Режим в омских колониях напоминает что-то среднее между лагерем и сумасшедшим домом, а заключенные сочувствуют тем, кого отправляют в Омск, заявил после обмена и освобождения российский политик Владимир Кара-Мурза. За время заключения он успел побывать в ИК-6 и ИК-7 Омска, а также в тюремной больнице №11. В последние годы заключенные и правозащитники неоднократно рассказывали о системе пыток, выстроенной в Омской области. С началом войны в Украине значительная часть зэков из омских колоний ушла на фронт, желая заработать и избежать пыток, рассказали проекту "Окно" правозащитники.
Текст: проект "Окно"
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм
"Думал, зэки все выдумывают"
Андрей Макаров (имя и фамилия изменены по просьбе респондента. – Окно) приехал в Омскую область в 2013 году из колонии в Краснодарском крае. Он получил более 14 лет по статье, связанной с наркотиками. Вышел в конце 2022 года, примерно через полгода после начала войны в Украине.
Андрея привезли в омское СИЗО-3, которое в те годы использовалось в качестве пересыльной тюрьмы. В 2014 году СИЗО закрыли после жалоб заключенных и ряда газетных публикаций: судя по сообщениям, сотрудники изолятора заставляли осужденных перемещаться, согнувшись вниз под углом 90 градусов. Тех, кто согнулся недостаточно низко, избивали. Через год после закрытия пациенты тюремной больницы №10 в Омске рассказали, что из-за жалоб на бытовые условия их вывозили в здание СИЗО-3, где надевали на головы мешки и били электрошокером.
– СИЗО-3 закрыли только благодаря правозащитникам, – говорит Андрей. – Тогда такое было еще возможно. Например, омская правозащитница Ирина Зайцева сильно помогла тогда. Это было ужасное место: людей привозили транзитом и сразу начинали "ломать". Удары током по всем местам, удушения пакетом, подвешивание – абсолютно гестаповские методы. И самое главное, в этом насилии не было никакого смысла. Животная бессмысленная жестокость со стороны сотрудников, будто сошедших с ума. Пожалуй, это и отличает колонии омской области от множества других ужасных мест в системе ФСИН: очень часто смысла в пытках нет никакого, там царит необъяснимый садизм.
После СИЗО-3 Андрей перевели в омскую ИК-7, куда на ЕПКТ (Единое помещение камерного типа, помещение в него применяется в качестве наказания) позже привозили и Владимира Кара-Мурзу. Бывший заключенный вспоминает, что после 2018 года администрация колонии стала реже применять массовые пытки, предпочитая давить на заключенных ужесточением режима. Например, сам Макаров три последних года провел в одиночной камере. В заключении он стал заниматься правозащитной деятельностью, помогая осужденным составлять жалобы и заявления.
– Руководство считало, что я плохо влияю на других заключенных, поэтому отправляли на "одиночество". В какой-то момент я заболел туберкулезом. Меня привозили на больницу №10, но даже там держали в одиночной камере. Когда я все-таки добился перевода именно в больничное отделение, то меня в определили в психиатрию, где ты тоже сидишь в "одиночестве". Там ты сидишь в таком боксе, где тебя закрывают на замок. По большому счету та же самая камера, только кровать не пристегивается к стене. А вообще "одиночество" – это практика именно омских учреждений. Чтобы изолировать человека, существует несколько видов ужесточения режима, куда отправляют в качестве взыскания: ЕПКТ, ШИЗО (штрафной изолятор) или СУС (строгие условия содержания). И если обычно даже в условном ЕПКТ заключенные находятся вместе, то в Омске – в одиночестве. Я отбывал на СУС, а Кара-Мурза – на ЕПКТ. "Одиночество" само по себе является пыткой.
В 2018 году в соседней с ИК-7 колонией №6 произошел бунт заключенных. Осужденные, не выдержав издевательств, объявили голодовку и вывесили в окно баннер с надписью: "Помогите". Однако Андрей не думает, что частичный отказ от пыток в "семерке" связан с протестами заключенных в другой колонии.
– Я бы сказал, что к тому времени "семерка" наработала себе репутацию. Поэтому заключенные приезжали уже подавленными, они заранее боялись. При этом пытки, конечно, сохранились в меньшем масштабе. Например, пытка музыкой. Я радио до сих пор ненавижу. Его включали безумно громко. Могли на разных приемниках поставить три разных волны одновременно. Три источника звука одновременно – невыносимо. Меня лично пытали током. Подключают к тебе провода. У них машинка какая-то для получения электричества, но ты ее не видишь, потому что мешок на голове. К носу ватку с нашатырем подносят либо вообще без нее. Провода подводят к гениталиям. Могут подвесить к потолку. Если надолго, то за одну руку, вторую – пристегивают к стенке. Каждые два часа ходят, меняют тебе руку, чтобы не сильно затекла. Я когда в 2013 году ехал в Омск, мне говорили про пытки. Я думал: "Вы что, бл..., сдурели, в 21-м веке, какие пытки?" Думал, зэки все выдумывают, но нет. У нас, например, был там сотрудник, у которого была любимая присказка такая: мол, надо вам ток к яйцам подключать, чтобы от вас, ублюдков, уже не родился никто потом.
– Почему политзаключенных физически не пытают? Если за тобой стоят СМИ, правозащитники, адвокаты, то ФСИН не будет связывать и применять физическое насилие. Это никому не надо просто. Зато если обычному мужику за незастёгнутый воротник ничего не бывает, то Кара-Мурзу или Навального сразу отправляли в ШИЗО, – говорит Макаров.
Владимир Кара-Мурза назвал тюремную больницу №11 в Омске худшим из 13 учреждений ФСИН, в которых он побывал. "Постоянные обыски там были на каждом шагу, буквально каждые 50 метров. Руки за спину. Лицом к стене. Ни на кого смотреть нельзя. Каждое утро в камеру заходят сотрудники с огромными деревянными молотками, устраивают полный обыск", – рассказал Кара-Мурза.
– Обыски и жесткий режим – это не отличительная черта тюремной больницы, – говорит Андрей Макаров. – В ЕПКТ на "семерке" абсолютно все то же самое, и Кара-Мурза там тоже был. В больнице я, например, лежал в закрытом боксе и читал книжку. Меня не мучили музыкой. Поэтому нет, я бы сказал, что тюремная больница отличается в лучшую сторону. Там можно хотя бы как-то восстановиться. Хотя медицина там не работает. Я, пока сидел в тюрьме, 11 зубов потерял.
Заключенных из ИК-6 и ИК-7 начали набирать в ЧВК "Вагнер" вскоре после того, как Макаров вышел из колонии. Вербовка продолжилась и в 2024-м: сообщения о пропавших без вести заключенных из ИК-6 можно было найти в минувшем мае.
– Один мой приятель с "семерки" ушел на фронт в 2022 году, – говорит Андрей Макаров. – Другой, с которым в 2016 году сидели в одной камере – тоже ушел. В первые дни на фронте ему оторвало голову. А первый вернулся, отслужив полгода. Забирают и сейчас. Вообще, сейчас заключенные завидуют тем, кого вербовал Пригожин. Тогда полгода продержался – вернулся с помилованием. Сейчас будешь воевать, пока не сдохнешь либо пока война не закончится. Мне заключенные рассказывают сами, что если в 2022 году забирали раз в месяц по 200–300 осужденных туда, то сейчас по 20–30. Везти уже некого.
"Они придумывали все новые и новые пытки"
Чеченец Малхо Бисултанов отбывал наказание в ИК-6 и ИК-7 Омска. До 2011 года он жил в украинском Мелитополе. Знакомый по имени Александр Шеремет пригласил Малхо на съемки фильма в Москву, однако прямо на студии "Мосфильм" Бисултанова задержали сотрудники полиции. Сначала он проходил по делу человека по фамилии Тимиргираев, обвиняемого в вымогательстве. Позже у Бисултанова нашли наркотики, хотя и он сам, и правозащитники обвиняли сотрудников МВД в фабрикации дела.
В 2015 году в ИК-7 Бисултанова пытали в колонии №7: на голову надевали мешок, а сверху шапку-ушанку, к пальцам ног подключали провода, обливали водой и били током. Зажимали заключенному нос и через двойные наволочки заливали воду в рот, били по ступням, оставляя черные синяки.
– Когда я был в Москве под следствием, многие состоятельные люди готовы были заплатить, чтобы не ехать в Омск. Собственно, на этом оперативные сотрудники и зарабатывали. Я был тогда далек от тюрьмы и удивлялся: а какая разница, где сидеть? Но оказалось, что лучше расстаться с чем угодно, нежели попасть в Омск. Каждый раз тебя пытают каким-то новым методом, и ты думаешь: наверное, ничего хуже этого не может быть. Но тебя снова удивляют. Причем действуют методично: оставляют старую пытку, но добавляют новую. В основном пытают, конечно, на ИК-7, где особый режим. Туда людей специально вывозят на ЕПКТ, где можно спокойно пытать. В ИК-6 пытки тоже есть, но "семерка" – просто ад. Там пытают и холодом, и холодом, оголяют гениталии, бьют током, подвешивают, мажут анус разными разъедающими жидкостями, засовывают туда разные предметы.
– От меня под пытками требовали, чтобы я признал преступление, связанное с наркотиками. Но я придерживаюсь традиционного ислама. Для меня наркотики исключены и признаться по такой статье тоже неприемлемо. Тем более я не ничего не совершал. Для чеченца оскорбительно отбывать за наркотики. Мой отец прожил меньше месяца, когда узнал, за что меня посадили.
В омских колониях Малхо Бисултанов находился дважды: с 2014 по 2015 год и с 2018-го по 2019-й. После пыток в 2015 году он объявил голодовку и смог привлечь внимание правозащитников.
– Когда меня повезли на тюрьму еще дальше, в Красноярский край, со мной ехал грузин, который был бродягой. То есть человеком, живущим по воровским понятиям. В Омске его заставляли делать доклад. Надзиратель заглядывает в окошко в двери, а ты должен встать в определенный квадрат в камере и назвать себя, статьи, по которым сидишь. Они могут десять раз заглянуть, и ты должен каждый раз делать доклад. Во многих случаях это неприемлемо: меня, например, каждый раз заставляли признаться, что я сижу за наркотики. Так вот, грузин в знак протеста отрезал себе часть языка и выбросил на продол (коридор в корпусе колонии или тюрьме. – "Окно") через окно для приема пищи. Его отвезли на вольную больницу, остановили кровь и потом снова повезли на ЕПКТ – дальше пытать. Он там нашел какой-то крючок и вырвал вторую часть языка. Когда мы ехали по этапу, его избивали, а он просто рычал в ответ.
После Омска Малхо Бисултанов находился в Красноярском крае, в крытых тюрьмах Енисейска и Минусинска. По словам Бисултанова, красноярские учреждения ФСИН отличаются от омских тем, что в последних заключенных пытают как сотрудники, так и заключенные-активисты. В Красноярском крае сотрудники ФСИН предпочитают не участвовать в пытках, а заставляют это делать "актив" в обмен на отпуска, передачи и другие привилегии. В каждом красноярском СИЗО есть "директор" – заключенный-активист, который следит происходящим от имени администрации.
– Я же планировал написать книгу о том, как в России можно сесть ни за что, – говорит Малхо. – Поэтому я разговаривал со всеми: от мелкого жулика до бродяги, от рядового конвоира до генерала, некоторые из которых к нам приезжали. Я пытался узнать, в чем смысл этих пыток. Лишь один начальник мне ответил честно на все вопросы: он сказал, что такова система. Он говорил, что нужно уничтожить оперативный штаб в Москве, который связан с ФСБ и в большей степени ответственен за пытки. Цель пыток – сделать так, чтобы человек выучил выражение "разрешите бегом". То есть чтобы любое требование администрации он выполнял бегом, не задумываясь, законное оно или нет. Впрочем, из соседних камер ты слышишь, что пытают и тех, кто уже говорит "разрешите бегом". Пытки уже ничего не меняют, но тебя все равно пытают. От тебя отстанут только тогда, когда ты превратишься в тряпку либо решишься на самоубийство. Бродяг, воров, ауешников везут в Омск, чтобы просто ломать. Как говорится, если тебя заточковали (взяли на карандаш сотрудники. – "Окно"), то отправят в Омск в мясорубку. Люди, которые работают в этих колониях, могут тебе сочувствовать, но приказ они все равно будут выполнять.
"На войне по-любому лучше, чем в омской зоне"
Пытки в учреждениях ФСИН, в том числе в омских колониях, связаны с тем, что органы пенитенциарной системы ведут "оперативную работу", говорит основатель фонда "Русь сидящая" Ольга Романова. Вместо исправления и воспитания заключенных оперативники в колониях "выбивают" из них признания в новых преступлениях. Правозащитники неоднократно требовали разделить функции ФСИН, исключив оперативные разработки в тюрьмах, а также упразднить Управление "М" ФСБ, курирующее оперативную работу во ФСИН.
– Я всегда говорю, что самые ужасные места заключения в России (если мы придерживаемся географического принципа) – это Владимир и Омск. И там, и там такая ситуация сложилась исторически. Омские зоны всегда специализировались на ломке. Туда привозили и привозят специально, чтобы ломать. Например, там ломали "воров в законе", это продолжается и сейчас. Зоны в России ужасны все, но ИК-6 и ИК-7 особенные. Например, там в коридоре висят портреты начальника, написанные заключенными. Увидев такое, можно уже себе представить, что вообще там происходит. Еще там есть то, что мало где осталось: заключенных заставляют маршировать по плацу с патриотическими песнями. Так их хотят перевоспитать. Многие заключенные, которые оттуда выходили, говорили, что вся система в Омске направлена именно на перестройку человеческой психики. Это не перевоспитание, а уничтожение человеческого достоинства, – говорит Романова.
Гонения на заключенных-мусульман – общая практика для российских колоний. Таким образом ФСИН борется с консолидацией религиозных радикалов, но эффект пока обратный: в 2024 году заключенные, поддерживающие террористов из "Исламского государства", брали заложников в СИЗО в Ростове-на-Дону и в колонии под Волгоградом. Участники терактов доставили оружие, не покидая колонию.
– В течение последних лет в колониях сформировались так называемые "тюремные джамааты", на которые всем во власти было абсолютно наплевать, - говорит Романова. – В конце концов поступила команда их уничтожать. Но сотрудники ФСИН же не семи пядей во лбу. Они уничтожают не джамааты, а самих мусульман.
По словам правозащитницы, заключенные из Омской области охотно откликнулись на предложения от ЧВК "Вагнер" и Минобороны поехать на войну в Украину.
– Я бы сказала, грубо, что на войну забрали порядка 45% от всех заключенных (ИК-6 и ИК-7. – Окно). Забирают еще, и люди идут, поскольку находиться там невыносимо. На войне по-любому лучше, чем на омской зоне. Это шанс избежать пыток. Я хочу сказать, что много в каких колониях пытки прекратились во время войны: нельзя портить товар для Минобороны. Но в Омске нет – ничего не прекратилось, – отмечает эксперт.
В ИК-6 после обмена и освобождения Владимира Кара-Мурзы провели конкурс "Триумф воли". Участники из числа заключенных соревновались в многоборье. Организаторы не уточнили, почему выбрали для мероприятия такое название. Так же назывался фильм 1935 года о съезде Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП), снятый кинорежиссёром Лени Рифеншталь по заказу Адольфа Гитлера. Позже в ИК-6 отметили День флага РФ.
Малхо Бисултанов сейчас живет не в России. Андрей Макаров остаётся в стране. Еще в колонии он добился от администрации, чтобы в камеру повели горячую воду, а тюремные дворики расширили так, чтобы заключенные могли нормально гулять. После тюрьмы Макаров не бросил правозащитную деятельность. Сейчас он помогает заключенным в нескольких регионах России.
– Думаю, главная опасность для системы, когда человек перестает бояться, – размышляет Макаров. – Например, мне опера прямо говорили: "Либо ты перестаешь жаловаться, либо мы тебя изнасилуем просто". Я ответил, мол, давайте прямо сейчас начнем. И они увидели, что больше не могут мной манипулировать. Очень важно разговаривать с сотрудниками на языке законности, тыкать их носом в документы и так далее. Внутри ФСИН привыкли иметь дело с бандитами, к такому они не готовы. Также важно иметь хорошего адвоката или доверителя. Это очень сложно, но главное – не бояться.
