Я все еще очень хорошо помню 24 февраля 2022 года. Утром я послушал на ютубе обращение к россиянам Владимира Зеленского (последнее, где он был в черном пиджаке и белой рубашке), потом поехал на работу. А за пять минут до очередной встречи пришло пуш-уведомление от "Медузы" (тогда еще не заблокированной): началась война. Через мгновение после этого в моей кабинет директора Новоколледжа вошла руководитель одного из наших филиалов, и от меня узнала: началась война. Мне ей даже пришлось повторить несколько раз: нет-нет, послушай, началась настоящая война. Она ведь вначале даже и не поняла, про что я ей твердил.
Через неделю ее муж-программист уедет в Грузию вместе с 17-летним сыном. Летом 2022 года мы с ней сядем в их микроавтобус, и я помогу ей перевезти все их вещи и четырехлетнюю дочь за 4,5 тысячи километров из Новосибирска в Батуми. Тем же летом у одного из наших студентов на войне убьют отца – и эта новость всех ошеломит. Потом их, уехавших и убитых, будут уже десятки.
Все это будет потом, а тогда, 24 февраля, в моем кабинете директора колледжа я совершенно четко понимал, что это конец. Что прямо сейчас рушится моя страна, а вслед за ней рухнет и мой бизнес. В тот же день мы уже проектировали ситуацию, при которой в марте нам никто не заплатит за обучение. Конечно, не заплатит, откуда у людей в рухнувшей экономике будут деньги. Что мы будем делать? Кому платить зарплату в первую очередь? Что говорить полутора сотням сотрудников и полутора тысячам студентов?
Оказалось, мы тогда зря переживали. Ничего такого не произошло. И через месяц, и через полгода экономика не рухнула, а население не обнищало. Все оправились от первого шока, а потом встали и пошли заниматься своими обычными делами. Еще летом 22 года мы с ужасом обсуждали Бучу и Мариуполь и пытались кого-то переубедить в социальных сетях. К концу 2022 года стало понятно – лагеря сторонников и противников окончательно разделились и отгородились друг от друга колючей проволокой. Все слова сказаны, больше никого ни в чем не переубедить.
А еще лучше – и не пытаться переубеждать. В 2022 году мы догадывались, а по итогам 2023 года знаем точно: если заставить себя не думать о войне, то, в общем и целом, можно продолжать жить в России как ни в чем не бывало. Строить карьеру, развивать бизнесы, захватывать рынки. Главное – делать вид, что ничего не происходит, и фыркать на тех, кто в приличном обществе попытается заговорить на эти непристойные темы. Кажется, это всегда называлось приспособленчество, а теперь называется конформизм.
Конформисты теперь считаются нашей новой надеждой. Когда стало понятно, что на пикеты не выходят даже матери погибших мальчиков (хотя им-то чего терять?), а ректоры, подписавшие все нужные письма в поддержку войны, не стали персонами нон-грата в приличном обществе, умные люди нам объяснили – все дело в конформизме. Дескать, это не потому, что большинство действительно поддерживает войну. Нет-нет, просто в этом аморфном большинстве очень много конформистов. Это они сейчас молчат, а когда режим начнет рушиться, то уж они-то себя покажут!
Я пишу эту колонку в декабре 2023 года в Новосибирске и хочу ответственно заявить: лучше бы войну истово и всем сердцем поддерживало подавляющее большинство населения. Потому что в этом году мне стало особенно тяжело жить в стране победившего конформизма.
Ведь теперь из каждого чайника мне говорят, что дела – это одно, а какие-то там "общечеловеческие ценности" – совершенно другое. Да, этот губернатор ездил на "освобожденные территории" и целовался в десны с бывшими зеками, ставшими героями. И что теперь, не идти к нему на прием, когда зовут? Да, "разговоры о важном" пропагандируют настоящий, а не "украинский" нацизм – и что теперь, из-за этого портить отношения с министерством образования и родителями, которые теперь все больше не "креативный класс", а бюджетники? Да, образование – это про ценности, но кто тебя вообще просит кричать об этих ценностях направо и налево, когда можно и помолчать? Вон все молчат, и даже иногда поддакивают – ну что ты, не можешь точно также?
Эти слова в 2023 году подкрепляются жесткими аргументами. ВВП по итогам года растет? Растет. Безработица падает? Падает. Инвестиции в основной капитал рекордные за десятилетия? И это правда. Все, кто перед камерами (хотя бы и с фигой в кармане) плетет маскировочные сетки, получают госсубсидии, любые лицензии и аккредитации? И это тоже правда.
А что я и люди вроде меня, собственно, можем сказать им в ответ? В ответ мы можем только промямлить что-то про мораль и нравственность, про ужасные человеческие потери, про бюджетные пузыри и перекосы в экономике. Мы похожи на заплесневелых профессоров начала 90-х годов, которые продолжили заниматься своей наукой, когда нормальные пацаны вовсю зарабатывали первые капиталы. Кому-то нас жалко. Кто-то над нами смеется. Кто-то смотрит как на юродивых. Мы как зверушки в цирке – вызываем неподдельный интерес.
Мы окончательно ушли во внутреннюю эмиграцию. Нам, в сущности, больше нечего предъявить окружающему миру, кроме разговоров про ценности. А окружающий мир предъявляет нам в ответ растущую экономику и все новые и новые возможности для тех, кто день за днем готов если не соглашаться, то хотя бы не замечать. А потом – крутить у виска, рассказывая про тех, кто не соглашался и замечал.
Нам тяжелее чем тем, кто в настоящей, "внешней" эмиграции. Не потому, что мы здесь один на один с российской правоохранительной системой (хотя и поэтому тоже). "Внешние" эмигранты читают сводки новостей из России, ужасаются происходящему и лишний раз убеждаются в правильности своего выбора. Мы читаем те же сводки новостей, а потом выходим из дома и видим едущие машины, спешащих на работу людей (не орков!), работающие театры и открывающиеся школы. Видим обычную жизнь, в которой нет никакой войны. И невольно сомневаемся – а мы точно нормальные?
Моя коллега, которую полтора года назад мы перевозили в Батуми к мужу, с тех пор бывала в России еще трижды – в основном, чтобы распродать оставшееся имущество. Ее муж не приезжал ни разу. Их родители почти за два года так и не поняли, почему дети и внуки уехали и почему не могут вернуться.
Сергей Чернышов – кандидат исторических наук
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
