Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре - на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:
Итальянский курьер между Сталиным и Троцким: книжная рецензия Михаила Талалая,
О плавающих и путешествующих – эссе Бориса Парамонова,
Переслушивая Свободу: к очередной годовщине начала Великой Отечественной: у микрофона Александр Галич,
Культурная панорама и музыкальные записи. Каков летний репертуар, Андрей?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, на этот раз мы будем слушать действительно относительно новый диск - хотя на нем значится 2009 год, но до слушателей он дошел совсем недавно. Это первый авторский альбом альтсаксофониста Бориса Курганова.

Иван Толстой: Я не знаю, какие новости следует поместить первыми, но мне показалось, что если мы, Андрей, с вами вернемся к продолжению нашего разговора о праве на наследие Александра Галича, это было бы правильно. Как сообщают в интернете, дочь Александра Галича отказалась от иска к сайту “Рутения”, где были в свое время размещены стихи ее отца числом больше 130 стихотворений, что она сочла неправомочным даже с некоммерческой, как объявлялось “Рутенией”, целью. Она сочла это неправильным, нарушением своих прав, она вчинила иск, но, тем не менее, после нескольких месяцев раздумывания (я не знаю, какие были у нее на это мотивы) она от этого иска отказалась. Таким образом, инцидент можно считать исчерпанным. Но только инцидент, но не проблему не правового размещения где бы то ни было на сайте чужих литературных произведений без разрешения на то от правопреемников.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я, честно говоря, пропустил новость о том, что наследница Галича отказалась от иска. Я приветствую эту новость из чисто гуманитарных соображений, хотя, понятно, что никому не грозил (по крайней мере, я на это надеюсь) тюремный срок. Но, в общем, мне кажется, она поступила правильно и в первый раз, когда вчинила этот иск, и во второй раз, когда от него отказалась. Я только очень хотел бы, чтобы теперь те, кто так рьяно поддерживал “Рутению”, не сочли это своей свободой, своей победой, и чтобы это не привело к тому что завтра Рунет, то есть русская часть интернета, будет заполнена произведениями Галича или других поэтов, писателей и драматургов только потому, что вот от “Рутении” вроде бы отстали. Честно говоря, для меня одна из самых больших опасностей (знаете, как самый страшный зверь - это кошка) это энтузиасты. Я очень люблю этих людей, я их очень приветствую, но когда этот энтузиазм начинает переходить юридические границы, мне кажется, пора их рассматривать в таком случае не как энтузиастов, к сожалению, а как людей, которые должны отвечать за свои поступки или, по крайней мере, должны бороться за то, чтобы иметь право поступать так, как они поступают, а не просто поступить и на голубом глазу кричать о защите мировой культуры. Для меня одна из самых страшных фраз во всей этой истории - это было то, что стихи размещены, якобы, с некоммерческими целями, потому что вот это та отмазка, которой прикрыться очень легко. Ну и что, что с некоммерческими целями? Я не понимаю этот аргумент. Я понимаю аргумент: да, с коммерческими, у пирата. Я взял, шлепнул ДВД с фильмом Френсиса Форда Копполы, компакт-диск с записью Галича или книгу, предположим, Виктора Пелевина, я получил деньги, меня поймали, я сел, я знаю, за что меня посадили. А когда человек утверждает, что защищает наши с вами, Иван, права, да еще и сотен тысяч пользователей интернета, рвет на себе рубаху и, вроде бы, готов сдуру идти на какую-то несуществующую амбразуру, вот это мне кажется, достаточно противно. И это свидетельствует только об одном: об абсолютной юридической, правовой неграмотности как населения в целом, так и тех его представителей, которые хотят это население осчастливить.

Иван Толстой: Я полностью с вами, Андрей, согласен в этом вопросе и хотел бы вспомнить события, но, может быть, не столь уже далекие, не те, которым несколько месяцев, а несколько дней. Правда произошли они на прошлой неделе, и все агентства, сайты, блоги и так далее, оттоптались на этой теме. Я имею в виду фаллос, нарисованный на Литейном разводном мосту. Вы знаете, и на петербургских, и на иногородних сайтах и блогах много очень читаешь комментариев осуждающих, называющих идиотами, недоумками, дураками людей, которые сделали этот рисунок, которые испортили имущество: а-а, вот теперь они будут рисовать везде, на Эрмитаже, наденут большой презерватив на Александровскую колонну, и так далее. Масса всякого, по-моему, пенсионерского брюзжания.
Надо сказать, что я от души хохотал над этим разводным мостом разукрашенным, мне даже было немножко жаль, что это не пришло в голову первому мне, настолько это, по-моему, смешно, здорово и совершенно безобидно, как бы кто ни пытался вписать в эту историю какие-то политические смыслы. А вообще я должен сказать, что это очень петербургская традиция, потому что еще с самого начала 19-го, когда перед Михайловским (Инженерным) замком, по замыслу императора Петра Первого, был поставлен памятник его деду Петру Великому, конный памятник работы Растрелли, то яйца этому коню все время раскрашивали то ли студенты-правоведы, то ли какие-то кадеты или другие учащиеся. Это стало такой доброй смешной традицией, пока несколько не выдохлось - то ли поставили какого-то городового, то ли пригрозили какими-то репрессиями. Но традиция естественным образом перекинулась в середину или во вторую половину 19-го века на Аничков мост, когда там появились четыре коня - такая равномерно распределенная квадрига по Невскому проспекту. И, конечно, один из коней (не помню, левый или правый, если идти к Николаевскому вокзалу) пал жертвой все той же шутки уже каких-то следующих студентов, когда на Троицын день или какой-то другой двунадесятый праздник ему серебрили причинное место. Словом, ничего в этой петербургской шутке плохого нет, это нормальное зубоскальство с ведерком и с кистью в руках. А как вы, Андрей, относитесь к такой шутке?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, во-первых, я порадовался тому, что это тот поступок, который проявил отношение, пожалуй, 99 процентов населения страны к этой славной организации, у окон которой возник вдруг неожиданно, из неоткуда, этот арт-объект, скажем так. Я могу понять аргументацию пенсионеров, которые против того, чтобы портили мост, я могу понять и, кстати, даже поддержать аргументацию тех, которые против того, чтобы презерватив натягивали на Александрийскую колонну, все что угодно понимаю, но мне сейчас главное не это, мне главное то, что, по-моему, я не видел ни одного отклика, где было бы написано “да как вы смеете позорить наших славных чекистов?!”. Наверняка такие были, но, судя по тому, что они мне не попались, их ничтожное меньшинство.
Я, честно говоря, рад, что, кажется, я нашел, вернее, не я нашел, нашли эти ребята, а я почувствовал ту национальную идею, которую так долго ищут большевики и их потомки - чем же объединить народ. Придумывали все, что угодно, даже не будем сейчас говорить, от чего и до чего, чтобы кого не обидеть, но вот это тот поступок, который показал: вот оно народное единство, пожалуй, даже большее, чем во время какого-нибудь чемпионата по футболу или хоккею. Я не знаю другой такой организации, к которой, судя по всему, столь единодушное отношение.
А что же касается поступка самой этой арт-группы “Война”, я не являюсь их поклонником, и мне кажется очень опасным то, что надо точно знать грань. Я помню, в Питере проходил фестиваль Ленинградского рок-клуба, и после какого-то концерта я стоял на улице, курил, и вышли разгоряченные зрители, в том числе какие-то очень молодые ребята. Один из них с горящими глазами говорил другому: “А я все думал, можно ли употреблять матерные слова в песнях. Теперь я вижу, что можно”. Вот мне хотелось его поймать и сказать: “Дорогой мой, ты можешь в песнях делать все, что угодно, но главное - это смысл песни, главное песня, а не идти от того, что вот есть матерное слово и можно его куда-то вставить”. В этом поступке, в появлении фаллоса на разводном мосту, мне представляется, что он находится, ну, с моей колокольни, по допустимую сторону грани - это действительно зубоскальство, это действительно очень весело, это действительно смешно и безумно остроумно придумано. Собственно, если вспомнить сам процесс того, как разводится мост…
Вот вы жалеете, что не вы придумали, а я жалею, честно говоря, что никогда не буду рядом с каким-нибудь дежурным, который, скучая ночью, стоял у окон здания, лениво то ли покуривая, то ли почесывая в затылке смотрел, как разводят мост, и вдруг с ужасом понимал, что перед ним возникает, что воздвигается из небытия. Вот сложный комплекс чувств и переживаний этого человека это, наверное, отдельная поэма. Представляете, как он думал: звонить или не звонить начальству? Звонить, конечно. А что сказать? Что перед окнами торчит ЧТО? Он, может быть, и слово фаллос не очень знает, а если знает, то, может, иногда путает его с греческим островом. Но вот что торчит перед нашим любимым учреждением? Вот вы представляете? Подумайте. Гениальная шутка.
Но меня чуть-чуть беспокоит то, что, как вы сказали чуть раньше, вполне возможно, что люди, которые не столь остроумны, не столь зубоскальны, не столь молодежно-бесшабашны, а чуть-чуть более злы, чуть более тупы, обладающие чуть более другим вкусом начнут действительно считать что это - метод борьбы. Они не поймут, что это одноразовое оружие. Если завтра оно появится повсюду, это будет очень и очень плохо. Одно было дело, когда на сайте популярного поп-певца, который для меня олицетворяет всю пошлость советской и современной российской эстрады, вдруг, с помощью хакеров, запрыгали веселые розовенькие те самые фаллосы, только малого размера, как раз в тот момент, когда он устраивал презентацию для СМИ. Это тоже смешно. Но если завтра все сайты начнут, в качестве украшения, нести на себе именно это, это будет противно. Я сейчас говорю как такой-то пенсионер-ретроград, но меня всегда в таких крайних проявлениях настораживает то, что это та дубина, которой, очень легко, размахнувшись, можно снести и то хорошее, что она с собой принесла.

Иван Толстой: Итальянский “курьер” между Сталиным и Троцким. В Италии только что вышел любопытный сборник статей спецкора “Corriere della Sera” Сальватора Апонте, работавшего в “красной” Москве в 20-х годах прошлого века. О журналисте и о его корреспонденциях рассказывает наш итальянский корреспондент, историк Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Газета “Corriere della Sera” – вне сомнения, самая респектабельная газета в Италии, хотя и не самая читаемая: массового читателя не так давно завоевала более хлесткая и, я бы сказал, зрелищная, из-за больших фотографий, “La Repubblica”. Однако “Corriere della Sera”, “Вечерний курьер”, хотя он давно уже выходит только по утрам, всячески подчеркивает свое аристократическое происхождение, аж с 1876 года. Можно подсчитать, что газете 136 лет. Солидность “Corriere” обозначилась и в создании особого Фонда, который занят разного рода начинаниями. Одно из них – выпуск целой библиотечки: не многие газеты на это способны.
Уже вышло более десяти томов – это подборки статей знаменитых журналистов и литераторов, сотрудничавших в прошлом с миланской газетой. Последний томик посвящен ранней истории Советского Союза – 20-е годы, Москва сразу после Ленина и спецкор, Сальваторе Апонте (Salvatore Aponte), неаполитанец родом. В названии сборника обыгрывается и название газеты “Il “Corriere” tra Stalin e Trockij” – “Курьер” между Сталиным и Троцким. Конечно, Сальваторе Апонте писал о многом, но из лавины его корреспонденций современные составители выбрали стержнем его анализ борьбы за власть в советском правительстве во второй половине 20-х годов. Неаполитанец пишет ярко, увлекательно, в традиционном западном стиле, уделяя первоочередное внимание собственно личности политиков, их манерам, языку, внешности, одежде.
Апонте был единственным итальянским спецкором в “красной” Москве, посланцем муссолиниевской Италии. Естественно, что и он сам был членом Фашистской партии, иначе было нельзя, естественно, что он всячески критиковал большевистскую Россию. Но и увлекаться этим он тоже не мог: Муссолини, хотя и считал большевизм дурной болезнью, причем исключительно русского происхождения, в то время из практических соображений завел нечто вроде дружбы с молодыми Советами – в пику британской плутократии. Неслучайно первый дипломатический успех Советского Союза случился именно на итальянской земле, в 1924 году, в Рапалло, на втором году фашистского режима. Италия тогда рассчитывала – и не зря – на крупные военные заказы со стороны Москвы. Кроме того, сама Москва, представители которой в Риме читали статьи спецкора, могла бы и рассердиться на излишнее критиканство и лишить Апонте аккредитации. В такой сложной ситуации Апонте выручал юмор, столь свойственный его малой родине, Неаполю.
Вот, например, его репортаж с конференции о фашизме, которую провел в 1927 году приехавший из Рима советский посол Платон Керженцев. Обрисовав бюрократическую обстановку, Апонте, вместо полемики, сосредоточился на пересказе вопросов от москвичей. Кто-то спрашивает, чем Италия хороша для туристов. Похоже, это нэпман, который собрался в отпуск. Другой волнуется: а почему товарищ Горький не возвращается из Сорренто? Третий задает Керженцеву провокационный вопрос: почему же в фашистской партии столько много членов – почти миллион итальянцев? Тут, понятно, Апонте, проводит и неявную апологетику.
Другая статья – о большевистских школах в Италии, открывается заявлением: Русская революция началась на Капри. Как житель Неаполитанского залива, Апонте кратко воспел красоту острова, противопоставив ее темному коммунистическому подполью. Оказывается, и Троцкий, один из главных героев его корреспонденций, учил в Италии делать революцию – правда не на Капри, в уже в Болонье, где он неприятно выделялся своими щегольскими костюмами.
Любимый прием Апонте – это гротеск, которого можно было добыть вдоволь в “красной” Москве. Гротеск же служил для неаполитанца красной нитью его репортажей: абсурдно строить общество, где хозяином объявлен один класс – пролетариат, в то время как в воистину революционной Италии Муссолини устроил якобы гармоничное сотрудничество классов.
Борьба Сталина и Троцкого, 10-летие революции и скандальная книга Троцкого, его падение и высылка, шатания Рыкова, Каменева, Зиновьева, антураж Сталина, подобранный из посредственностей, вроде Калинина – вот основные темы нового сборника. В конце книги есть полный список репортажей из России, и я бы лично выбрал многие другие – в частности, он много пишет как очевидец событий о спасательной операции ледокола “Красин”, посланного за несчастной экспедицией дирижабля “Италия”. Много у него занятных, судя по названиям, этнографических зарисовок – о том, например, как трудно быть Казановой при русских морозах. “Советские педагоги против кукол”, “Как сжигали труп монаха Распутина”, “Развод Федора Шаляпина с итальянской женой” - я бы выбрал побольше таких вот текстов, микроисторических.
Кураторы сборника, в первую очередь, профессор Лучано Канфора, выбрали макроисторию, более важную, понятно, для современного итальянца. Разгром Троцкого, победа сталинизма – это не только внутреннее дело нашего отечества, ведь методы и принципы советского правительства, уже сталинского, во многом стали матрицей всего двадцатого века. Завершается том подборкой интервью Троцкого, которые он давал уже за пределами Советского Союза, преимущественно в Турции. Газета “Corriere della Sera” получила эксклюзив от павшего лидера, и очень изящно его же руками дополняла общий гротеск, созданный прежде Апонте. Правда, Троцкому не хватало тут мягкой иронии неаполитанца, но ему было тогда не до того.

Иван Толстой: В самом конце 20-х годов Сальваторе Апонте перевели из Москвы на другой, не менее важный объект, в Берлин, и его русский период навсегда закончился, этим заканчивается и новая книга с его репортажами, о которых рассказал наш корреспондент, историк Михаил Талалай.

Иван Толстой: “О плавающих и путешествующих”. Эссе Бориса Парамонова.

Борис Парамонов: С год назад нашумела голландская девочка Лора Деккер, решившая в одиночку отправиться в кругосветное плавание на каком-то утлом суденышке. Такое плавсредство, как бы его ни снаряжай, какой бы техникой ни обеспечивай, всё равно останется утлым при том, что управляет им ребенок, а плавает он в мировом океане. Тогда голландские газеты писали:

Диктор: “Путешествие в одиночку морем вокруг света предполагает полную способность распоряжаться собственной жизнью – способность, которую общество не может признать за 14-летней девочкой, равно как не может право решения предоставить исключительно ее родителям. Сама Лора Деккер говорит, что уверена в своих силах; вопрос в том, согласны ли мы с ней.
Лора сказала на голландском телевидении, что ее желание – жить свободной. Мы узнаем в этом столь обычную для подростков фразу; в таких случаях мы обычно отвечаем: нужно сначала повзрослеть. Она же предполагает повзрослеть в море, встретив без всяких послаблений реальную опасность океана. И она хочет сделать это как можно скорее – для того, чтобы зафиксировать новый рекорд в книге Гиннеса”.

Борис Парамонов: История с Лорой Деккер как-то затихла. Похоже, что ее родители всё-таки не дали согласия на этот вояж. Зато теперь разыгралась другая – с 16-летней американкой Эби Сандерленд, которой ее родители не препятствовали в ее глобальном проекте. Ее отец – сам яхтсмен, к тому же в прошлом году такое кругосветное плавание совершил ее старший брат Зэк, который старше ее аж на целый год.
Эби благополучно отплыла из родной Калифорнии, но некоторое время спустя связь с ней была утеряна, когда ее скорлупа шла среди забурливших волн Индийского океана. Несколько дней о ней ничего не было слышно, но, в конце концов, всё окончилось благополучно: ее отыскало и взяло на борт французское рыболовецкое судно. О соответствующей обстановке на море дает представление такая деталь: капитан французского корабля, лично возглавивший спасательные усилия, свалился за борт и с трудом был вытащен. Величина волн доходила до 30 футов, то есть десяти метров. В общем, Эби доставлена в Австралию, и в родных калифорнийских местах ее чествуют как героиню. Особенно радуется папаша Лоренс Сандерленд. В разговорах с прессой он высказывается следующим образом:

Диктор: “Я сам никогда бы не сделал того, на что решилась она. Это была ее мечта, а я ей говорил, что никогда и в мыслях не имел подобных планов”.

Борис Парамонов: Надо ли понимать это в том смысле, что он отговаривал Эби от этой авантюры, – неясно. Лоренс Сандерлэнд высказывается поэтически туманно:

Диктор: “Для неморяков всё это кажется колоссальной глупостью, но для тех, кто как мы страстно мечтает о голубых просторах, поступок юной леди представляется по-настоящему смелым решением”.

Борис Парамонов: Дальше – больше. В семье Сандерлэндов кроме отважной Эби и старшенького Зэка, переплывшего-таки океан, есть еще двое младших – 12 и 11 лет. Впавший в раж отец, “дэд”, как говорят в Америке, не только гордится прошлым, но и смотрит в будущее:

Диктор: “Если Тоби и Джесси проявят достаточно характера и умения для подобного действия, я обдумаю их планы самым серьезным образом”.

Борис Парамонов: Что ж, в современном мире, а в Америке особенно, такой акселерацией подростков мало кого удивишь. Недавно, например, четырнадцатилетний американец поднялся на Эверест. Правда, он сделал это в компании с отцом. Но плавание в одиночку по океану должно быть кажется более легким для подростков и их отцов, чем подъем на Джамолунгму.
В связи с историей Эби Сандерленд вспомнили много соответствующих, в частности, семилетнюю девочку, решившую на самолете перелететь Америку с океана до океана. Она уже не первый раз садилась за штурвал, но в этом перелете погибла. Ее, конечно, вспоминают, но внимания на ней особенно не фиксируют на фоне нынешнего триумфа, хотя бы и сомнительного. Главное в жизни и в американском отношении к ней – позитивные эмоции. Ни при каких обстоятельствах не следует терять оптимизма.
Когда-то, в отдаленные времена советского прошлого, показывали в СССР сделавший сенсацию документальный фильм “Америка глазами француза”. Там была сцена: в Сан-Франциско подростки гоняются за трамваем, вскакивая и соскакивая с подножек. Закадровый голос говорит: “Это опасное занятие, но американцы считают, что для мальчишки лучше потерять ногу, чем предприимчивость”.
Теперь, как видим, то же самое думают и о девчонках.
Как бы то ни было, но такая информация всё же веселей, чем фотография, появившаяся в “Нью-Йорк Таймс” от 14 июня: два солдата правительственной армии Сомали – Ахмед Хассан 15-ти и Мохамед Адан Угас 12 лет.

Иван Толстой: Продолжим культурную панораму. Андрей, микрофон вам.

Андрей Гаврилов: Меня всегда поражает, когда находят нечто, что мы даже не считаем возможным потерять. Так, например, в Мичигане обнаружен считавшийся долгое время утерянным короткометражный фильм с Чарли Чаплином. Газета “The Palm Beach Post” сравнивает это событие с находкой какого-нибудь бетховенского квартета, в котором, несмотря на краткость, уже слышны мощные ноты. Честно говоря, мне кажется, что сравнение с Бетховеном - это чересчур смелое сравнение, однако, может быть, если есть такой настрой в обществе, только так и можно найти недавно потерянные шедевры.
Фильм “Ловец воров”, снятый на американской киностудии “Keystone” в 1914 году, купил в минувшем марте на антикварной ярмарке в Мичигане искусствовед и коллекционер Пол Геруски. Он решил, что это одна из старых комедий “Keystone” и стал просматривать пленку далеко не сразу. Лишь потом, внимательно просматривая ее с лупой, еще до проекционного аппарата, он заподозрил, что совершил открытие. Еще несколько месяцев назад никто не знал, что фильм “Ловец воров” сохранился, его считали одним из множества навсегда утерянных, здесь нельзя сказать шедевров, но, тем не менее, киноновинок того времени. Против этого названия в киноэнциклопедиях стояла (и до сих пор стоит) пометка “утерян”. В десятиминутном фильме, в котором главные роли играют Форд Стерлинг, Марк Свэйн и Эдгар Кеннеди, Чаплину достался короткий эпизод: он появляется на экране всего на 2 минуты. Однако, это очень важный эпизод. Дело в том, что герой Чаплина одет в костюм полицейского, который ему явно велик, в руках он держит полицейскую дубинку, прообраз той тросточки, с которой мы Чаплина и помним. Маленький полицейский храбрится и при этом двигает головой и плечами так, как это делает актер в его самых знаменитых фильмах. Это одно из первых появлений Чаплина на экране в более или менее привычном зрителям гриме и образе. Когда Чаплин стал мировой звездой, он придумал несколько версий легенды о том, откуда он взял образ своего героя. По одной версии актер, сидя дождливым днем в общей мужской гримерной, надел широченные брюки Фатти Арбакля, маленький пиджак Чарлза Эйвери, огромные ботинки Форда Стерлинга, маленький котелок тестя Арбакля и усы, которые гример принес для Мака Суэйна. Причем, усы для смеха подстриг щеточкой. По другой легенде, он придумал своего героя случайно по дороге на съемки. Фильм “Ловец воров” опровергает и ту, и другую версию - он доказывает, что Чаплин придумывал своего героя постепенно.
Самое интересное, что этот фильм теперь можно будет посмотреть огромному числу зрителей - в июле на фестивале немых фильмов “Слэпстикон” в американском штате Вирджиния, и уже предварительно объявлено, что скоро он будет впущен на ДВД.

Иван Толстой: И, наверное, все посетители в нью-йоркского даун-тауна, в одном знаменитом ресторане, где все время крутятся фильмы Чарли Чаплина, смогут смотреть его сколько душеньке угодно, да?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я не знаю, как насчет посетителей ресторана, но в Москве, например, есть странная традиция, я не знаю, откуда она пошла и мне не хочется думать, что только от того, что старые фильмы Чарли Чаплина находятся в свободном доступе и их права, вроде бы, не охраняются. Дело в том, что в некоторых маникюрных центрах, а теперь это не отдельные заведения (конечно, есть парикмахерские, салоны красоты, и так далее), но вот некоторые маникюрные центры стоят прямо в коридорах больших торговых центров, и поэтому любой желающий, проходя мимо, может взглянуть на экраны, которые закреплены над дамами и молодыми людьми, ожидающими, когда их ногти приведут в порядок, сможет посмотреть фильмы Чаплина. Почему-то там крутят старые фильмы Чаплина. Я ни разу не видел там, проходя мимо, ни Бастера Китона ни Гарольда Ллойда, а Чаплин - постоянно. Может быть, появится и “Ловец воров”.
Кроме того, раз уж мы начали говорить о кино, что, кстати, логично, учитывая, что главная новость, все-таки, - это Московский кинофестиваль, но мы как-то с вами в свое время договорились, что обсуждать его даже не будем, потому что все, кому не лень, сейчас только о нем и говорят.
Так вот, еще одна киноновость заключается в том, что 75 немых американских фильмов, которые считались давно утраченными, были обнаружены в новозеландском киноархиве и, наконец-то (и это очень важно, я сейчас объясню почему) отправлены в США на восстановление. Главными находками названы ленты великого режиссера Джона Форда, в том числе картина “Верх по течению”. До наших дней дошло лишь 15 процентов немого наследия Джона Форда. Напомню, что он создал такие фильмы как “Человек, который застрелил Либерти Вэланса” и “Искатели”. Очень многие критики и киноведы считают их одними из лучших вообще в истории мирового кинематографа. Среди фильмов, которые обнаружены были в Новой Зеландии, считавшиеся утерянными работы легендарных актрис, секс-символов 1910-20-х годов Мэйбл Норманд и Клары Боу. Пленки были обнаружены в прошлом году американским защитником кинопамятников старины Брайаном Мичемом, но до сих пор оставались в Новой Зеландии, потому что ни одна компания не бралась за их транспортировку: это очень дорогое удовольствие, потому что, понятно, что невозможно будет вернуть расходы на этой чисто музейной редкости, а переправка самолетом этого супергорючего материала требует особых мер предосторожности. В конце концов, за дело взялся Национальный фонд кинематографии США, которому перевозка хрупкой нитратной пленки обойдется в полмиллиона долларов.
Пока восстановлена лишь треть коллекции, реставраторы приступили к работе еще над четырьмя фильмами. Примерно четверть метража практически уничтожена временем, многие кадры сильно съежились, но качество изображения не вызывает нареканий. Американская Академия киноискусств и наук планирует вернуть “Вверх по течению” на экраны уже в сентябре этого года.

Иван Толстой: “Переслушивая “Свободу”. К очередной годовщине начала Великой Отечественной. У микрофона - Александр Галич. Запись 1974 года.

Александр Галич:

Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Мы были - и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно,
Попарно, попарно,
Так и лежим, как шагали, попарно,
И общий привет!

И не тревожит ни враг, ни побудка,
Побудка, побудка,
И не тревожит ни враг, ни побудка
Померзших ребят.
Только однажды мы слышим, как будто,
Как будто, как будто,
Только однажды мы слышим, как будто
Вновь трубы трубят.

Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь - не вода!
Если зовет своих мертвых Россия,
Россия, Россия,
Если зовет своих мертвых Россия,
Так значит - беда!

Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В нашивках, в нашивках,
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В снежном дыму.
Смотрит и видим, что вышла ошибка,
Ошибка, ошибка,
Смотрит и видим, что вышла ошибка
И мы - ни к чему!

Где полегла в сорок третьем пехота,
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!

Иван Толстой: А теперь, Андрей, наступило время для вашей персональной рубрики. Пожалуйста, о музыке в подробностях.

Андрей Гаврилов: Получилось очень удачно, что мы можем не только обратиться к архивам, как обычно мы делаем, но и представить относительно новую запись. Как я уже говорил, это первый авторский альбом Бориса Курганова, саксофониста и скрипача. Он родился в Омске и с шести лет учился в Музыкальной школе по классу скрипки, затем в Музыкальном училище на гобое, а потом в Московском Государственном Институте Культуры на альт-саксофоне. В 1985 году состоялась его дебютное выступление на таллиннском фестивале "Tudenti-jazz" в дуэте с пианистом Аркадием Фиглиным. После этого последовало сотрудничество с пианистом и композитором Николаем Левиновским в группе "Allegro" и, кстати, серия концертов с группой индийского фьюжн-скрипача Лакшминараяна Субраманиама и запись для фирмы “Мелодия” в ходе работы над альбомом этого прекрасного индийского скрипача "Time must change" (“Времена должны меняться”). Этот альбом был издан примерно тогда же и я, кстати, помню, как происходила его запись. Студия “Мелодия” выделила приезжавшим гостям помещение для записи довольно надолго (все-таки, это был в чем-то политический проект), но индийские музыканты записали альбом очень быстро, причем записали не один альбом, а несколько (что-то было издано на “Мелодии”, что-то они увезли с собой), но вся эта запись происходила настолько спонтанно, что если человек не владел искусством импровизации в очень высокой степени, вписаться в эту музыку он не мог бы. Борис Курганов вписался отлично.
В 1989 году Борис участвовал в ежегодном фестивале в Копенгагене, после этого вместе с "Allegro" выступал в Норвегии и, как водится, проехал по многим городам Европы и Америки. Особенно, наверное, стоит выделить участие в Монреальском джаз-фестивале в составе квартета Григория Файна. С 2000 года Борис Курганов живет в Нью-Йорке, продолжает заниматься джазом, играет на альт-саксофоне и скрипке. На альбоме, который выпущен совсем недавно, он представлен только как альт-саксофонист. В записи этого альбома принимали участие ударник Олег Бутман, пианист Аркадий Фиглин, два контрабасиста на разных пьесах - Дмитрий Колесник и Борис Козлов, и перкуссионист Кафе Эдсон да Сильва. Альбом Бориса Курганова 2009 года называется “Come Rain or Come Shine” по названию одного из классических джазовых стандартов, и мы в заключение послушаем пьесу самого Бориса Курганова, она называется “Баллада”.