Когда в семье Светланы и Ильи Крестининых появился восьмимесячный Кирилл, они не подозревали, что мальчик неизлечимо болен и что жизнь теперь навсегда превратится для них в преодоление последствий этой болезни. Крестинины не сдались. Сейчас Кирилл занимается плаванием с паралимпийцами и завоевывает свои первые медали.
12 лет назад преуспевающие ветеринарные врачи Светлана и Илья жили в Новосибирске, растили двоих детей и, кажется, даже не думали об усыновлении.
Светлана: Часто детей усыновляют, потому что своих нет. У нас были дети – причем еще не взрослые, не самостоятельные. И у нас не было никаких препятствий к рождению кровных детей, но в тот момент я увидела в интернете социальную рекламу – шел набор в школу усыновителей...
– И сказали мужу?..
– Да, сказала: "Почему бы и нет?" Он сначала был не уверен. Потом мы решили сходить на первое занятие, послушать, а там решить. Нам тогда было по 33–34 года. И муж уже со второго занятия сказал – давай! Не было никаких сомнений, и ребенка мы не выбирали, не выясняли состояние его здоровья. У нас изначально был другой подход. Я считаю, что дети – не картошка, чтобы на рынке выбирать. Хочешь ребенка? Какое право ты имеешь его выбирать? Точно так же, когда рождается человек – какие бы ты анализы ни делал, ты имеешь шанс получить любой результат – это не предугадать. Бог послал, а ты его берешь, любишь и воспитываешь.
– И Кирилла вы приняли как своего сразу же?
– Для меня нет разницы между способами появления ребенка в семье – усыновление либо рождение. То есть не буду обманывать, разница есть поначалу – с кровным на уровне физиологии сразу же возникает связь, ее поначалу не может быть при принятии ребенка в семью. Но это не значит, что ты его сразу же меньше любишь. А если учесть, сколько времени мы проводим с Кириллом вместе, и какой сложный путь проходим, я его уже и на уровне физиологическом, конечно же, чувствую, как своего родного.
– Как вы Кирилла нашли? Через школу усыновителей?
– Нет. Мы закончили школу и сначала мечтали о девочке лет трех. Дочь хотела сестренку, сыну тогда было все равно. Мы поступили в школу в апреле, в конце мая закончили. Там мы получили документы, благодаря которым могли приходить в органы опеки и знакомиться с личными делами детей, чтобы потом брать направления для личного знакомства. Первый поход в дом ребенка оказался неудачным, а потом мы с мужем поехали в командировку в соседний регион. Там пошли навестить в больнице коллегу и случайно встретили Кирилла. Потом состоялся суд по усыновлению. Он стал нашим сыном.
– Вас предупредили, что ребенок проблемный?
Илья: Кирилл физически был в не очень хорошем состоянии, у него был маленький рост и вес, но дети дома это отставание обычно, как мы знали, нагоняют. Масштаба отклонений мы не понимали, и нас никто ни о чем не предупреждал. То, что есть проблемы с психикой, интеллектуальные нарушения, мы узнали гораздо позже. В год ему поставили диагноз ДЦП, затем ставили аутизм. Инвалидность он получил на приеме у психиатра в 4,5 года.
Светлана: Когда Кириллу было 6 лет, нам сказали, что он безнадежен. Врачи отказались помогать, Кирилла вывели из коррекционного детсада. Мы тогда нашли многие документы первого года его жизни и информацию о его кровных родителях. Я постепенно складывала в голове этот пазл. У Кирилла была депривация глубокая, госпитальный синдром – он первое время провел в госпитале, потому что в дом малютки было сложно попасть. У него многое произошло в жизни такого, что и привело к тяжести его состояния. А затем генетический анализ показал, что у него отсутствует одна хромосома. И это все объяснило. Если бы мы узнали это раньше, мы бы многими методами коррекции не пользовались, был бы яснее маршрут нашего развития. Психологически проще – когда есть диагноз.
– У вас не было в то время обиды на врачей, опеку, сотрудников детского дома, что никто не предупредил вас о том, какого проблемного ребенка вы усыновляете? Вы не винили никого?
– Мы боролись за него, как за кровного, и не обвиняли никого – кто в чем виноват? У нас сразу получилось принять и полюбить его.
– Вам, я знаю, пришлось уйти с работы. Как вы справлялись и справляетесь с разными житейскими проблемами?
Илья: Мы из-за Кирилла продали квартиру и уехали в поселок Верх-Тулу в 24 километрах от Новосибирска. Раньше было сложно, у нас не было тайны усыновления, да и вообще такие дети в обществе вызывали отторжение. Мнение доброжелателей всех мастей, включая соседей, госслужащих, врачей, педагогов было специфичное и не на стороне ребенка. И мы переехали за город, на новое место, чтобы никто не знал, что это не наш кровный ребенок – таким образом мы его защищали.
Светлана: Но для меня не было целью сохранить тайну усыновления навсегда – во-первых, это нечестно по отношению к ребенку, во-вторых, ты же не какой-то плохой поступок совершаешь, чтобы скрывать это. И сейчас мы не скрываем усыновление и получаем поддержку. Кирюха плаванием занимается, нам администрация пару лет помогает на местные паралимпиады выезжать, билеты и гостиницу оплачивает.
Есть много неравнодушных людей, которые нам помогают. Есть у нас в селе, например, интересный проект для детей-инвалидов – "Подарки всем селом". Люди собирают деньги – кто сколько может, а потом каждому ребенку дают не конфеты какие-нибудь, а то, что именно он хочет. Вот Кириллу, например, подарили очки для плавания. Какие-то подарки местные мастера делают своими руками. Здесь в районе более 50 детей с инвалидностью. Для детей на колясках занятия танцами организовали. Мы здесь живем и не ощущаем, что наш ребенок усыновленный, что он инвалид. Единственное, что в школу приходится в город ездить – в селе, понятно, нет своей коррекционной школы.
– Как вам удается не унывать и преодолевать все препятствия?
Светлана: На силе воли, на характере. Крыша есть над головой, еду на огороде выращиваем. Муж работает в городе, в крупной компании, содержит семью, я с детьми, вожу Кирилла в школу и на тренировки. А дальше – время и труд. Или ты бегаешь и ищешь логопеда, который тебе волшебным образом поможет ребенка разговорить (а это так не работает), либо делаешь все сам. Специалисты, конечно, важны, массажи и разные методики, но в любом случае только ты находишься рядом с ребенком постоянно и сенсорику ему развиваешь. Миллион раз повторяешь прикосновения, звуки.
Светлана: Кирилл раньше не переносил звуки. Чтобы куда-то с ним зайти, в зубной кабинет, в любое место, требовались огромные усилия. До шести лет дома он ходил в основном голый – не переносил одежду. До 10 лет уши затыкал, не мог ни с кем общаться. В автобус я с ним смогла впервые в 8 лет зайти. Мы три-четыре года тренировались – подходя постепенно на метр ближе к этому автобусу. То, что обычному ребенку можно просто объяснить или к чему-то приучить быстрее – все же дети чего-то боятся, – здесь дается гораздо тяжелее.
Такие дети, как Кирилл, растут медленнее во много раз, а усилия требуются в тысячу раз больше. Это такой марафонский забег. Сейчас Кирилл, я уверена, развит максимально для своего потенциала. Он очень интересный человек, он добрый, он веселый. Он чувствует твое состояние, он всегда тебя пожалеет, скажет: "Мамочка, ты устала". Я никогда не ношу тяжести, когда Кирилл рядом. Есть у него друзья-приятели.
В его школе прекрасные педагоги. Писать, читать, считать он никогда не научится. Вне дома ему требуется сопровождение – у Кирилла нарушена ориентация в пространстве. Поэтому все время я к нему полностью привязана. Но при этом дома в бытовом плане он практически самостоятелен.
Илья: Из всех методов реабилитации, а прошли мы их много, кроме школы, серьезный эффект дает спорт с правильным тренером. Мы искали своего тренера 8 лет. До него Кирилл плавал несколько лет, но это было "ни о чем". А нужен тренер, который важен мальчишкам для формирования характера.
У нас сильный, мужественный тренер – Олег Дмитриевич Тодоров. Он детей не считает за "больных", никакого спуска им не дает. Он работает с особенными людьми. У Кирилла три тренировки в неделю. Сейчас он ежегодно выступает на 5–10 стартах регионального значения. Дважды ездил на всероссийскую спартакиаду и еще на российские соревнования в Омск. Часто занимает призовые места. Плюс к школе и спорту у нас ежедневные занятия с ребенком дома. Все остальное – правильно выстроенный менеджмент: массажи, физиотерапию и другие процедуры, конечно, никто не отменяет.
– Вы же после усыновления Кирилла через шесть лет родили еще близнецов. Как братья и сестры принимают Кирилла?
Светлана: Дети, естественно, копируют поведение родителей, поэтому нормально принимают. У двух старших детей только заканчивается подростковый возраст – дочери 18, сыну 17 лет. Кириллу 13, он вступил в пубертат раньше обычного. И бывают стычки между ними, как у всех подростков, но они не связаны ни с ни с тем, что Кирилл приемный, ни с его особенностями. Ну, а с младшими у него вообще никаких проблем нет.
– Что главное в вас самой за эти 12 лет изменилось ?
– Для начала я потеряла работу и карьеру, друзей и знакомых, привычное место жительства – абсолютно все. У меня была возможность сохранить свою очень хорошую работу, было достаточно ресурсов, чтобы нанять няню или педагога. Но у меня было понимание, что или я посвящаю все свое время этому ребенку, и мы справляемся с проблемами, или результата, скорее всего, не будет, потому что тут никто не поможет извне. Время показало, что это было верное решение. И я не жалею ни о чем, хотя фактически это был финансовый крах. Остаешься с зарплатой мужа в 30 тысяч на семью из пяти человек, а расходы требуются в несколько раз больше для того, чтобы этого ребенка реабилитировать.
– А что в нас самих изменилось?.. Мы приобрели силу духа и опыт. Тут важно не уйти в страдания, не зацикливаться на вопросах: за что нам это? Почему нам это? Вы понимаете, что у нас было много поводов так говорить, и миллионы раз мы слышали: "Зачем он вам такой? Сдайте его обратно". Это очень больно ранит. Был момент, когда я очень агрессивно спорила, доказывала, объясняла, а потом это все прошло.
Как-то мне сказали: "Какой же вы крест себе на шею повесили, как его тащить тяжело". Я ответила: "Не-ет, мне этот крест на грудь как награда достался". Это реально так. И я глотку перегрызу любому, кто попробует навредить моему ребенку. Я очень сильно его люблю, и семья у нас очень сплоченная. У нас никогда не было разговоров о том, что это ребенок приемный. И нет никаких страданий по поводу того, что "таким" он нам достался. Ну вот есть такой божий человек. И ни за какие коврижки, ни за что на свете мы от него не откажемся.
