Сегодня суд должен избрать меру пресечения бывшему депутату Госдумы оппозиционному политику Дмитрию Гудкову. Ему грозит до 5 лет по обвинению в нанесенном государству имущественном ущербе. Сейчас Гудков содержится в изоляторе временного содержания. Накануне в квартирах и на даче семьи Гудкова, у его родственников и коллег прошли обыски. Многие наблюдатели, включая Алексея Навального, уже оценили это дело как исключительно политическое. Одновременно силовики возбудили уголовное дело против Андрея Пивоварова, бывшего исполнительного директора "Открытой России" – организации, признанной в России нежелательной. Пивоварова задержали в самолете за считаные минуты до взлета – политик летел в Варшаву. В суде по мере пресечения он связал свое преследование с намерением баллотироваться в Госдуму. Пивоварова отправили в СИЗО на два месяца.
О причинах усиления политических репрессий, а также о том, стоит ли ждать их прекращения, в интервью Сибирь.Реалии рассказал политолог Аббас Галлямов.
– Штабы Навального и ФБК разгромлены, как и "Открытая Россия". Практически на всех наиболее известных оппозиционеров завели уголовные дела. Многие были вынуждены уехать из России. Кого-то, как Ройзмана, пока прессуют административками. Чего власть добивается, чего опасается? Почему это происходит именно сейчас?
– По мере приближения выборов становится очевидно, что с точки зрения административно-силовой мы страну контролируем, а в публичной политической плоскости у нас проблемы. Когда до выборов полгода и рейтинг "Единой России" не столь высок, ты думаешь, ладно, ближе к делу креатив придумаем, поднажмем, больше денег выделим на пропагандистов. По мере приближения выборов приходит понимание, что это не просто. Поэтому возобладала точка зрения, что решать проблему надо радикально – просто никого не допускать. Причем власть хорошо помнит 19-й год, что работу по недопуску в Мосгордуму они организовали крайне неудачно, руками избиркомов, в разгар избирательной кампании. И получилось, что привязка происходящего к выборам была очевидна даже самому недалекому избирателю. Плюс по каждому отдельному оппозиционеру принималось индивидуальное решение: Соболь, Галямина, Гудков – изо дня в день на избирателя сыпались новости об отказе в регистрации, создавая волну возмущения. Чем это закончилось, мы помним.
Путин травмирован распадом СССР, считает его величайшей геополитической катастрофой 20-го века
В этот раз они решили сделать умнее: запретить всех оптом и на дальних подступах. Для этого приняли закон об экстремизме еще до старта избирательной кампании. Чтобы предвыборный контекст был очевиден не для всех. Я думаю, что когда избирательная кампания будет объявлена, репрессии прекратятся, потому что они – очень плохой фон для выборов. Негативный контекст действует не только на оппозиционного избирателя, но и на лоялистов, их он тоже погружает в депрессию. Они ведь хотят видеть светлое будущее, а не то, как людей в тюрьмы сажают изо дня в день.
– Но чем власти в этом смысле помешали Гудков и Пивоваров?
– Они потенциальные кандидаты, причем сильные. И тот, и другой практически любого единоросса сделают – по крайней мере, в Москве и большинстве крупных городов.
– Допустим, это так. Но представим, что их зарегистрировали кандидатами и дали честно избраться. Что они вдвоем смогут сделать в Госдуме абсолютно послушного большинства?
– Конечно, система не рухнет. Кремлю не следует загонять ситуацию в тупик. Нельзя всю политику выталкивать на улицу. Пусть изберутся 10–15 человек, включая Соболь, Гудкова. Пусть парламент станет чуть более шумным. Насколько оппозиция укрепится в Госдуме, ровно настолько ослабеют антисистемные настроения. Люди почувствуют, что система небезнадежна и незачем устраивать революцию, можно бороться в рамках политической системы. Объективно это так. Но Кремль действует в другой логике, она связана с мироощущением Путина – больше всего он боится прослыть слабаком. Он травмирован распадом СССР, считает его величайшей геополитической катастрофой 20-го века. Он и его окружение, так сказать, жертвы тех событий. Они считают, что СССР развалился, потому что Горбачев слабину дал, а государственная власть не имеет права проявлять слабость. Вот их лейтмотив: мы не должны дрогнуть и прогибаться. И ступив один раз на скользкую тропу авторитаризма, они уже не могут остановиться, потому что боятся, что это будет выглядеть как прогиб перед оппозицией, общественным мнением, Западом.
– Можно ли сделать вывод, что в окружении Путина над условными либералами возобладали силовики? Раньше часто говорили о их противоборстве. Или эта конструкция уже неактуальна?
– В любом сообществе, в любой администрации есть сторонники более радикальных и умеренных шагов. Это будет актуально всегда и везде. Конечно, есть очевидный тренд в сторону закручивания гаек. Путин говорит своим условным "голубям": вы пытались мягкими методами рулить, чем это закончилось? Протесты, рейтинги падают. Вы не справляетесь, поэтому пусть банкуют "ястребы". Но это не означает, что в рамках магистрального дрифта не будет каких-то колебаний. Например, в целом сажаем, но пока идет избирательная кампания – не сажаем. Вот сейчас Навальный объявил, что СК возбудил на него три новых дела. Очевидно, что это совершенно не нужные Кремлю события, ведь новые дела опять поставят Навального, который и так сидит, в центр повестки.
– Тогда зачем сейчас эти новые дела? Результат неразберихи наверху?
– Силовики, получив однажды команду фас, продолжают работать в этой логике. Но обратите внимание: Навальный об этом написал, но тема развития не получила, СК это не подтвердил. И никаких мероприятий в рамках этих дел пока не происходит. Я это воспринял как то, что Кремль притормозил этот процесс, чтобы он не вылился в публичную плоскость. Может, следователи в кабинете что-то и кропают, но внешне ничего не происходит.
– Как вы думаете, могут ли аресты оппозиционеров накануне встречи Путина с Байденом быть целенаправленной и демонстративной акцией, адресованной Западу?
– Я не связываю это с встречей Путина и Байдена. Это попытка решить системную проблему. Госдума – это вопрос принципиальный. Будет ли Кремль ее контролировать на 100 процентов, как было до этого, или не будет – вот ключевой вопрос.
– Возможно, опасения Кремля за Госдуму еще можно понять. Но чем ему помешали муниципальные депутаты? В марте в Москве задержали 200 человек на форуме мундепов, в конце мая в Новгороде сорвали их съезд, посадили на 7 суток Юлию Галямину, которую в конце прошлого года осудили по дадинской статье и лишили статуса районного депутата. Здесь власть тоже видит угрозу?
– На самом деле это реальная угроза для Кремля. Его действия в этом смысле оправданны. Что такое революция? Это ведь не просто толпа выходит на улицу. Толпа на улице – обычно это просто бунт. Настоящая революция начинается, когда революционеры захватывают один из институтов или создают новый институт, который начинает претендовать на исполнение полномочий государства. Муниципалитеты – это официальный институт, прописанный в Конституции, пусть даже обескровленный в рамках существующей модели. И вот у нас в стране все больше людей, которых нельзя обвинить в том, что они маргиналы и американские наймиты, сидят у себя в законодательных собраниях, общаются с людьми. Именно через них осуществляются низовые контакты с гражданами, а не через декоративные и фиктивные институты типа ОНФ или Общественной палаты, которые очевидно не работают в качестве каналов обратной связи. Как и "Единая Россия" – тоже фикция. Вся эта машина контактирует с людьми через муниципальных депутатов. И оппозиционеров среди них становится все больше и больше, потому что протестные настроения в стране растут. Выиграть на них маленькую кампанию и противостоять местному административному ресурсу легче легкого. Оппозиционный кандидат может собрать своих друзей и родственников и пригласить на избирательные участки – проголосовать и понаблюдать. Это же не округ на 500 тысяч. И выборы выиграны. Таких людей будет все больше и больше. И они объединяются, становятся частью федеральной повестки. Это и есть глас земли, так сказать, глубинного народа. Не какие-то там либералы-западники. ФБК разбили, и земской съезд получился некоей альтернативой, которую люди слышат и воспринимают в качестве своих представителей. Но Кремль пытается не допустить структурирования оппозиции. Власть не может подавить протест в целом, но может сделать так, чтобы он не обрел структуру, форму. Пусть он будет аморфным, без лидера. Логика такая.
В какой-то момент у людей прорвет – возмущение окажется настолько сильным, что перекроет остальные эмоции
– Вы говорите, что протестные настроения усиливаются, а я вижу, что усиливаются репрессии, но народ безмолвствует. Прекратились и локальные протесты – в частности, акции в Хабаровске. Впечатление такое, что запал иссяк.
– Почему это все ослабело? Потому что Навальный приехал слишком рано. Протестные настроения усиливаются, но они не достигли такого уровня, чтобы люди на протяжении многих месяцев могли изо дня в день вести борьбу, как бывает на пике революционной ситуации. Пока люди готовы выйти один, два, три раза – показать властям, что они недовольны, и снова разойтись. Поэтому Навальному надо было прилететь в Москву гораздо позже, в конце мая – начале июня, на старте избирательной кампании, чтобы поднятая им волна уже не схлынула до сентября, чтобы она наложилась на общую политизацию, которая всегда происходит во время избирательной кампании. Тогда эта волна доминировала бы все три месяца, и к сентябрю весь протестный избиратель был бы "намагничен". Многие пошли бы на выборы наблюдателями. Был бы результат. А он приехал слишком рано, волна поднялась, но не удержалась и схлынула. Удержать протест с февраля по сентябрь – чрезвычайно сложная задача, оппозиция с ней не справилась. Нынешнее затишье – это естественный спад после бурной волны эмоций, которые люди выплеснули. Но негатив копится и рано или поздно снова выплеснется на улицу. Когда это произойдет, в гораздо большей степени зависит от власти, а не от оппозиции, которая разгромлена и деморализована. Будут протесты другого типа, не такие, как после роликов Навального, а как в Хабаровске, где никто людей не организовывал. Или как в Беларуси или во время выборов в Мосгордуму. Такие протесты никто никогда не сможет предсказать, ни оппозиция, ни власть, ни сами люди. Вполне возможно, что повод будет не политическим, а экологическим, как в Шиесе. Просто в какой-то момент у людей прорвет – возмущение окажется настолько сильным, что перекроет остальные эмоции. И таких протестов безлидерных со временем будет происходить все больше.
– Правильно ли я понимаю, что ждать появления столь же яркой и харизматичной фигуры, как Навальный, оппозиционным силам в ближайшее время не стоит?
– Нет, это абсолютно реально, запрос такой есть. Запрос на оппозиционность очень силен, и он крепнет. Сейчас, во время избирательной кампании, вам любой политолог скажет: во время проведения фокус-групп ты видишь, что чисто позитивные агитационные месседжи, в которых нет критики существующей системы, вообще не заходят. Люди не верят в такое, им это кажется неживым, неискренним. Они ждут текстов и месседжей, содержащих критику существующего порядка. Запрос рано или поздно будет удовлетворен, другое дело, что я сейчас не вижу из тех, кто "на поверхности", кого-то, кто мог бы занять это место.
– Даже кандидатов нет?
– Ну, почему… Юлия Галямина своими действиями, связанными с земским съездом, повышает свой статус. Динамика есть. Но что дальше с ней будет происходить, предсказать невозможно. Пока уровня Навального она, конечно, не достигла. Сейчас очень многое зависит от властей, кого они будут "раскручивать" в качестве лидеров протеста с помощью репрессий. С другой стороны, люди тянутся к успеху. Вдруг кто-то на фоне тотального разгрома оппозиции продемонстрирует успех – Яшин, например, выиграет выборы в Мосгордуму. Какое-то количество обвинит его в сотрудничестве с властями, кто-то – к нему потянется. Хотя он, конечно, снизил планку, заявив об участии в выборах в Мосгордуму, а не в Госдуму. По сути, он заявил, что боится ругать Путина и будет ругать Собянина. Но если он победит, какое-то количество людей к нему потянется.
– Но ведь Яшин, Галямина, тот же Гудков – лица в политике отнюдь не новые, для многих уже очевидно, на что они способны и каков их политический максимум. Можно ли ожидать теперь от них какого-то значительного роста популярности?
– На самом деле они известны только в узкой политической тусовке. А для массового избирателя они люди незнакомые, и в этом смысле потенциал у них есть. Это не является большой проблемой.
– Чего можно ожидать от выборов в Госдуму? Как поведут себя избиратели? Есть ли смысл рассчитывать на "Умное голосование", например?
– Ситуация оказалась в точке бифуркации, когда совершенно непонятно, куда покатится шар. Какой импульс окажется сильнее, туда он и покатится. Очень неустойчивое равновесие сейчас. С одной стороны, есть усиливающиеся протестные настроения, и фундаментальные причины, которые к ним привели, никуда не делись. Путин по-прежнему в Кремле, курс прежний, уровень жизни снижается. Но действия властей по подавлению протеста, людей, которые способны его структурировать, – они тоже влияют на процесс. И что окажется сильнее, предсказать очень сложно. Очень многое зависит от того, как поведет себя власть. Если будут действовать не очень умно и спровоцируют новый всплеск возмущения, будет одна история – повторение 19-го года, высокая протестная явка, мобилизация, поражение властей. Либо власти очень сильно сфальсифицируют выборы, и тогда будет что-то вроде Болотной в качестве ответа на фальсификации. Но, возможно, власти сумеют создать позитивный фон, репрессии свернут, и протестный электорат не сумеет мобилизоваться. Все зависит от повестки ближайших трех месяцев. Сейчас от властей зависит гораздо больше, чем от оппозиции. Так чаще всего и бывает: то, что оппозиция реально перехватывает повестку, как это было зимой, – исключение. Да и любая революция развивается, в первую очередь, вследствие ошибок властей, а не действий оппозиции.
Не исключаю, что Кремль, с удовольствием потирая руки, сам Лукашенко к этим шагам подталкивает: давай, мочи их там
– Вы следили за праймериз "Единой России"? Что можете сказать об их ходе и результатах?
– Следил в общих чертах. Абсолютная фикция. Все результаты нарисованы, все кандидаты были известны заранее, согласованы на всех уровнях. Список утвержден. Всегда так было. Единственное отличие от прошлых лет – это гораздо больше сообщений о возмущении людей, которых принуждают голосовать. Видимо, общий рост протестных настроений сказывается. Раньше людей заставляли, они молча это делали, а сейчас начали возмущаться. Поэтому в привязке к праймериз доминировала тема административного принуждения. Праймериз никогда не были слишком продуктивными, но хотя бы особого вреда не приносили. А в этом году они для власти принесли гораздо больше вреда, чем пользы.
– Вы согласны с тем, что происходящее в Беларуси – на пользу Кремлю? Есть мнение, что Лукашенко таким образом попадает еще в большую зависимость от России, а у Путина появляется еще один предмет торга в переговорах с Западом.
– Пока режим Лукашенко не рухнул, происходящее там выгодно Путину в том смысле, что на его фоне он сам выглядит вполне приличным и рукопожатным. Все-таки те зверства, которые происходят там, – нам до них, к счастью, далеко. И это расширяет Путину пространство для маневра. Я даже не исключаю, что Кремль, с удовольствием потирая руки, сам Лукашенко к этим шагам подталкивает: давай, мочи их там. Но после того, как Лукашенко рухнет, все эти плюсы испарятся, появятся колоссальные проблемы, потому что это, безусловно, взбудоражит российскую оппозицию, создаст мощнейший импульс для роста протеста у нас. "Смотрите, если белорусы смогли, то и мы сможем". Чем сильнее Лукашенко прессует народ у себя, тем сильнее будет волна радости и воодушевления, которая охватит не только Беларусь, но и российскую оппозицию.
– Происходящее сегодня в России наводит вас на мысли об исторических параллелях? С чем это можно сравнить и какие прогнозы можно строить?
– Да, это напоминает начало 20-го века, закручивание гаек после неудачной революции 1905–07 года. Куда в итоге страна пришла, все помнят. Вторая параллель – "мрачное семилетие", завершившее царствование Николая I. Когда напуганные европейскими революциями 1848 года российские власти стали резко закручивать гайки, вводить цензуру, погрузили страну в архаику и реакцию. Но впереди маячит поражение этого режима и новая волна вынужденной либерализации. Александр II не был убежденным либералом, просто стало очевидным, что страна исчерпала себя и надо менять курс.
– Ну, честно говоря, первая параллель оптимизма отнюдь не вызывает, учитывая последовавшие вскоре после тех событий переворот и гражданскую войну.
– Да, конечно. Но это не значит, что это стезя, с которой нельзя съехать. Если власть начнет реформы… Ведь и Николай II мог спасти ситуацию, сделать из России конституционную монархию. И никакой Ленин с Троцким ничего бы не смогли сделать, никакой революции бы не было. Но царь загнал ситуацию в тупик своим политическим непрофессионализмом, своей неадекватностью. Поэтому и случилось то, что случилось. А гипотетически, если Путин в 24-м году скажет: все, я ухожу, предложит нормального преемника, а тот начнет раскручивать гайки и запустит постепенные реформы, все обойдется без повторения тех событий.
