В 1957 году в Советском Союзе вышла детская книжка "Приключения Жакони" о маленькой, робкой и наивной кукле-обезьянке. Спустя два года по книжке поставили фильм-спектакль, а в начале 60-х на ленинградском телевидении запустили цикл детских передач "Тяпа, Ляпа и Жаконя", где ставшая к тому времени популярной по всей стране обезьянка была одним из главных героев. И мало кто знал, что человек, создавший Жаконю, – ленинградец Юрий Магалиф – был к своим 23 годам уже дважды репрессирован, отбывал срок в Сибири, а освободившись, обосновался в Новосибирске, где спустя 10 лет и придумал Жаконю. Сказка о приключениях игрушечной обезьянки стала его первым серьезным литературным опытом.
Юрий Магалиф родился 16 июля 1918 года в Петрограде, а известным писателем стал в Новосибирске, где прожил более полувека после второго заключения по 58-й статье за "контрреволюционную деятельность". Он писал прозу, сказки, стихи и, как рассказывают близкие, обладал легким, веселым нравом. Магалиф не любил вспоминать о невзгодах, но и забыть их не мог. Как такое забудешь: в ночь 13 января 1942 года в лагере, где он работал санитаром, умерли 240 заключенных, и каждому Магалиф закрыл глаза. Позже он узнал, что именно в эту ночь в Ленинграде от голода умер его отец.
Полиглот, артист, клоун, ссыльный
В жизни писателя было много совпадений, начиная с дня рождения.
"Я родился в 1918 году. Родился в тот день и, кажется, в тот самый час, как уверяла моя мама, когда расстреливали семью Николая II в Екатеринбурге. Вот прямо в этот самый момент, в этот самый час", – цитирует слова Магалифа его друг и коллега драматург Александр Косенков.
Юрий – сын врача и провизора Михаила Магалифа и польской графини Софьи Миткевич, которая была наполовину цыганкой, дочерью певицы Федосьи Дудецкой.
"Моя бабка Федосья Трофимовна
была маленькая цыганка,
Щеголяла то в палантинах,
То в пальтишке, как решето…" – писал позже Магалиф.
"Моя натура, вобравшая в себя четыре ярких крови – еврейскую, цыганскую, польскую и русскую, – очень общительна и очень оптимистична. Я всегда был источником веселья и добродушия, люди заражаются от меня позитивной энергией…" – говорил о себе Магалиф.
– Мать Софья Александровна считала, что русский язык сын и так освоит, поэтому учила его французскому, на котором они общались. Даже письма из ссылки она писала сыну только по-французски, – рассказывает в интервью Сибирь.Реалии семейную историю вдова писателя Тамара Федоровна. – В поселке под Ленинградом, куда его вывозили на лето, Юра подружился с эстонскими детьми и освоил их язык. Русский язык стал третьим, который Юра выучил – на нем он говорил с отцом Михаилом Яковлевичем.
А четвертым языком для Магалифа стал польский.
– В 1963 году он во время гастролей с Новосибирской филармонией попал в Польшу и за месяц так освоил польский, что поляки принимали за своего, – вспоминает рассказ мужа Тамара Федоровна. – У него была великолепная память, он знал около 800 произведений наизусть – в том числе "Хаджи-Мурата" Льва Толстого. Он читал его в концерте, который длился 2,5 часа.
С раннего детства Магалиф хорошо читал стихи и уже в 9 лет выступал с ними на ленинградском радио. С профессией чтеца он не расставался всю жизнь.
– Даже когда он восстанавливался после инфаркта в Тогучинском санатории, то два-три раза в неделю ездил в Новосибирск на концерты, а для этого нужно было вставать часов в шесть, – вспоминает Тамара Федоровна. – Зрители подпитывали его своей энергией. Вот он уже с палочкой ходил, но не оставлял концерты. Идет, остановится, положит под язык нитроглицерин. Постоит. "Мы успеваем?" – "Конечно успеваем", – отвечаю. Потихоньку доходим до места. "Не знаю, как смогу", – говорит он и выходит на сцену. А возвращается бодрым: "Ты знаешь, как будто ничего и не было".
Артист-чтец – первая и основная профессия Магалифа, а второй стала профессия клоуна: в 1928 году он начал работать в Ленинградском цирке.
"Писателем-то я стал недавно. А вот артистом работаю, можно сказать, с самого раннего детства – всю сознательную жизнь, – рассказывал Магалиф. – Ярким впечатлением моего детства был цирк. Когда мне было семь лет, родители разошлись и начались материальные трудности. А друг отца Самуил Яковлевич Маршак посоветовал отдать меня в цирк. Я очень рано стал профессиональным артистом. Сначала выступал как клоун, что-то пел. А потом стал чтецом".
Мальчик по утрам учился в школе, а вечерами стал выступать с клоунской парой, музыкальными эксцентриками братьями Танти. Он учился петь, танцевать, читать стихи и уже тогда решил, что станет артистом.
Еще одно удивительное совпадение связало Магалифа с писателем Николаем Гариным-Михайловским.
"Я воспитывался в доме, где все было пропитано духом Николая Георгиевича Гарина-Михайловского, – рассказывал Магалиф. – Меня воспитывала его племянница Мария Николаевна Слободзинская. В ее комнате, в ее квартире все было от "дяди Никки". Это портфель дяди Никки, эта чернильница дяди Никки, эти книги дяди Никки, это кресло дяди Никки. Я оказываюсь в городе потом, который начинает свое существование от Гарина Михайловского".
Русский писатель Гарин-Михайловский был и инженером, построившим железнодорожный мост через Обь, который послужил бурному развитию Новосибирска – любимого города Магалифа. Много лет спустя Юрию Михайловичу вручили литературную премию имени Гарина-Михайловского.
Мать Магалифа подрабатывала в Смольном, выполняла секретарскую работу. Юрий Михайлович вспоминал, что ему довелось познакомиться с Сергеем Кировым, он не раз прогуливался с ним и его охотничьими собаками – якобы вождь ленинградских большевиков жил неподалеку.
После убийства Кирова в 1934 году из города выслали несколько тысяч ленинградцев. Юрию Магалифу было 16 лет. Все, чем он жил, оборвалось в один момент.
"Когда маму мою посадили
в том безжалостном тридцать пятом
(а мне было неполных семнадцать) –
Я стоял посреди ленинградцев
В длинной очереди к окошку
Коменданта "Шпалерной" тюрьмы, –
Чтобы справиться как там мама?
И нельзя ли ей послать передачку?
И когда ее ждать обратно?
И за что посадили ее?
В зале было немыслимо тихо,
Непривычно серьезно и жутко.
…Впереди меня женщина резко
Обернулась ко мне, спросила:
"Вы – о ком?.. Ах, о матери!.. Вот как?
Ну а я, представьте, – о сыне…"
Я узнал эту женщину сразу:
Низкий голос… и темная челка…
И хотел прочитать ей тут же
Ее собственные стихи.
Но – сдержался…"
Неизвестно, была ли на самом деле эта встреча с Анной Ахматовой в той страшной очереди или это – фантазия поэта, вызванная памятью о тех годах. Что точно известно – через 10 дней после ареста Софью Александровну выпустили из-под ареста с условием, что она покинет город – Ленинград зачищали от "контрреволюционных элементов". Подростка Юру Магалифа с матерью-дворянкой отправили в ссылку в южный Казахстан, на станцию Челкар.
Чтобы выжить, приходилось развозить почту на верблюдах, рисовать киноафиши. Магалиф работал в бригаде по строительству туалетов, за эту работу платили лепешками. Вместе с ним трудились известный врач и трое академика.
В декабре 1935 года Юрию разрешили вернуться в Ленинград, а Софья Александровна прожила в Челкаре еще несколько лет. Существует версия, что, к несчастью, она работала в маленькой организации, которая входила в систему Всесоюзного института растениеводства Николая Вавилова. После ареста академика ей сообщили, что ее ссылка стала бессрочной, и она не выдержала, покончила с собой.
Своей матери Юрий Магалиф посвятил рассказ "История одной женщины", где описывал и свое детство, и их совместную ссылку в Казахстан, и ее смерть. Похоронили ее в казахстанской степи, и когда Юрий приехал на могилу через две недели, то найти ее, занесенную песком, уже не смог.
Контрреволюционер
После первой ссылки Магалиф вернулся в Ленинград. Ему и тут пришлось менять занятия, чтобы выжить. Он работал тренером по плаванию, водил экскурсии по городу. С 1937 года Магалиф стал артистом Ленинградской филармонии. Несмотря на запрет для сына репрессированной, он сумел поступить в театральный институт и учился на актера-чтеца.
В 1938 году Магалиф женился на балерине Людмиле Гиттерман, ученице Агриппины Вагановой, у него родился единственный сын Александр.
Лето 1940 года он провел в Пушкине, где работал в Екатерининском дворце-музее, где начал писать заметки и репортажи, а также подружился с известным сибирским писателем Вячеславом Шишковым. Встреча оказалась роковой. Магалиф взял у Шишкова почитать стенограмму Первого съезда советских писателей. В апреле 1941 года по чьему-то доносу Магалифа арестовали с группой студентов ленинградских вузов. При обыске у него нашли стенограмму, а это уже была контрреволюционная литература, ведь на съезде выступали репрессированные к тому времени Бухарин, Радек, Бабель.
Магалифа приговорили к шести годам тюрьмы по печально известной "контрреволюционной" 58-й статье. Его хотели сослать на Колыму, но "повезло" – отправили в Новосибирск. Причем повезло дважды, потому что он выжил, когда поезд попал под бомбежку.
Он рассказывал об этом эпизоде художнице Любови Лазаревой.
"Охрана состава разбежалась, а заключенные остались в запертых вагонах. Но я же артист, я должен людей воодушевлять, – вспоминал Магалиф. – Я запел "Конная Буденного", и весь вагон подхватил песню".
Потом бомбежка кончилась, и поезд поехал дальше. В столыпинском вагоне Магалифа ждала еще одна удивительная встреча.
"Я ехал в вагоне с Григорием Григорьевичем Будаговым, сыном инженера, который также строил мост через Обь".
Григорий Будагов-младший, как и отец, был инженером-железнодорожником. Он отсидел 10 лет в Сиблаге, затем был в ссылке в Венгеровском районе Новосибирской области. Там он спроектировал мост через реку Тартас. Умер Будагов в Ленинграде в 1991 году.
Вот так, по будаговскому и гарин-михайловскому мосту, въехали Будагов-младший с Юрием Магалифом в Новосибирск.
"Общественная работенка"
Лагерь, где сидел Магалиф, располагался на улице Учительской, в нем находилось до 10 тысяч заключенных. Их в основном использовали на стройках, в том числе военного аэродрома при Чкаловском заводе. Вот как потом об этом писал Магалиф в очерке "Далекий взлет":
"Однажды на аэродром приехал первый секретарь обкома партии Михаил Васильевич Кулагин. Он привез с собой ящик водки. Я очень хорошо запомнил его необычайную речь на небольшом митинге. Как всегда, было ветрено. И Кулагин кричал что было сил, ветер далеко разносил его голос: "Дорогие товарищи заключенные! Да, я не оговорился – знаю, что обращаюсь к вам не по правилам, не по инструкции. Но к черту сейчас всякие инструкции! Мы сегодня с вами действительно товарищи, потому что делаем общее дело: помогаем громить фашистов. Я вам верю, как самому себе. Вы настоящие герои военного времени! Вы построите аэродром досрочно!.."
Мы, политзаключенные, которых иначе как "контрики поганые" никто не называл, слушали секретаря обкома разинув рты. Многие молча плакали – я это видел своими глазами. И водка тут, пожалуй, была уже не нужна: взлетно-посадочная полоса вырастала прямо на глазах".
Тот же сюжет – в одном из его стихотворений:
"В марте сорок второго
Мы строили аэропорт.
Вот была работенка!
Общественная притом.
В будние дни – вечером,
По воскресеньям – с утра
Костры разводили. Не помню,
Грелся ли кто у костра?
За пазухой отогревали
Хлеб, от мороза твердый,
И в четезе щеголяли –
В онучах из твердого корда.
Мы делали планировку,
Возили в тачках бетон…
И секретарь обкома
Михал Васильич Кулагин
Кричал: "Молодцы, ленинградцы,
Товарищи–работяги!.. "
А работяги–то: школьники,
Философы, математики,
Актеры да живописцы,
И даже кормящие матери...
Сине-багровые лица.
Простуженные голоса.
Но с каждым днем удлинялась
Взлетная полоса…"
В лагере по вызову начальства Магалифу приходилось читать стихи и топить баню для проверяющих из Москвы, рассказывал он новосибирскому краеведу и писателю Владимиру Шамову. А в приготовленные для бани бочки с водой заключенные мочились, чтобы хоть как-то отплатить за унижение. "Главное было не пересолить", – хохотал, вспоминая, Магалиф.
"Дохнул в лицо заклятый тридцать пятый год,
Ощерил зубы сорок первый год...
Мерещится, что будто бы всегда ты
Дежуришь возле лагерных ворот.
Мерещится, что все мои разлуки
Застыли за решетчатым окном;
И лязгают замки и жилистые руки
Меня опять толкают в Мертвый дом...
Все это далеко – все это рядом с нами:
Любовь и голод, стужа и весна...
Над плоскими, глухими лагерями
В наручниках болтается луна..."
"В общей работе, в дружбе открылась первая часть жизни Юрия Михайловича – лагеря. Он, конечно, писал о них, не мог не писать – вспоминает Геннадий Прашкевич, который в 90-е годы был главным редактором журнала "Проза Сибири". В нем был опубликован рассказ Юрия Магалифа "В те еще годы…". – Рассказ этот прост. Заключенного Ставина вызывают к майору Шурикову. Конечно, мысли Ставина полны надежд. А вдруг ему решили дать расконвойку? Такое случалось, а о чем большем можно мечтать? Расконвойка – это удача. Это можно идти на ту же самую работу не в общем строю, а по обочине дороги. Можно (по разрешению начальства, конечно) побывать в городе, да мало ли… Майор Шуриков все о нем, о Ставине, знает. Норму он перевыполняет, правил не нарушает. Ну, что, что еще нужно, чтобы получить расконвойку?
А нужно еще многое, милый, наивный ты человек! Казалось бы, после "Крестов" и "Шпалерки" бояться уже нечего, всё мы видели, но у системы свои методы. И хорошо срабатывают самые простые. Вот, Ставин, давай, подпиши эту бумагу, говорит майор. Бумага простая: мы знаем, болтал при тебе один человек. Подписывай, Ставин, наказывай врага. Ты же прекрасно знаешь: сейчас не подпишешь ты – завтра другой подпишет. Нам все равно, врага мы накажем, а вот ты потеряешь шанс. И загремишь в карцер. А там, в карцере, мало тебе, доходяге, не покажется. Невозможно уйти от выбора. Этот выбор всегда перед тобой – помни!"
В 90-е Магалиф специально для Новосибирского городского драматического театра Сергея Афанасьева написал пьесу "Где Люба Любич?". "Сережа, пьеса о моей совести", – сказал автор режиссеру спектакля. Фабула действительно перекликается с биографией Магалифа – той ее главой, когда он оказался под арестом.
Группу студентов арестовывают после того, как на вечеринке они рассказывали в том числе запрещенные анекдоты. На допросе герой вынужденно называет имя одной из студенток. А через много лет, будучи уже артистом филармонии, на маленьком полустанке в будке стрелочника он встречает пожилую неприветливую женщину, в которой узнает ту самую студентку Любу, которая отсидела срок.
"Я давно хотел рассказать историю, которая произошла со мной в лагере. Вернее, даже не в лагере, а, скорей, уже после лагеря, – вспоминал Магалиф. – Я слишком хорошо помню обстановку того времени, когда люди шпионили друг за другом, доносили друг на друга, когда все условия нашего существования ставили людей в исключительно тяжелое, порой трагическое положение. Пьеса сейчас называется "Ожидание дамы", а первоначальное ее название было "Где Люба Любич?". И говорится там вот о чем: можно ли ради спасения близкого и дорогого тебе человека предавать кого-нибудь другого? Справедливо ли это? В то время перед нами очень часто вставали именно эти проблемы. Оставаться человеком или не оставаться человеком? Тебе говорили: "Чтобы остались в живых твои отец и мать, расскажи, пожалуйста, о чем говорит твой лучший друг. Не скажешь, и сам загремишь в какие-нибудь места не столь отдаленные, и твои родители". Вот как тут быть? Проблемы эти остаются, по сути, всегда, но тогда они были предельно обострены".
Никто не знает, какие мучения выпали на долю Магалифа, когда он был под следствием. Об одной пытке он рассказывал жене.
– Рядом с ним садили огромного пса-волкодава, который был выучен лаять, если заключенный пошевелит хоть пальцем. Так они рядом и сидели – пес и арестант. А за собачий лай полагалось наказание, – рассказывает Тамара Федоровна.
"Кормился актерством"
Освободился Магалиф с запретом жить в крупных городах. Буквально через две недели после выхода на свободу он стал артистом Новосибирской филармонии.
– Риск принять на работу вчерашнего "контрреволюционера" взяла на себя Мария Григорьевна Полыгарина, занимавшаяся организацией концертных бригад, – рассказывает Тамара Федоровна.
"Кормился актерством. Оно и поддерживало. Профессиональное актерство подчас позволяло весело говорить то, что в обычном разговоре не пройдет – обратит на себя внимание", – вспоминал Геннадий Прашкевич.
Позже Магалиф работал в Хабаровской и Кемеровской филармониях и за сорок лет объехал с концертами всю Сибирь.
"Я воспринимаю это как подарок судьбы, – говорил о ссылке в Новосибирск Магалиф. – Меня могли отправить на Колыму. А я попал в молодой, быстро растущий город, который жадно впитывал в себя культуру. Публика ломилась на мои вечера. Вечер стихов Есенина, вечер стихов Пастернака. Люди ахали. Тогда невозможно было слышать это где-либо еще. Не было и книг".
Не радио Магалиф также стал выступать с мая 1946 года. Он гордился, что в Новосибирске раньше, чем в Москве, появились радиопостановки по известным поэмам Александра Твардовского "Василий Теркин" и "Дом у дороги".
В 1948 году он в познакомился с концертмейстером новосибирской филармонии Ириной Михайловной Николаевой, которая стала его женой. Она была тоже из Ленинграда, пережила блокаду. Ее брат погиб в первый день войны, а родители и сестра умерли в блокадном Ленинграде. Ирина Михайловна в этот город возвращаться не хотела и никогда туда не ездила. Они прожили 47 лет, и все эти годы Магалиф ее берег, у Ирины Михайловны был порок сердца, она была старше мужа на 8 лет.
Малая планета Жаконя
Сказку "Приключения Жакони" Магалиф написал в 1957 году. Он работал на радио, и слушатели попросили его, известного чтеца, прочитать сказку. И Магалиф прочитал, но не чужую, а свою, написанную для этого случая. Через год сказка была опубликована и стала очень популярной.
По сюжету, в большом городе на западе страны живет счастливая семья: папа-инженер, мама и мальчик, обожающий свою игрушечную обезьянку Жаконю. Папу мальчика отправляют работать в молодой сибирский город. Сын дарит папе своего Жаконю, чтобы он не скучал без семьи. А на новом месте игрушечная обезьянка все время хотела быть полезной и пережила много приключений.
"Сказка "Приключения Жакони" задумывалась для радиопередачи, – вспоминал Ю. Магалиф. – Писалась быстро, легко. Она дорога для меня тем, что тряпичная обезьянка действительно существует – живет в коробочке, а коробочка бережно хранится в шкафу. Жаконе более полувека, он единственное (если не считать двух-трех фотографий) напоминание о далеком детстве, о доблокадной ленинградской жизни, к этой тряпичной куколке прикасались материнские руки. В нашей семье – давний культ Жакони. Могу ли я относиться равнодушно к этому невыдуманному сказочному персонажу?"
Эту игрушку сшила в 1912 году мать Ирины Михайловны, в подарок на первый день рождения. Маленькая, размером с ладонь обезьянка в нарядном костюмчике сопровождала Ирину всю жизнь и стала ее талисманом в страшные блокадные дни. Игрушечную обезьянку Ирина Николаева привезла с собой в Новосибирск.
Сказка переиздавалась много раз, переводилась на иностранные языки, а еще именем Жакони назвали малую планету. Благодаря "Жаконе" началась дружеская переписка Магалифа с Юрием Никулиным.
"Мне было необыкновенно приятно, когда он [Никулин] написал мне письмо, в котором описал такой случай, – вспоминал Магалиф. – Где-то он купил мою книжку "Приключения Жакони", принес ее домой, и эта сказка стала любимейшей книгой его сына Максима. Теперь он директор Московского цирка на Цветном бульваре. Эта книжка не то чтобы спасла, она помогла выжить этому ребенку, когда он был тяжело болен и ему надо было поднять настроение, успокаивать нервы. Ему читали "Приключения Жакони". С этого началась наша переписка, которая продолжалась много лет".
Всего перу Магалифа принадлежат 36 произведений: повестей, рассказов, стихотворений, пьес, сказок.
Художница Любовь Лазарева оформила шесть книг Магалифа. В начале 80-х она была еще студенткой, когда захотела попробовать себя в качестве иллюстратора и сделала несколько рисунков к его текстам. И писатель, у которого планировалась юбилейная книга сказок, сразу поддержал дебютантку.
– Это было чудо какое-то, потому что Юрий Михайлович сразу хорошо прореагировал и сказал: "Ну, прекрасно, я нашел художника". Причем надо понимать, что такое юбилейная книга писателя, это грандиозное начинание, она готовилась за несколько лет, а в городе работало много прекрасных художников, – вспоминает Лазарева. – Это очень важно, потому что бывают [в судьбе] такие встречи – с большой буквы "В".
Он умел быть благодарным, даже когда не за что было. Готовность разделить эмоцию с человеком – это была его важная черта. Мне кажется, в Магалифе самое важное – это не тяжелая судьба, а легкий характер, или их сочетание. Я взрослый человек, и мне очень трудно представить, как можно было не обозлиться, не обидеться ни на сколько. Это сочетание острого ума – я думаю, он видел людей насквозь, – с абсолютным принятием человека, какой-то христианской любовью, он видел за человеком что-то большее. И за этим несправедливым, ужасным строем, через который он прошел, он видел что-то большое. Мне кажется, это утраченное нами мироощущение, оно ушло до капитализма еще, когда люди с хорошим образованием и воспитанием, получали их как обязательство, призвание служить людям. И сказка "Жаконя", – говорит Любовь Лазарева.
"У него на всю жизнь остался этот страх"
"Мне потрясающе повезло с двумя женами, – рассказывал Магалиф своему другу и коллеге Александру Косенкову во время поездки в Тогучин. – С первой женой я прожил недолго, и мы расстались. Тогда я женился на Ирине Михайловне Николаевой, с которой прожил 47 лет. Я ее очень любил, особенно, в последние 20 лет… Господи, я так счастлив, что в моей жизни встретилась Ира! Она умерла. Я после ее смерти метался. Мне было так одиноко. Тут меня инфаркт сразу же шибанул. И вот совершенно случайно, в том самом Тогучине, куда мы с тобой направляемся, я встретил… Неожиданно очень встретил женщину, которая на 40 лет моложе меня. На 40 лет! – страшно сказать. Она мне понравилась, и я ей понравился. Кинулись, как в омут, сломя голову".
С Тамарой Федоровной Магалиф познакомился в Тогучинском санатории, когда отдыхал там зимой 1996 года.
– Однажды 16 февраля пришел в библиотеку и подносит к моему уху диктофончик маленький и я слышу его голос, – вспоминает Тамара Федоровна:
"Сидеть рядом с вами, в глаза вам глядеть
И в старых стихах заблудиться.
Замерзшие пальцы дыханьем согреть… –
Неужто все это мне снится…
Но вы были рядом и полчища книг
С высот молчаливо следили,
Как вы осторожно и только на миг
Меня в свое сердце пустили".
Поженились они в 1997-м.
– Сердечко-то у него больное было, но он виду никогда не показывал, не хотел, чтобы я за ним ухаживала. А мне хотелось, чтобы хоть один день поухаживать, а он говорил – я джентльмен, меня мама учила за девочками ухаживать, – рассказывает Тамара Федоровна.
По ее словам, Юрий Михайлович следил за политикой, но говорить о ней не любил. Однажды что-то записал в дневник и сказал: "Как бы меня за это опять куда-нибудь не посадили".
– Конечно, у него на всю жизнь остался этот страх, хоть он старался не показывать, но никуда из жизни не выкинешь ни одного дня, ни слова, – говорит Тамара Федоровна.
Магалиф почти не бывал в Ленинграде-Петербурге, зато часто ездил в Москву, где жил с семьей сын Александр, который стал известным ученым-психиатром. Внук Алексей приезжал к дедушке в гости летом. Он тоже стал психиатром, а своего сына назвал Юрой.
Юрий Магалиф работал до последнего. После третьего инфаркта, чуть оправившись, он позвал съемочную группу в больницу и провел эфир из палаты, рассказал о врачах и персонале больницы. В больнице же Магалиф написал "Деревянную кошку" – самую последнюю и невеселую из всех своих сказок.
Тамара Магалиф пыталась обращаться за поддержкой к местным властям, чтобы те помогли с изданием книг ее мужа, но ей отказали.
– Я хочу, чтобы его стихи люди знали, – говорит Тамара Федоровна. – У меня есть книжки в одном экземпляре. Когда кому–то нужно, я иду в копи-центр и распечатываю, получается такая книжка на пружинках – ну, а что делать?
