«Высокочтимый Анатолий Иванович! – так обращается ко мне господин Сирота. – В последней передаче вы признались, что вас удивляет различие мировоззрений у людей со сходными биографиями. А почему вы сбрасываете со счета гены? Случайные различия в генотипе - разные белки дают разный химизм мозга, вот различия в установках, которые складываются в подсознании, чьими рабами все мы в той или иной степени являемся. Одни установки располагают к радикальным взглядам, другие – к консервативным. Ведь этологи не сомневаются в психологических различиях животных одной и той же стаи, не так ли? А коль скоро экстремистская установка сложилась, то, как рассказывал по вашему радио глава Антифашистского центра Прошечкин, изменить ее никакими логическими доводами, увы, невозможно».

Да знаю я всё это, господин Сирота, знаю, так и в передаче сказал, а всё равно иногда удивляюсь. Такой уж, наверное, «химизм мозга». Вдвойне удивляешься, когда «химизм мозга» на твоих глазах побеждает в ком-нибудь образование, и неплохое образование. Казалось бы, просто. Натура есть натура. Ну, уродился человек, допустим, сталинистом. Ничего не поделаешь. Но образование должно, казалось бы, помогать ему не выставлять своего сталинизма – во всяком случае, тогда, когда ему это невыгодно. Служить фильтром. Раз человек неплохо образован, то должен, казалось бы, знать, что говорить, например, о «сионистском заговоре» нельзя, и почему нельзя. Или о «происках Запада». Или о «суверенной демократии», которая установилась, мол, в России и которую она, Россия, будет отстаивать перед «растленным» евроатлантизмом до последнего русского. Выдумали этот лукавый термин вполне образованные люди, и никто с плёткой над ними не стоял, было куда и убежать, а вот надо же – фильтр не сработал. В таких случаях говорят о цинизме. Ничего святого, ничего не стыдно. Лишь бы понравилось начальству.

Пишет господин Касимов: «Дорогой Анатолий Иванович! Хотелось бы узнать ваше мнение, как эксперта по народной жизни, что лучше/хуже: водка или конопля».

Отвечаю сразу, господин Касимов: в неумеренных количествах хуже и то, и другое, а в умеренных – пока что лучше, пожалуй, водка. Я говорю «пока», потому что народ к ней более привычен. Сложились милые обычаи, а это не последнее дело, не зря мой друг Коля Широков констатировал: «Дело не в выпивке – дело в разговоре», а на вопрос о ком-нибудь, хороший ли тот человек, отвечал: «Не знаю, я с ним не пил». А о конопле я до сих пор не слышал, что дело не в ней, а в разговоре. Теперь возвращаюсь к вашему письму.

«Вопрос возник не на пустом месте. Как вы, наверное, знаете, недавно дежурный кремлевский мечтатель отвечал на вопросы населения. Понятно, что самое интересное – не ответы (что тут может быть нового?), а вопросы. Так вот, в первой пятерке самых распространённых следующий: когда перестанут сажать за коноплю? Ответ был, конечно – никогда. Мотивировка на уровне дежурного по РУВД. Серьезные исследования же показывают (их обзор, например, был пару лет назад в журнале "The Economist"), что даже героин можно ослабить лишь путем легализации и контроля легального оборота с соответствующим налогообложением. Борьба с производителем ничего не дает, кроме повышения расходов. Во всяком случае, борьба методами, совместимыми с западными моральными ограничениями. Результатом освобождения Афганистана от талибов стал стремительный рост производства опиатов. В этом году там рекордный урожай мака. В Лондоне цены уже упали. Вопрос стоит так: или запрещать и тем самым обогащать уголовный и милицейский миры, переплетённые теснейшим образом, или легализовать и регулировать. С медицинской точки зрения, кстати, конопля не больший наркотик, чем чай, кофе. Табак намного вреднее. То, что за коноплю в России можно получить шесть лет тюрьмы – это просто средневековье какое-то. Почитайте письма нашему президенту, Анатолий Иванович, они на его сайте в интернете. Есть такая зараза: гепатит. Его можно легко заработать в наших больницах. Так вот, с гепатитом, оказывается, пить нельзя даже пиво. И что же этим несчастным делать? И вообще, давно известно, что в России жить без обезболивающего невозможно. Конопля – неплохое обезболивающее. А тут – бьют и плакать не дают... Что делать-то, Анатолий Иванович? Скажите веское слово. С наилучшими пожеланиями, Касимов. Примечание: я пью только сухое красное».

Из приложенных господином Касимовым писем президенту прочитаю два. Первое: «Я отец 25-летнего сына, который за "реализацию" 0,2 г травы получил 6 лет тюрьмы, и, общаясь на протяжении двух лет с этой проблемой, сделал вывод, что большой процент молодежи сидит по "статистике". Господа из наркоконтроля рапортуют о большой работе, а реально молодые люди сидят в тюрьме». Второе письмо: «На данный момент времени рано говорить о полной легализации марихуаны. Я считаю, что можно говорить только о полной отмене наказания за ее употребление. Является странным тот факт, что человек, употребляющий марихуану, приравнен к героиновому наркоману. Сегодня употребляющие марихуану – это люди, которые отказались от употребления этилового спирта. В то же время существующий ритм жизни не дает обходиться совсем без антидепрессантов».

Нет, пожалуй, ещё одно письмо прочитаю. Пишет Александр из Санкт-Петербурга, ему 22 года: «Я студент одного из лучших ВУЗов страны. Очень многие студенты употребляют наркотики, алкоголь и табак. Легкие и не только легкие наркотики стали необходимым атрибутом вечеринок, дискотек, праздников, не говоря уже о водке и сигаретах. Пиво превратилось в безобидный освежающий напиток, хотя с 2-х литров можно освежаться уже и в вытрезвителе. Студентам по 18-25 лет, лучший возраст, молодое поколение. Нас убивают! Когда в стране начнется беспощадная борьба против всего этого зла?»

Этими словами криком кричала страна в начале 80-х годов прошлого века. Жёны алкоголиков, писатели-народники (их тогда называли деревенщиками), секретари райкомов партии, председатели колхозов – все кричали и плакали. Напор был такой, что пришедший к власти Горбачёв тут же устроил грандиозную антиалкогольную кампанию. Мир такой не видел. Вырубали виноградники, снимали с работы выдающихся директоров заводов за употребление ста граммов в день рождения. Это был террор – только что никого не расстреливали. Ущерб подсчитывают до сих пор. Из-за резкого сокращения продажи спиртного казна потеряла не помню сколько миллиардов. Взлетела инфляция. Народ опьянялся всякой дрянью и анекдотами. О Горбачёве говорили не «генеральный секретарь», а «минеральный секретарь». Фактически в стране был введён сухой закон. Опомнились сравнительно быстро, но вы знаете… Мне казалось, народ был готов к продолжению этого террора. Он понимал, что дальше так пить нельзя, но не имел силы остановиться и рассчитывал на власть – что она его удержит в ежовых рукавицах. Мне казалось: ещё бы чуть-чуть позверствовать – и отрезвление стало бы необратимым, привыкли бы к трезвости.

И о главном же я чуть не забыл сказать, господин Касимов – о главном, что ставит водку неизмеримо выше травки. Закуска, други мои, закуска! Ломтик молодого, чуть подмороженного сала с чесноком и чёрным хлебушком, солёный огурчик, грибок, словно и выросший на вашей вилке. А горячие закуски, мать честная? Солянка на сковородке, к примеру. Затянулся марихуаной и потянулся к сковородке? Не пробовал, и не представляю, как это возможно. И, наконец, сказал ли какой-нибудь мудрец, что истина – в конопле? Правда, курящие говорят, что и травка возбуждает аппетит. Ну, не знаю. Грибок под травку? По-моему, это всё-таки декаданс.

Письмо из Австрии, пишет выходец из бывшего Советского Союза:

«Беженцы-"совки" быстро ухватывают законы Австрии, еще не до конца избавившейся от своего социализма. Как похвасталась мне одна белоруска, пособие урвать в этой стране легко, потому что государство тут заботится о простых людях. Она была недовольна только тем, что о своих австрийское государство заботится все же больше, чем о белорусах. Молодая киргизка поливала австрийское начальство за то, что ее поместили в плохое общежитие, невкусно кормят и на карманные расходы выдают только по 180 евро в месяц. «А почему австрийское государство должно тебе вообще что-то выдавать?» – спросил я. Оказалось, потому что в Киргизии коррупция, плохая медицина и низкая культура. «Но при чем здесь Австрия?» Киргизка, сердясь на мою тупость, объяснила, что Австрия богатая, а богатые должны помогать бедным. Юристка по образованию, она не могла связать бедность ни с чем, кроме плохого киргизского начальства. За него-то, по ее мнению, и должно отдуваться начальство австрийское. Беженцы из Африки твердо знают, что им там плохо жилось из-за западной эксплуатации и тоже стараются урвать что могут. Но сравниться с «совками» не может никто. Они все-таки люди грамотные. Например, запасаются справками о том, что были в своей Молдавии или Белоруссии психически травмированы, что ребенка в школе местная «мафия» сбросила с лестницы, что под влиянием радиоактивности у мужа развилась депрессия. Легально получить работу беженцы, кроме чеченцев и небольшого количества других жертв военных конфликтов, здесь практически не могут. Но чеченцы известны тем, что, набрав пособий и получив право на работу, все равно не работают, особенно мужчины. Чеченцы, кстати, самые большие специалисты по части пособий, лучше местных адвокатов. По-настоящему трудятся здесь люди из Юго-Восточной Азии. Своим трудолюбием славятся, например, филиппинские медсестры, а среди выходцев из бывшего СССР – русские и украинцы. Рассуждая о том, что австрийское государство должно им помогать, они часто все-таки стесняются бездельничать – вкалывают на стройках и везде, где только можно устроиться. Изобретательность же рвачей безгранична. Если человек отказывается от уже поданной просьбы об убежище и соглашается уехать на родину, ему оплачивают дорогу и даже дают по 360 евро на члена семьи, включая грудных младенцев. Гуманное начинание, но большинство грузин, молдаван или тех же белорусов через некоторое время возвращаются под несколько измененными фамилиями и проделывают тот же фокус. Русские из Прибалтики приезжают сюда по своим эстонским, латвийским, литовским паспортам, здесь выдают себя за несчастных жертв Чернобыля, им назначается ежемесячное пособие, они возвращаются домой, а за этой «получкой» регулярно ездят в Австрию. С русскими, как здесь называют всех бывших советских, австрийские чиновники иногда просто не хотят связываться. Один белорус обещал побить все компьютеры и разнести офис, если ему не дадут по 1000 евро на него, жену и двух детей. И разнесет – дождутся, если будут продолжать платить «совкам» за то, что у них на родине коррупция, плохая медицина и низкая культура», – так заканчивается письмо.

Я думаю, что австрийцы, как и другие европейцы, в конце концов всё-таки сумеют себя защитить от этих «клопов». «Клопы» – слово из письма, которое я читал. Сразу видно, что писал хоть и бывший, но настоящий советский человек. Западный, может быть, тоже так думает, но вслух, иной даже дома, не скажет. Во всяком случае, при детях. Вот это и есть главная причина той доброты и терпения, которыми так злоупотребляют. Терпение, конечно, лопнет, и уж тогда не останется ни одной лазейки. Ни щёлочки! Западные бюрократии своё дело знают.

Следующее письмо: «Анатолий Иванович, вы образованный человек и знаете, наверное, что в Новом завете, в одном из посланий, апостол Павел учит, что женщине не подобает говорить в храме. А наши женщины уже хотят с амвона проповедовать. И это уже не протестантизм. Боюсь, это уже уход от христианства. Что, и апостолы нам не указ?» Затем автор этого письма приводит высказывание умершего в 1954 году на Западе русского философа Ильина: «Даровать народу политическую свободу – иногда значит
ввести его во искушение и поставить его на путь гибели. Если от
пользования политической свободой обнаруживается падение нравов и духовной культуры, если обнаруживается избирательная, парламентская и
газетная продажность, если внутреннее самовоспитание людей уступает свое место разнузданию, а свободная лояльность гаснет, и люди начинают взаимно попирать личную свободу, то политическая свобода оказывается данному народу в данную эпоху не по силам и должна быть временно
отменена или урезана». Приведя эту выдержку, наш слушатель пишет: «Возможно, это очень спорно, но избирательная, парламентская и газетная продажность, разнузданность и попрание гражданами личной свободы присутствуют в нашей стране сейчас в полной мере».

Он не продолжает свою мысль. Ясно и так, что не возражал бы против дальнейшего урезания, а то и отмены политической свободы в России. Отмены, разумеется, временной. Эта штука если отменяется, то лишь временно, всегда и везде. Где-то – на годы, где-то – на десятилетия, в России вон, можно сказать – на целое столетие. Россию как раз имел в виду философ Ильин. Он жалел, что в 17-м году российскую политическую свободу временно отменили не белые, а красные. Да, отменяется политическая свобода всегда и везде временно, а восстанавливается только под давлением. Даже Горбачёв делал «перестроечные» послабления под давлением таких трудностей, с которыми невозможно было справиться без больших перемен. Дохозяйствовались до того, что курить родному народу и то уже было нечего.

Итак, падение народных нравов, парламентская и прочая продажность как результат политической свободы. Строго говоря, в этом смысле она всем народам не совсем по силам. Свобода раскрепощает всего человека. Всего, а не одну какую-то его часть – лучшую или худшую. Человек получает возможность проявить не только свои природные достоинства, но и недостатки, не только добродетели, но и пороки, желание проводить время не только в музеях изящных искусств, но и в борделях, покупать не только детские игрушки, но и «стволы», и депутатов, журналистов, избирателей. Многим превосходным людям кажется, что можно освободить лучшее и не освобождать худшего. Лучших даров свободы иные вообще не замечают – только худшие, за них и ополчаются на всё и вся, и в первую очередь – на деньги, на власть денег. Свобода – это воздух, который не бывает чистым. Запретить дышать этим воздухом на том основании, что он не совсем чистый, можно, но в результате человек просто задохнётся. И, конечно, политическую свободу никто никому не может даровать. Она является по мере развития народа. Народ постепенно дорастает до неё. Рос-рос, и вот вышиб дно и вышел вон. Так и с женщиной. Росла-росла – и вот желает говорить в храме, с амвона. Раз явилось это желание, то теперь уже только вопрос времени, когда оно осуществится. Наш слушатель не случайно поставил рядом два своих рассуждения. Одно – о дерзости женщин, притязающих, вопреки апостолу, говорить в храме, и о вредности политической свободы. Он чувствует, что это разные стороны одного явления. Это явление называется эмансипацией. Эмансипация – значит освобождение.

Письмо из Украины, из Винницы. Когда-то я объявил, что при названии крупных украинских населённых пунктов не буду сообщать, что они расположены именно в Украине – считал, что слушатели Русской службы радио «Свобода» это и так знают. Но прошли годы, и вот уже, кажется, надо указывать, что Винница – это в Украине, а Тарту – в Эстонии. «Анатолий, – говорится в письме, – "оранжевые" это не демократы. Это популисты. У нас-то и демоса как такового нет. Для того, чтобы в этом убедиться, нужно вживую общаться с обычными людьми. Они-то ничегошеньки не понимают. Некоторые за деньги или по инерции что-то кричат в защиту определённых лиц. Приезжай, я тебе помогу это увидеть. Валерий».

Спасибо, Валерий. Ты, наверное, думаешь, что я не общаюсь с обычными людьми. Да нет – только с ними я и общаюсь (за очень редкими исключениями). Что-то они понимают лучше меня, в чём-то действительно ничегошеньки не понимают. Но на удочку популизма большинство всё-таки, пожалуй, не попадается. Сколько голосов получила украинская популистка номер один? Чуть больше двадцати процентов. Столько напора, страсти, актёрства, денег, а купился только каждый пятый из принявших участие в голосовании. Вот так. Слово «популизм» знают ещё не все, а таких слов, как «крикуны», «обещалкины», никому объяснять не надо. И демос как таковой начинает кристаллизоваться, Валерий. Вытанцовывается это существо, вытанцовывается. Под демосом ты, как я понял, подразумеваешь население, сознающее себя народом. Раньше говорили: простонародье. Простонародье с чувством собственного достоинства – это и есть демос. Высовывается это действующее лицо из украинского котла, высовывается… То рука покажется, то даже две, иной раз – и голова. Не всё в нём мне нравится, но ему-то до этого какое дело?

Ещё письмо о том же – о «прелестях» свободы: «Уважаемый Анатолий Иванович, в последней передаче вы, комментируя очередное письмо, попросили автора написать вам, чему конкретно в жизни россиян могут завидовать американцы, французы и прочие шведы. (Он в своём письме утверждал, что мир со страшной силой нам завидует и потому всячески вредит). И вот я случайно нашел (а точнее, подслушал) ответ на ваш вопрос. Вообще-то подслушивать нехорошо, но когда сидишь на остановке и ждешь автобуса, а рядом сидят еще несколько человек и громко разговаривают, то их беседу поневоле слышишь. Так вот, одна женщина вернулась из Германии, где она была в гостях у родственников. Она оживленно рассказывала кому-то из своих знакомых о впечатлениях. А я сидел рядом и слышал. Во-первых мы, оказывается, прямо в раю живем. В Германии и вообще за границей жить просто невыносимо: там нельзя мусорить где попало, надо выбрасывать мусор строго в урну. Оказывается, это очень сложно делать. То есть, эта женщина в принципе за то, чтобы люди были культурными, но она считает, что люди должны стать такими сами, без помощи государства. Во-вторых, на Западе жить очень плохо, потому что все вокруг "стукачи": выбросишь мусор в неположенном месте – и соседи сразу же сообщат властям. Теперь что касается моего мнения на этот счет. Право беспрепятственно мусорить мне в общем-то не нужно. Думаю, не только мне. Человек должен стать культурным без помощи государства – с этим я, в общем, согласен. Если бы людей заставляли ходить на концерты классической музыки, то это было бы недопустимо. Но когда государство следит, чтобы человек соблюдал элементарные правила приличия и не мешал спокойно жить окружающим, в том числе не мусорил в общественных местах – это, на мой взгляд, нормально. А что касается "стукачества" на Западе, тут, на мой взгляд, тоже все абсолютно нормально. Если человек совершил противоправный поступок, то мне непонятно, почему окружающие должны его покрывать», – пишет этот слушатель.

А ведь многие из россиян мечтают, чтобы государство заставляло их ходить на концерты классической музыки. По существу, разве не этого хотят те, кто яростно поносит новую жизнь за «попсу», низкопробное кино, дикую литературу. Странно устроены эти люди. Они помнят время, когда государство так и делало: отбирало для населения те произведения, которые считало лучшими, не допускало к нему «буржуазной пошлости». Казалось бы, это должно было привести… к чему? За семьдесят-то лет с лишком. Каким должен был стать советский человек в аккурат к одна тысяча девятьсот девяносто первому году? Человеком с таким высоким вкусом, что «попса» ему – как нож в сердце. А что оказалось на деле? А на деле он набросился на самую-самую дрянь. Значит, что, не в коня был корм? Советское эстетическое воспитание не пошло впрок? Вот именно. Очень мало правды в разговорах, что виновата власть, которая позволила всяким нехорошим людям заполонить дрянью эфир и книжный рынок. Если бы люди не смотрели, не слушали, не читали дряни, её бы не распространяли. Было бы невыгодно. Рекламодатели потребовали бы от телевизионного начальства: хотите, чтобы мы вам платили за рекламу прокладок – показывайте «Лебединое озеро» и высокоумные сериалы на философские темы.