55 лет назад в новосибирском Академгородке произошел скандал, о котором вспоминают до сих пор. В 1968 году в СССР шли аресты и преследования инакомыслящих на фоне вторжения в Чехословакию. Но прямо накануне этих событий советская цензура на короткий момент дала трещину. На сцену Дома Ученых новосибирского Академгородка вышел Александр Галич с гитарой на плече и запел: "И не веря ни сердцу, ни разуму, Для надежности спрятав глаза, Сколько раз мы молчали по-разному, Но не против, конечно, а за!..." На этих словах весь зал, три тысячи зрителей, поднялись с мест и дослушали песню стоя. В молчании. Потом были овации, о которых уже в эмиграции Галич вспоминал как об огромном успехе своего первого и последнего выступления на публику в Советском Союзе.
Но организаторы Первого всесоюзного фестиваля бардовской песни в Новосибирске не успели насладиться тем, что их замысел "выстрелил" так громко. Начались вызовы "на ковер" , доносы и разгромные статьи в газетах. Фестиваль объявили серьезной "политической ошибкой". А закончилось это все разгромом клуба "Под интегралом", создатели которого и устроили единственное публичное выступление Галича в СССР.
Клуб "Под интегралом" был организован молодыми учеными Академгородка в декабре 1963 года и являлся одним из ярких символов хрущевской "оттепели". Устав клуба на шуточный лад повторял Декларацию прав человека. Его организаторы официально именовали себя "министрами". Герман Безносов, выпускник томского политеха, был "министром странных дел".
В то же время клуб "Под интегралом" был серьезной дискуссионной площадкой, куда приходили с докладами академики Лаврентьев, Александров, Канторович и другие великие. На дебатах царила свобода мнений, участники дискуссий легко выходили за рамки дозволенного простым смертным, критикуя марксизм и советскую экономику.
Пригласив неблагонадежного Галича в Академгородок, организаторы фестиваля как бы ставили ещё один научный эксперимент с целью проверить прочность системы и выяснить, где проходит граница свободы? Ответ не заставил себя ждать. Клуб закрыли.
Корреспондент Сибирь.Реалии поговорил с дочерями Германа Безносова, Анастасией Безносовой-Близнюк и Марианной Безносовой. Обе они сейчас яркие фигуры культурной жизни Новосибирска. Марианна – филолог, поэт. Анастасия больше всего известна своим проектом "Интегральный музей-квартира Академгородка", в котором собраны артефакты "академгородковской" истории, от мебели академика Лаврентьева до автографа Галича.
– Анастасия, это правда, что организаторы Первого бардовского фестиваля 1968 года встречали гостей с плакатом: "Поэты, вас ждет Сибирь!"?
– Что-то такое шуточное они держали в руках в аэропорту. Но это не специально для фестиваля было придумано. В первый раз этот плакат члены клуба "Под интегралом" несли на демонстрации 1 мая 1967 года. Сначала шла обычная советская колонна, затем отдельно шли "интегральцы" с плакатами "Поэты, вас ждет Сибирь", "Интеграл неравен доллару", "Люди, интегрируйтесь", "Перекуем мечи и орала на интегралы" и т. д.
– Говорят, что это стало возможно благодаря демократизму основателя Академгородка Михаила Лаврентьева, который благоволил молодым ученым, позволял им фрондировать и даже не возражал против того, что его называют "дедом"?
– Лаврентьева все так называли в Академгородке. А жену его называли "баба Вера". Это повелось от самого начала Городка.
– В то время шутили, что Академгородок – это шарашка без колючей проволоки.
– Да, и там формировалось уникальное научное коммьюнити. С одной стороны молодежь – люди инновационные, как мои родители, совершенно без корней, приехавшие в Новосибирск со всей страны. Моя мама, Светлана Рожнова, приехала из украинской Шостки, папа – из Якутии. А с другой стороны, Лаврентьев и иже с ним, отцы-основатели Сибирского отделения Академии наук, не скрывающие своего "непролетарского" происхождения. Так, например, "баба Вера" Лаврентьева, родилась в Швейцарии, её матерью была Вера Данчакова, звезда американской биологии, первая исследовательница стволовых клеток. У самой "бабы Веры" первое гражданство было американское, а со своим будущим мужем она познакомилась в 1920-х в Париже, куда Михаил Алексеевич приехал в командировку.
Ведь что такое "оттепель"? Не только "свингующая" молодежь на танцах в Доме ученых, но и свобода говорить о своем происхождении. Многие академики гордились аристократическими предками – баронами или графами. У Алексея Александровича Ляпунова, одного из основателей кибернетики, в коттедже на стене висело генеалогическое древо, уходившее корнями в XIV век, к князьям Галичским. Академики привозили с собой старинную мебель, сохранившуюся в их семьях. Кое-что из этого антиквариата можно увидеть теперь в экспозиции нашего музея. Но главное – не мебель, а вот эти светские традиции сибирских академиков, которые мои мама и папа перенесли в свою хрущевку, где устроили настоящий салон. Двери нашей квартиры никогда не закрывалась. Все знаменитые барды – Дольский, Кукин, Визбор и другие тусовались у нас после концертов.
– Ваш отец даже на общем ярком фоне выделялся особым артистизмом.
– Папа выиграл первый советский конкурс красоты, переодевшись в женское платье. Это было в 1965 году. "Интеграл" объявил тогда конкурс красоты среди девушек Академгородка, но организаторы опасались, что девушки застесняются, не выйдут на сцену. И тогда Герман Петрович решил выступить "на разогреве".
Он вдохновился фильмом "В джазе только девушки", который незадолго до этого прошел в советском прокате. Перед публикой, собравшейся в тот вечер в "Интеграле", мой папа появился в платье, парике, макияже и выступил под сценическим псевдонимом Земфира. В результате жюри, что называется "на голубом глазу" присудило "Земфире" первое место. Но ладно, можно было издалека обмануть жюри. Но ведь президент "Интеграла" Бурштейн утверждал, что после присуждения наград танцевал с папой медленный танец и ничего не заподозрил. Я его спрашивала: "Анатолий Израилевич, как можно вплотную танцевать медленный танец со своим другом и его не узнать?" Он мне клялся, что не узнал папу, а потом, когда тайна "Земфиры" раскрылась, якобы хотел папу побить.
– Наверное, это была очень веселая пятилетка, с 1963 по 1968 в клубе "Под интегралом". А потом их угораздило пригласить к себе Галича, и веселье закончилось. Как вы думаете, понимали организаторы фестиваля возможный риск?
– Наверняка. Ведь изначально фестиваль должен был пройти осенью 1967 года. Но поскольку вся страна тогда отмечала юбилей революции, "интегральцам" сказали: вы что себе позволяете? Переносите свой фестиваль на весну следующего года. Это вызывало у них раздражение и желание пойти ва-банк, пригласив Александра Галича. Спустя несколько лет Галич, уже в эмиграции, будет вспоминать о том, что выступление в Академгородке было его первым и последним официальным концертом в Советском Союзе. Папа любил вспоминать, как Галича привезли из аэропорта к нему в квартиру. Он вошел такой вальяжной походкой, хорошо понимая, что является хэдлайнером фестиваля, и сказал: здравствуйте, я – Галич. На что папа ответил: здравствуйте, я – Безносов. Как бы пошутив, что у каждого человека есть фамилия. Они что-то выпили и начали выбирать песни из репертуара Галича для его выступления. Понятно было, что если прозвучат его самые острые песни, то организаторам настучат по голове. Так и случилось, потому что Галич спел "Памяти Пастернака", "Балладу о прибавочной стоимости" и "Старательский вальсок", где были слова "Промолчи – попадешь в палачи". По словам другого участника фестиваля Юрия Кукина, перед выходом на сцену Галич "принял" за кулисами изрядно коньяку.
– Видимо, тогда для исполнения этих песен на большой сцене нужна была изрядная смелость, а для смелости требовался коньяк.
– В зале Дома ученых было три тысячи человек. А власти были в ярости. Моя мама тогда была вторым секретарем комсомола, а первым был Всеволод Костюк. Сразу после выступления Галича он заявил, что фестиваль был "политической ошибкой".
– Деньги на фестиваль давал комсомол?
– Не совсем, не напрямую. Деньги поступали от кооператива "Факел", созданного "интегральцами" для обналичивания средств со счетов райкома комсомола. И как раз мама имела к этому отношение, поскольку она входила в структуру "Интеграла". Из этих денег оплачивались разные научные потребности. Например, нанимали студентов, чтобы они по ночам остужали горячие блоки ЭВМ в Вычислительно центре. И на эти же деньги привозили из столиц артистов, писателей, театр Розовского, Стругацкого, Войновича. То есть вольница была ещё и экономическая. Мой папа с большим юмором описал в своих воспоминаниях, как устроители фестиваля добивались у городского партийного начальства разрешения продавать билеты на фестиваль, а потом чуть не потеряли сумку с деньгами:
– Ваши родители поженились после фестиваля?
– Они поженились после того, как мама подписала "письмо 46-ти", в котором интеллигенция Академгородка высказалась в защиту московских "самиздатчиков" Гинзбурга и Галанскова. Для секретаря райкома комсомола, для члена КПСС это, конечно, был невероятный поступок. Маму немедленно исключили из партии, из аспирантуры.
Казалось, что это конец карьеры. Но буквально на следующий день директора трех лучших школ Академгородка пригласили её на должность учителя литературы старших классах. Такие были люди - не побоялись зачислить к себе в штат политически неблагонадежную "подписантку". А папа её поддержал, сделав предложение руки и сердца, мама согласилась, и они расписались 1 июня 1968 года.
Позже маму из школы переманили в Институт филологии СО РАН заниматься фольклором. В 2001 -ом она получила Госпремию за свой вклад в издание 40 томов академического издания "Памятники фольклора Сибири и Дальнего Востока". К концу восьмидесятых её официально признали репрессированной, реабилитировали и предложили заново вступить в партию. Но она отказалась. Продолжила работать в институте до выхода на пенсию. Сейчас дома сидит.
– Вы говорили, что она родом из украинской Шостки. Как она переживает новости о войне?
– К сожалению или к счастью, у нее деменция. Поэтому она никак не переживает. Мы не рассказываем ей новости, – говорит Анастасия Близнюк.
– Мама сейчас думает, что это я её мама, поэтому она меня все время требует к себе, как младенец, и плачет, если я ухожу. И да, мы стараемся её "защитить от вредной информации", – говорит Марианна Безносова, – Но при этом украинский язык она помнит, и я читаю ей книжки на украинском. Спрашиваю: у меня есть акцент? Она говорит: нет-нет. Мы с ней песенки поем на украинском. Веселимся.
– Наше время поразительно напоминает 68-й год: вторжение в соседнюю страну, цензура, запреты, аресты. Как вы сами переживаете происходящее?
– Очень тяжело. Мне кажется, мы попали в зазеркалье, и как оттуда выбираться будем – непонятно. Черное теперь – это белое, а за плакат "Миру – мир" могут выписать штраф или завести дело. И что особенно угнетает, среди людей в моем окружении – это, напомню, люди думающие, с высшем образованием, из Академгородка – статистика соответствует официальной: 7 человек из 10 либо поддерживают нынешнюю политику, либо, как страусы, не хотят ничего об этом знать.
– Тот же самый вопрос, как сохранить рассудок и достоинство в условиях запретов и цензуры, мучал людей полвека назад. Когда Галич вышел на сцену Дома ученых и пел: промолчи, попадешь в палачи, публика в переполненном зале слушала эту песню стоя. Какие вам вспоминаются разговоры в семье о том времени и о том концерте?
– По моим детским воспоминаниям, в нашей семье особенно про это не говорили. Конечно, часто собирались друзья родителей, вспоминали молодость, клуб "Под Интегралом", пели песни Высоцкого, Окуджавы, Никитиных, Кукина и других бардов, но о концерте 1968 года, о Галиче и вообще о теме диссидентства в застольях не упоминалось, насколько я помню. Скорее всего, я просто была мала (я родилась в 1972 году) и не понимала, о чём говорят взрослые. Но фраза Антуана Сент-Экзюпери "настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения" точно была девизом нашего дома.
И "культ" "Интеграла" в нашем доме ощущался. Наш папа, Герман Петрович Безносов, как настоящий архивариус бережно хранил всё, что было связано с клубом: афиши, пригласительные билеты, фотографии, отчёты собраний. А главная ценность, которая сейчас хранится в "Интегральном" музее моей сестры, Анастасии, это книга автографов, начатая папой в 1963 году, где оставили свои росписи, эпиграммы, записи, впечатления об Академгородке знаменитые и известнейшие люди страны – учёные, актёры, политики, музыканты. Галич, в том числе, конечно.
В 60-е годы наша мама, Светлана Павловна Рожнова, была вторым секретарём райкома ВЛКСМ и курировала "Интеграл" от комсомола. Ей даже присвоили звание премьер-министра клуба. Вы, наверное, знаете, что главные "клубни" – организаторы "Интеграла" распределяли министерские портфели. Президентом был Анатолий Бурштейн, министром песни – Валерий Меньщиков, а наш папа, Герман Петрович Безносов, был министром странных дел.
– Это напоминает сатирическую партию "Прогресса в рамках дозволенного", которую придумал писатель Ярослав Гашек. Но сейчас, кажется, что от былого вольнодумства Академгородка остались одни воспоминания?
– Да. Сейчас люди в большинстве не высовываются, затаились, боятся накликать на себя беду. И мне говорят, мол, чего ты выпендриваешься? Мы тебе сухари носить не будем. Это печально, что Академгородок – место силы и свободы – превращается в "пассивное болото". Старые пассионарии умерли или уехали. А новые не появились. Может быть, виновато как раз старшее поколение. Это к вопросу, что обсуждалось в семье? Я не могу сказать, что у нас была семья диссидентов. Совершенно нет. Мама историю с исключением из партии вообще не вспоминала. Папа был человек осторожный, он письмо "46-ти" не подписал. Его стихией была игра, остроумие, литература, всякие придумки для взрослых и детей. Он сочинил устав "Интеграла" на основе Декларации прав человека:
– Но борцом и героем, который готов за свои убеждения пострадать, он не был. И нам, детям, гражданская смелость не прививалась никаким образом. А когда приходили гости, то, конечно, вспоминали романтику молодости, "возьмемся за руки, друзья", и все такое.
– То есть после закрытия "Интеграла" ваши родители жили частной жизнью обычных советских ученых?
– Да. Папа работал в Институте автоматики, параллельно преподавал информатику в школе. Ему нравилось общение с детьми, и дети его любили. Я никогда не видела папу раздраженным, у него всегда улыбка на лице, всегда открытое сердце: заходите, гости дорогие, садитесь с нами обедать, ложитесь отдыхайте и т. д. В буклете памяти, который мы выпустили на "сороковины" папиной смерти, есть очень точные, на мой взгляд, слова Григория Яблонского, его друга и еще одного премьер-министра клуба:
– И 1 октября 2007 года, на 40 дней, которые мы отмечали в Большом зале Дома учёных, зал был действительно полным.
– В фильме "Запрещенные песенки" один из "интегральцев" произносит фразу, на мой взгляд, точно характеризующую 60-е годы: в людях заговорила жизнь. Уникальный момент нашей истории, когда была настоящая созидательная жизнь и относительная свобода выражения. Получается, что российское общество предельно зависимо от сигналов сверху. Разрешили людям говорить – появились барды, сатирики, фантасты. Потом заткнули рот – и никто особо не возражает.
– В случае с "Интегралом" даже не стали ждать, когда рот заткнут. После выступления Галича клуб самораспустился. Анатолий Бурштейн собрал членов клуба и сказал, что надо нам закрыться "по-хорошему" во избежание возможных неприятностей. Наверное, ему "намекнули сверху", что так будет лучше. "Интегральцы" не стали спорить. Провели напоследок в Доме ученых "Бал неучей" в Новый год с 1968-го на 69-й. Это означало, что они не участвуют в том, что стало происходить в стране.
– Такая фига в кармане.
– Они ушли в науку, в личную жизнь. Мама с папой поженились летом 68го. И Настя, моя сестра, участвовала в "Бале неучей", сидя в животе у мамы.
– Вот уже год в России поддерживается иллюзия "нормальной жизни". Похоже, что это новый консенсус общества и власти.
– Похоже на то. В большинстве (и это нормально) люди живут свои маленькие счастливые жизни, воспитывают детей, отмечают праздники и хотят быть "на позитиве". А меня упрекают в том, что я вижу в окружающей действительности "сплошной негатив". Но я считаю себя активным гражданином и, как могу, борюсь с "отдельными недостатками". Если мне встречается яма на дороге, я тут же пишу в дорожные службы. Если на улице гололед, я звоню в ДЭУ и прошу посыпать улицу песком. Правда, в последний раз мне сказали, что у них нет трактора и вообще с техникой проблемы.
То же самое мне сказали в скорой помощи, которая ехала на вызов 3 часа: не хватает экипажей и машин. Это к вопросу, всё ли хорошо у нас в стране и на то ли мы тратим бюджет. Вот позавчерашняя ситуация. У мамы (87 лет) резко поднялась температура до 39.9, начался бред. Я вызываю скорую, говорят – ждите. Проходит 2 часа, скорой нет. Я перезваниваю по номеру 103, там играет лёгкая музыка, приятный женский голос говорит: К сожалению, все операторы заняты. И так в течение пяти минут. Чтооо? Я звоню в скорую помощь или в салон красоты? С трудом дозвонилась. Диспетчер мне говорит: мы при температуре 40 градусов на вызов не едем. По приказу Минздрава мы передаём вызов в поликлинику по месту жительства, к вам придёт дежурный врач. А когда придет врач? В рабочее время. Завтра.
Я звоню на "горячую линию" Минздрава РФ, Минздрава Новосибирской области – звонок сбрасывается. На "горячую линию" Росздравнадзора – никто не отвечает. Наконец, я звоню в Генпрокуратуру РФ, там мне автоответчик рассказывает какую-то информацию, и соединение обрывается. Я человек настойчивый, я пыталась дозвониться в течение суток. Тщетно. Теперь буду писать туда письма с жалобой.
Мои знакомые мне говорят: "Ты впустила в сердце негатив, тебе все не нравится в нашей стране. Что ты здесь делаешь, вали отсюда! Наша страна прекрасна". Но я не хочу никуда уезжать. Я хочу улучшать место и среду, где я живу, не только для себя, но и для всех окружающих. Не молчаливо "проглатывать" то, что спускается нам сверху, а активно участвовать в жизни города и социума, бороться с недостатками. Я хочу улучшать свою страну, чтобы гордиться ей, как бы пафосно это не звучало. По-моему, это называется патриотизм, нет?
