, основанные на одном лишь недоверии (пусть и оправданном) к российской медицине.
Например, благотворителю сказали бы, что американская клиника лучше петербургской. Это правда. Но не в десять же раз – подумал бы благотворитель и денег бы не дал.
Еще благотворителю можно было бы сказать, что петербургская клиника нашла в международном регистре трех доноров для нашей пациентки, а американский госпиталь нашел десятерых. И десять – это, конечно, больше, чем три. Однако же человек, всерьез собирающийся пожертвовать деньги, не преминул бы выяснить, что для удачной трансплантации достаточно двух доноров, основного и запасного, а поиск еще восьмерых – напрасная трата денег.
Это довольно циничные мысли. Я хотел бы думать иначе. Но благотворитель думает именно так в массе своей, и если хочешь собрать денег на спасение человека от смерти, надобно рассуждать как лавочник, а не как поэт.
Потому что у поэтов нет денег, деньги есть у лавочников.
Иными словами, трансплантация в Америке для героини этой колонки – своего рода журавль в небе. Трансплантация в Петербурге – синица в руках. На охоту за журавлем может быть потрачено драгоценное время, за которое упущена будет и синица.
Это довольно циничная мысль, но боюсь, что романтический флер благотворительности создан мной и людьми вроде меня. На самом деле нельзя собрать пожертвований столько, чтобы оплатить наилучшее лечение, наилучшее образование или наилучшую заботу о стариках.
Как ни печально признавать это, благотворительность не работает в режиме духовного порыва. Благотворительность действует как бизнес, где дебет должен сойтись с кредитом. И жертвуют только необходимый минимум.
Девушке двадцать лет. Надо ли говорить, что она красавица и умница? У нее лейкоз. Ее уже полечили год назад от лейкоза, но болезнь рецидивировала, вернулась. Теперь спасти девушку может только трансплантация костного мозга, каковую трансплантацию готовы провести врачи очень серьезной клиники в Соединенных Штатах Америки. И прогноз хороший. Только трансплантация костного мозга в Америке стоит полмиллиона долларов.
Девушке, как я уже говорил, помогают. Друзья сделали посвященный ей сайт, где толково и трогательно излагается ее проблема, сопровождаемая банковскими реквизитами. Кроме того, девушке активно помогает мама. Кроме того, многие блогеры пишут об этой девушке и пытаются собрать ей денег.
Но не соберут или – что принципиально – не соберут вовремя.
Трансплантация костного мозга – это, разумеется, дорогостоящая операция, но в России, в Петербургском Институте трансплантологии им. Раисы Горбачевой она стоит около сорока тысяч евро. Приблизительно двадцать тысяч нужно на поиск неродственного донора в международном регистре. Еще двадцать примерно тысяч нужно на лекарства, которые могут понадобиться пациенту в случае осложнений.
И я утверждаю, что при всей импульсивности наших благотворителей, никогда в жизни они не соберут в отпущенный болезнью срок полмиллиона, чтобы решить проблему, которая может быть решена за пятьдесят тысяч. Это довольно циничная мысль. Я хотел бы думать иначе. Мне хотелось бы ошибаться. Но пятнадцатилетний опыт сбора благотворительных пожертвований подсказывает мне, что мысль о нутряной какой-то прагматичности даже и самых импульсивных благотворителей – верна.
Благотворитель – прагматичен. Когда у человека есть сколько бы то ни было внятные деньги, человек бывает склонен нерационально тратить эти деньги на всякие глупости, однако же на помощь ближним он тратит деньги рационально.
Если бы на сайте нашей героини был контактный телефон, всякий человек, желающий сколько бы то ни было всерьез помочь девушке, позвонил бы по этому телефону и спросил бы, почему нужно делать трансплантацию именно в Америке и нельзя сделать в Петербурге.
Он получил бы невнятные ответы, основанные на одном лишь недоверии (пусть и оправданном) к российской медицине.
Например, благотворителю сказали бы, что американская клиника лучше петербургской. Это правда. Но не в десять же раз – подумал бы благотворитель и денег бы не дал.
Еще благотворителю можно было бы сказать, что петербургская клиника нашла в международном регистре трех доноров для нашей пациентки, а американский госпиталь нашел десятерых. И десять – это, конечно, больше, чем три. Однако же человек, всерьез собирающийся пожертвовать деньги, не преминул бы выяснить, что для удачной трансплантации достаточно двух доноров, основного и запасного, а поиск еще восьмерых – напрасная трата денег.
Это довольно циничные мысли. Я хотел бы думать иначе. Но благотворитель думает именно так в массе своей, и если хочешь собрать денег на спасение человека от смерти, надобно рассуждать как лавочник, а не как поэт.
Потому что у поэтов нет денег, деньги есть у лавочников.
Иными словами, трансплантация в Америке для героини этой колонки – своего рода журавль в небе. Трансплантация в Петербурге – синица в руках. На охоту за журавлем может быть потрачено драгоценное время, за которое упущена будет и синица.
Это довольно циничная мысль, но боюсь, что романтический флер благотворительности создан мной и людьми вроде меня. На самом деле нельзя собрать пожертвований столько, чтобы оплатить наилучшее лечение, наилучшее образование или наилучшую заботу о стариках.
Как ни печально признавать это, благотворительность не работает в режиме духовного порыва. Благотворительность действует как бизнес, где дебет должен сойтись с кредитом. И жертвуют только необходимый минимум.
