Пионерский барабан вместо шаманского бубна. Селькупы, потомки древних шумеров в Сибири

В проекте "Такие малые народы" мы рассказываем об исторических судьбах и современных проблемах аборигенов Сибири.

Было время, когда этот сибирский народ занимал территорию, превосходившую размерами многие современные европейские государства. Было время, когда селькупские воины, сокрушив своих ближних и дальних соседей, приводили на родные стойбища захваченные оленьи стада и юных дев… Но кто сегодня, кроме сибиряков и сибиреведов, знает этот народ?

Вот грустный конфуз в качестве ответа на этот вопрос. В 1980-х гг. на ВДНХ СССР проходили "Дни народов Сибири". Надо было представлять и селькупов. Местные чиновники набрали в северных районах Томской области участников художественной самодеятельности (в том числе и русских), пошили для них в областном центре меховые балахоны в стиле "а la Sibérie" и отправили в столицу. Чиновник из Минкульта по бумажке, напечатанной, видимо, на старой машинке со сбитым шрифтом да ещё и через копирку, объявил в микрофон: "А сейчас выступят сельгуны!" (через Н и с ударением на Ы). И публика чинно захлопала в ладоши. Какая разница, как называется остатки этого затерянного где-то в нарымских болотах вымирающего народца?

Вообще-то с этнонимом (названием этноса) "селькупы" подобные каверзы случаются постоянно. Дело в том, что к появлению русских эта группа аборигенов не успела сформироваться в социум, который называется народом, и существовала в виде отдельных групп, расселённых в Среднем Приобье как по руслу основного водотока, так и по его притокам (сейчас это территория северных районов Томской области и юга ХМАО – Югры). И каждая группа, помимо собственного диалекта и только ей присущих некоторых особенностей культуры, имела своё название – кайбангула, тегула, шиешгула, пайгула и т.д.

Для механизма российского госуправления такой разнобой был, конечно, неприемлем. Да и сами аборигены, попав в объятия чужой культуры, постепенно теряли своё своеобразие, ассимилируясь в некий усреднённый вариант. И постепенно все эти этнолингвистические группы были подвёрстаны под единый этноним "остяк". Вообще-то это слово представляет собою русскоязычную огласовку хантыйского самоназвания "Ас-ях" – "Обской народ". Но очень быстро удобное для произношения название русские стали использовать не только в адрес хантов, но и их южных соседей. Постепенно и в разговорной речи, и в официальном делопроизводстве слово "остяк" утвердилось настолько прочно, что и сами среднеобские аборигены стали считать его исконно своим.

Однако в 1930-х гг., когда советские административные органы стали активно проводить политику вовлечения коренного северного населения в ряды строителей социализма, среди прочего на государственном уровне была реформирована и система этнонимов. Именно тогда и было решено название "остяк", которым к той поре называли несколько разных народов, отменить. Вместо него вводились самоназвания этих народов – ханты, кеты, энцы… Но как быть с самодийским населением тайги, которые общего этнонима не имели? Вот тогда-то этнографы муж и жена Прокофьевы и предложили использовать региональный этноним "солькуп / селькуп". Этнографы и лингвисты приводят несколько значений этого слова: "лесной человек", "глиняный человек" (первого человека верховное божество слепило из глины), "человек с пупком" (до селькупов люди, согласно селькупской мифологии, рождались без пупка), "люди, впервые заговорившие на земле человеческим языком".

Какое значение этого слова не ищи, беда была в другом. Она заключалась в том, что это самоназвание использовали только обитатели Ваха, Таза и Турухана, да и то не все. Южная часть народа – на Парабели, Тыме, Кети, Чае и др. – этого чужого для них слова не знала и знать не хотела. И потому продолжала именоваться остяками. "Не, паря, я не селькуп. Что такое "селькуп"? Сельский культурный парень. А я остяк!", – били себя в грудь среднеобские аборигены почти полвека после навязанного для них на самом высоком государственном уровне этнонима "селькуп". Причём старое название "остяк" использовали не только в разговорной речи, но и в местном делопроизводстве, в том числе и в органах ЗАГСа. "До бога высоко, до Москвы далеко". Такой сибирский этнонимический сепаратизм аукнулся в 1990-х, когда малочисленные народы Севера на законодательном уровне получили ряд льгот. Потомки аборигенов радостно зашагали в свои органы соцобеспечения… – и получили от ворот поворот: в их паспортах было написано "остяк", а в списке этносов-льготников – "селькуп". Всё по Высоцкому: "Говорят, что за графу не пустили пятую". Последнюю пару десятилетий старшее поколение южной группы этого народа по привычке называет себя остяками, а младшее – уже селькупами.

Но "откуда есть пошла селькупская земля"? В ответе на этот вопрос надо прислушаться к совету русской писательницы-юмористки начала прошлого столетия Тэффи (Н.А. Лохвицкой): "…Древние народы жили бестолково, мотались из одного места в другое, из одной эпохи в другую, и всё это без железных дорог, без порядку, причины и цели. Поэтому учёными людьми придумано рассматривать историю каждого народа отдельно. Иначе так запутаешься, что и не выберешься".

Запутаться немудрено, поскольку выявление этногенеза (процесса формирования народа) вообще дело сложное, а уж относительно Сибири – тем паче. Причина в отсутствии письменных источников – как у самих сибиряков, так и у их соседей. Не будем говорить про Китай или Западную Европу, где события нескольких тысячелетий зафиксированы на глиняных табличках, пергаментах и бумаге. Даже история славян уже более тысячи лет откладывается в письменных документах. Сибирские же народы не успели дорасти до собственной письменности. Поэтому в поисках протоселькупской или протохантыйской истории учёным сегодня приходится обращаться не к древним текстам, а к археологическим и фольклорным материалам. А это чрезвычайно сложно и субъективно, потому и выводы спорны и неоднозначны.

Пока самой распространённой схемой формирования селькупов является версия, предложенная томской исследовательницей Г.И. Пелих. Любой современный народ сродни многослойному пирогу, в котором каждый слой – это наследие какого-то исчезнувшего в нынешнему дню народа, а начинка между слоями – глобальные исторические события, связавшие эти исчезнувшие народы в единое целое. Г.И. Пелих назвала эти слои «компонентами» и «реликтами различных этнических субстратов».

Самый нижний слой, то есть первый по времени компонент, связан, по её мнению, с… Древним Шумером. Да-да, с той самой великой протоцивилизацией раннего бронзового века, существовавшей в IV–III тыс. до н. э. в Южной Месопотамии (современный южный Ирак). Именно шумеры, как утверждают историки, изобрели колесо, гончарный круг, письменность, ирригационную систему, сельскохозяйственные орудия и даже пивоварение. Трудно провести параллель между культурой селькупов и культурой шумеров, но Пелих провела. В мифологии, орнаменте (см. ил), устройстве погребений и жилищ, некоторых образцах материальной культуры… Не надо понимать эту связь буквально – что часть населения из Месопотамии мигрировала на берега Оби и положила начало селькупам. Конечно же, эта связь была не прямой, а через целую цепочку посредников, которыми на протяжении веков и тысячелетий выступали культуры Ирана и Средней Азии. Эти культуры обнаруживают определённую близость и с Шумером, и с дорусским населением Западной Сибири. Протошумерская гипотеза имеет сегодня как горячих сторонников (археологи находят всё новые и новые материалы в её подтверждение), так и активных противников.

Вторым слоем селькупского пирога стал компонент древнего сибирского населения. Эти люди, по мысли Г.И. Пелих, на исходе каменного века и в эпоху бронзы проживали в окрестностях Байкала, но по каким-то причинам разделились: одна группа передвинулась в Западную Сибирь и позже стала составной частью селькупов, а вторая откочевала в Приамурье и на побережье Берингова залива, войдя в состав эскимосов, чукчей, коряков, юкагиров, алеутов. Поэтому-то, по мысли автора гипотезы, культура селькупов Приобья проявляла некоторое сходство с культурами этносов северо-восточной Азии и северо-западной части Аляски.

Третьим слоем тоже был палеосибирский компонент, но более поздний. Это население в кон. II – нач. I тыс. до н.э. в Томско-Нарымское Приобье пришло откуда-то с юга – то ли из Южного Прииртышья, то ли с земель у северо-западных границ Китая. Оно принесло в Западную Сибирь умение обрабатывать металл и разводить коней. В результате в Приобье сложилась своеобразная и широко известная не только археологам кулайская культура – культура удачливых охотников и рыболовов, отважных воинов, глубоких мыслителей и своеобразных художников-литейщиков. Одни нынешние историки считают кулайцев предками хантов, другие – селькупов.

Четвёртым слоем стали тюрки, которые активно колонизировали Приобье в VII–IX вв.

Все эти четыре компоненты, по мнению Г.И. Пелих, растворились среди многих сибирских народов, а не только селькупов, – в хантах, шорцах, томских карагасах, кетах.

И, наконец, верхний (пятый) слой того селькупского пирога, который увидели русские, – самодийский. Здесь самое время вспомнить популярное среди этнографов изречение, что "коренное население любого региона – это предпоследний завоеватель". Таким предпоследним завоевателем междуречья Оби и Енисея в I тыс. было население, говорившее на языке или на языках самодийской группы. Именно оно, наслоившись на предыдущие компоненты и дав им свой язык, образовало тот селькупский этнос, с которым встретились пришедшие позже русские. Откуда пришли самодийцы – вопрос сложный. Одни считают, что из Приуралья, вторые точкой их исхода видят Саяно-Алтайское нагорье.

К середине II тыс. селькупы занимали обширнейшие пространства Среднеобья от устья Шегарки на юге до широты современного г. Сургута на севере, от барабинских верховий Васюгана на западе до водораздельных с Енисеем верховий Тыма и Кети на востоке. Это была селькупская ойкумена.

Основу их жизнеобеспечения составляло комплексное хозяйство, в основе которого находились рыболовство, охота и собирательство. Те, кто проживал на самой Оби и её крупных притоках, больше рыбачили, кому выпало жить по мелким речкам да болотам, налегали на охотпромысел. На севере к этому добавлялось оленеводство, хотя такого большого значения, как у соседно живущих хантов или эвенков, оно не имело. На юге, по границе с татарами, селькупы не чурались и животноводства.

Выше уже говорилось, что к той поре селькупы ещё не успели сформироваться в единый народ и существовали в виде нескольких этнолингвистических групп, приуроченных к бассейнам крупных рек. Каждая такая группа говорила на своём диалекте, поклонялась своим богам и духам, отличалась от других в обрядах, имела свои особенности в материальной и духовной культуре, подчинялась своему князцу (так русские документы, а затем и историки называли аборигенных лидеров)... Не будет большой натяжной провести параллель между политическим устройством славянских земель к монголо-татарскому нашествию и сибирских землиц к появлению русских: и там, и там – раздробленность, междоусобицы и наивная надежда, что агрессор ограничится землями соседа. Поэтому и результат был тот же – поочерёдно пасть жертвой нашествия.

"Все в бега обратились"

Русское завоевание Сибири включило в действие тот же механизм домино, который под названием "великого переселения народов" широко известен в европейской истории IV–VII вв. Тогда после вторжения гуннов с периферии Римской империи началось последовательное перемещение народов: каждый изгоняемый соседом слева вынужден был отодвигать соседа справа. Мало кто знает, что через тысячу лет, на рубеже XVI–XVII вв. тот же самый случай повторился в Сибири, куда пришли вооружённые казачьи ватаги. Но обо всём по порядку.

Русские двигались от Урала вверх по Оби. Поэтому первыми на их пути оказались манси (тогда их звали вогулами) и ханты (остяки). В условиях вражеского нашествия каждый выбирает свою линию поведения – одни сопротивляются агрессии, другие торопятся стать союзником. Второй вариант выбрали князцы "кодских остяков" Алычевы (сейчас это территория Октябрьского района ХМАО – Югры). Они были одними из самых могущественных хантыйских правителей, и вся их военная мощь была поставлена под русские знамёна. Забегая вперёд, скажем, что хантыйские воины Кодского княжества совместно с русскими покоряли как своих единоплеменников, так и соседние народы – нарымских селькупов, томских татар. Вместе с казаками они ходили даже на Енисей и Нижнюю Тунгуску. Три сотни кодских хантов в 1604 г. участвовали в строительстве Томского острога, хотя сегодня славу основателей этого города приписывают одним только русским казакам. "…Подчинение Оби и её притоков произведено в значительной степени посредством вооружённых сил кодских князей", – справедливо писал историк С.В. Бахрушин.

После покорения хантыйских земель русские казаки и кодские ханты, руководимые атаманом Брязгой, поднялись до широты Сургутского Приобья, где находились земли под управлением Бардака. Кем по национальности – хантом или селькупом – был этот князец и его подданные, сегодня доподлинно неизвестно. Сторонники селькупской версии утверждают, что завоевание этой территории было бескровным, ибо селькупы, понимая безнадёжность своего положения, "все в бега обратились". Сургутское Приобье стало первой территорией изгнания селькупов.

А дальше военная экспедиция подошла к землям Нарымского Приобья (нынешние северные районы Томской области), где раскинулись владения селькупского князца Вони. В русских документах это объединение названо Пегой ордой. И по экономическим, и по военным ресурсам это было одно из самых сильных военно-политических объединений дорусских обитателей Приобья. А его лидер, без сомнения, обладал весьма незаурядными качествами; даже его заклятые враги русские ставили около его имени прилагательное "гордый".

Наверное, у Вони в то время уже не было выбора. Если бы на него надвигались только казаки, он, быть может, и раздумывал бы над дилеммой "сопротивляться – покориться". Но плечом к плечу с русскими шли ханты – извечные противники селькупов. И Воне ничего не оставалось делать, как примкнуть к продолжавшим сопротивление татарам. Так в Западной Сибири сложились две военных коалиции – русско-хантыйская и татаро-селькупская.

Русское покорение Сибири не было блицкригом, как это часто представляется в беллетристике или школьных учебниках. Шёл передел целого мира, а такие процессы не бывают скоротечными и бескровными. В 1602 г. лидер селькупского сопротивления русскому нашествию Воня погиб. После него борьбу возглавил князец Кичей – второй после Вони человек по селькупской табели о рангах и его сват (его сын Вангай Кичеев был женат на дочери Вони). Но гибнет и он.

Были и другие более мелкие очаги сопротивления. Например, даже в прошлом столетии среди селькупов были живы сказания о князце Калгупе, который со своими воинами тоже боролся с завоевателями. По одним рассказам, его в конце концов убили русские. А вот по другим – это сделали сами селькупы (какая ж война без предательства?): "Царя убили селькупы за сладости… Но он им сказал перед смертью: "Вы помянете меня! Вы у русских собачий узел зубами разгрызать будете!"…".

В итоге победила, как известно, русско-хантыйская коалиция. А что всегда и везде делает победитель? Забирает себе земли побеждённого. По селькупским сказаниям, "не успели люди русского царя прийти на селькупскую Обь, как сюда хлынули ханты". Русские щедро рассчитались со своими союзниками и наказали своих противников – часть селькупской территории была оперативно занята хантами. Где-то это было оформлено официально. Например, 18 февраля 1594 г. кодским князьям Алычевым были переданы территории в Ваховском Приобье, прежде заселённые селькупами. Но в большинстве случаев это был самозахват сильного. Русская администрация была ещё слишком малочисленна, а русские военные ресурсы ещё слишком слабы, чтобы контролировать огромные пространства присоединённой Сибири. Селькупы же после поражения оказались чересчур ослаблены в военном отношении и сломлены психологически, чтобы сопротивляться хантыйской миграции на свои земли.

В итоге северные селькупские территории были отчуждены. Сначала к хантам отошли земли бывшего Бардакова княжества в Сургутском Приобье, население которого – группа соргула – частично ушло на юг (к своим собратьям в Нарымском Приобье), частично сдвинулось на северо-восток (на Таз, Турухан и левые притоки Енисея), а частично ассимилировалось пришедшими хантами. Следом мощный хантыйский клин с запада по рекам Васюгану и Ваху просто отсёк северную группу селькупов от южной и сдвинул её далее на север.

В итоге началось то самое "великое переселение народов", о котором говорилось выше. Эпитеты "безлюдная" и "безграничная" для Сибири придумали русские. Это им после тесноты своих пашен и поскотин в Центральной России размеры новых владений казались необъятными и пустынными. Но это не так. Дело в "кормящем ландшафте", как выражаются этнографы. Земледельцу для обеспечения пищевыми ресурсами надо не так уж много земли. Скотоводу – уже больше. А вот охотнику, рыболову и собирателю – в десятки и сотни раз больше. Поэтому все лесные и водные ресурсы сибирскими аборигенами были давно поделены и переделены. Если бы эти земли были свободны и безлюдны, разве люди воевали бы здесь испокон веку за рыболовные угодья, звероловные урманы и ягельные пастбища? Поэтому изгнанные хантами селькупы шли не на пустынные, а на чужие земли. Теперь уже им пришлось теснить и изгонять других хозяев – лесных энцев и(или) ненцев Тазовско-Туруханского региона. Из обрывков сказаний складывается картина военного противостояния, где селькупы, сумев наладить союзнические отношения с кетами и эвенками, проводят жёсткую политику вытеснения своих бывших северных соседей. Сохранились имена энецкого вождя Ледерея, убитого селькупами, и селькупского вождя Нёмай Порга (Заячья Парка), которому, по словам этнолога А.В. Головнёва, "селькупы обязаны сохранением своей культуры и этнической целостности на вновь освоенной территории при подавляющем численном преобладании инокультурных противников и союзников".

В итоге уже через несколько десятилетий после вхождения территории Приобья в состав России её этническая карта стала совсем иной. Если говорить о селькупах, то для них присоединение Сибири к России стало национальной трагедией. Прежде единый народ оказался разделённым на две части: с XVII в. его северные группы оказались на новой для них территории в левобережье Енисея, а центральные и южные группы остались в Среднем Приобье. Не успевший консолидироваться в единую общность народ в ходе сложных исторических процессов завоевания Сибири потерял этот шанс навсегда.

С тех пор каждая часть селькупского этноса пошла своим путём, а прежние культурные и языковые различия, которые при тесных контактах нивелируются и исчезают, стали, наоборот, возрастать. Например, все шесть выделяемых современными лингвистами диалектов северного диалектно-локального ареала (тазовский, ларьякский/верхнетолькинский, карасинский, туруханский, баихинский/баишенский и елогуйский) сформировались у северян уже после XVII в., то есть в отрыве от южан.

Судьба западносибирских аборигенов, толерантно называемых сегодня коренными малочисленными народами Севера, оказалась прямо зависимой от их местообитания. Европейское российское население при колонизации сибирской территории старалось занять те природно-климатические зоны, которые позволяли бы им и на новых землях заниматься привычными отраслями хозяйства, прежде всего хлебопашеством. Поэтому плотность русских новосёлов находилась в прямой зависимости от координаты широты: чем севернее – тем меньше русских. При таком раскладе не мудрено, что рядом с жившими в Среднеобье селькупами русских соседей оказалось намного больше, чем около обитающих севернее хантов или манси и ещё больше, если сравнивать с кочующими около Полярного Круга ненцами. Соответственно, и культура селькупов подвергалась гораздо более активному воздействию, деформации, ассимиляции.

Культурный прессинг на сибирских аборигенов находился в прямой зависимости от демографического соотношения местного и пришлого населения. Поэтому в XVII – первой половине XIX вв., когда численность европейских новосёлов росла медленно, а их поселения редко возникали в стороне от русла Оби и её наиболее крупных притоков, селькупы ещё имели возможность сохранять свою культуру, язык и традиции. Урманные междуречья и заболоченные пространства продолжали оставаться "остяцкой землицей", куда редко захаживал русский промысловик или торговец. Этому способствовало и законодательство царской России, которое все эти века закрепляло за аборигенами довольно внушительные угодья на правах общественной собственности. В это сейчас трудно поверить, но всего век с лишком назад очень многие селькупы (а женщины поголовно) не знали русского языка, а в южной зоне их обитания было около 200 стационарных селькупских поселений.

Отмена крепостного права, открывшая свободную колонизацию Сибири, и предпринятая позже Столыпинская реформа, обеспечившая свободной сибирской землёй переселенцев из Европейской России, стали причиной значительного увеличения пришлого населения и на прежде селькупской территории тоже. Небольшие русские деревни становились крупными сёлами, заимки вырастали до деревень… Селькупы либо оставались рядом с русскими и теряли остатки своей национальной идентичности, либо уходили всё дальше в тайгу.

Установление советской власти нанесло ещё один сильный удар по селькупам, прежде всего по их экономическому состоянию. Первыми же декретами коммунисты ликвидировали право собственности аборигенов на лесные и водные угодья. Всё было национализировано. Меж тем основа любой традиционной культуры – укоренившиеся формы хозяйства. Если у оленевода есть стадо, он сохранит и чум, и мифы, и язык. Если это стадо исчезнет, всё остальное становится ненужным. У селькупов отобрали их охотничьи урманы, рыболовные пески и ягодные боры. Экономическая база для сохранения их традиционной культуры была уничтожена. Оставалось лишь заметным их физическое присутствие: в конце 1920-х гг. селькупы составляли 6,3% населения Нарымского края. Пока ещё сохранялся и язык.

А окончательной причиной остякам "стать русскими" послужило колхозное строительство и спецпереселение 1930–1940-х г. Казалось бы, какая здесь связь? Самая прямая. Посмотрите на рождённую в недрах Сиблага ОГПУ "Карту расселения спецпереселенцев по Нарымскому Северу". Здесь из-за невозможности представить огромную карту предлагается только небольшой её кусок – бассейн р. Васюгана. Но и по этому фрагменту всё становится понятным. Красные кружки – это посёлки спецпереселенцев, чёрные – поселения аборигенов. Они рассыпаны вперемешку.

Подконвойные баржи с жертвами сталинской модели строительства социализма за один год увеличили численность селькупской ойкумены, которую к той поре стали называть Нарымским краем, как минимум в три раза. По данным официальной статистики, 1 января 1931 г. в указанном административном регионе проживало 120 264 чел. А по документам Сиблага за 1930–1931 гг. на эту же территорию было дислоцировано 284 000 чел. Уму непостижимо: только за два года в Нарымский край было насильно вселено в два раза больше жителей, чем в нём образовалось за три с половиной века до этого!

И всех их вселяли не на земли, уже освоенные русским населением, не в посёлки и не в деревни чалдонов-старожилов, а везли в глухомань – в болота, в верховья рек и речек. По мысли сиблаговских стратегов это были "неосвоенные территории", в реальности же – остатки селькупских владений: их немногочисленные поселения и промысловые угодья. Теперь коренные жители были лишены последнего пристанища.

Программа расселения спецпереселенцев вроде бы предусмотрела и это обстоятельство, поэтому 10 декабря 1932 г. из Каргасокского района Новосибирской области Запсибкрая была выделена новая административно-территориальная единица – Тымский туземный район. Это был единственный регион Нарымского края с элементами режима резервации, не попавший в хозяйство Сиблага и предназначенный для вселения и компактного проживания селькупов и васюганских хантов. Но идея провалилась. Совсем небольшое число аборигенов рискнуло переселиться на чужие для них земли, к тому же заселённые совсем «другими остяками» – говорившими на другом диалекте, поклонявшихся другим духам и не горевших желанием делиться с приезжими своими промысловыми угодьями. Большинство ограбленных и вконец обнищавших прежних хозяев Парабели, Чаи или Кети остались на месте – кто-то потом просто исчез из этого мира, кто-то приспособился жить в новых условиях, где уже не было места "остяцкому миру".

Сегодня между южными и северными селькупами ни этнокультурных, ни личных связей нет. По сути дела сейчас это два изолированных народа, и больше об их родстве и былом единстве знают этнографы и историки, чем они сами.

В кон. XIX в. историк С.С. Шашков писал о "сибирских инородцах": "Находятся в страшной нищете, заражены губительными болезнями, подвержены вымиранию… По всей видимости, им в непродолжительном времени суждено вовсе исчезнуть с лица земли".

Относительно селькупов его слова оказались провидческими – в настоящее время обе группы селькупов подвержены очень сильной ассимиляции. Этнографы ставят диагнозы умирающему народу в соответствии с известной притчей о стакане воды, который для одних наполовину полон, для других наполовину пуст. Одни толерантно пишут только о процессе: "Южная группа селькупов всё более ассимилируется с численно преобладающим русскоязычным населением" или "Селькупы Томской области находятся на грани деэтнизации". Другие честно говорят о результате: "В настоящее время можно констатировать практически полную русификацию селькупов Нарымского Приобья".

Первым признаком исчезновения народа является, конечно, демография. В 1970-е гг. как бы в подтверждение провозглашённого тогда тезиса, что "создана единая историческая общность – советский народ", численность южной группы сократилась с 2093 до 1250 человек. И в следующем десятилетии ситуация оставалась примерно такой же: например, в 1989 г. статистика насчитала в Томской области от 1347 до 1382 селькупов.

И вдруг – чудо! Как показывает таблица по итогам Всероссийских переписей населения "Динамика и прирост численности в 2002–2010 гг.", в 2002 г. в России оказалось уже 4249 человек селькупской национальности (1787 – на юге, 2462 – на севере). Правда, по другим данным, на период 2001–2002 гг. цифры немного иные: всего – 3601 человек (1701 – на юге, 1900 – на севере). Но когда статистика не была противоречивой?

Но откуда такой демографический скачок в последнем десятилетии прошлого столетия? Почему общий прирост населения Томской области в те годы составил только 7 %, а селькупов, имевших отнюдь не многодетные семьи – 26 %? Всё просто. Прежде в смешанных семьях (а у селькупов они сплошь смешанные) детям записывали национальность родителя-неселькупа, а после становления постсоветского законодательства, значительно расширившего социальные льготы и приоритеты в природопользовании для коренных малочисленных народов Севера, метисному ребёнку стало выгоднее давать национальность родителя-селькупа. Более того: в "селькупы" начали "переписываться" и полукровки более старших возрастов. Только вот "сохранение и возрождение" сибирских народов такой "статистический прирост" никак не демонстрирует, поскольку важен "физический прирост", а он показывал и показывает отрицательную динамику.

Впрочем, и "паспортная демография" росла недолго: перепись 2010 г. показала уже только 3649 (1181 – на юге, 2468 – на севере) селькупов – на 600 человек меньше, чем десятилетие назад.

Вторым важнейшим признаком этничности является сохранение языка. Здесь ситуация ещё хуже, чем с демографией, особенно в южном ареале. Сегодня здесь на родном языке практически никто не говорит. Во-первых, распылённость селькупов среди русскоязычного населения, отсутствие территорий их компактного проживания привели к утрате языковой среды. Эта среда уже утрачена даже на уровне семьи, где родители и между собой, и с детьми говорят только по-русски. Во-вторых, нет возможности и организовать полноценное обучение селькупскому языку, поскольку… такого языка просто нет. Есть 15 диалектов, многие из которых делятся ещё и на говоры. На каком из них печатать учебники?

Когда-то отколовшаяся северная группа селькупов, проживающая в настоящее время преимущественно в Красноселькупском и Пуровском районах ЯНАО, из-за относительной малолюдности русских соседей долгое время ещё сохраняла остатки своей этничности, в том числе и языка. Это стало возможным по той простой причине, что селькупы имели возможность заключать браки между собой. Так за 40 лет (1946–1985 гг.) у тазовских селькупов доля таких браков составила 56 %, – у туруханских – 30 %. А у нарымских – 0 %. Представьте только себе – почти полвека ни один селькуп не женился на селькупке, и ни одна селькупка не вышла замуж за селькупа!

Но за последние 15–20 лет численность русского населения резко возросла и Тазовско-Туруханском регионе тоже. Селькупы перестали составлять там большинство – и ассимиляция приняла стахановские темпы.

Грустное заключение нынешних этнографов: "Осознание реальности потери этнического языка селькупами не выражается в какой-либо деятельности, направленной на его защиту. Преподавание селькупского находится на крайне низком уровне. Общественные организации и представители местной администрации из коренного населения не принимают никаких шагов по сохранению языка".

Сегодня русификация селькупов заметна даже внешне. Типичные антропологические признаки этого народа можно увидеть скорее на старых чёрно-белых фотографиях бабушек и прабабушек, чем на цветной "цифре" нынешних носителей селькупских фамилий. Антропологи, которые проводили среди нарымских селькупов специальные исследования, говорят свои выводы в унисон с этнографами и лингвистами: в результате смешения с русскими генофонд аборигенной популяции селькупов постепенно меняется, и сейчас находятся примерно на полпути биологического маршрута "селькупы – русские".

Предсказание С.С. Шашкова сбылось – селькупов (по крайней мере, южных) нет. Мононациональных селькупских поселений нет. Языка нет. Оленеводства нет. Традиционных способов и орудий охоты и рыболовства нет (как и все прочие, селькупы рыбачат сегодня покупными китайскими сетями). Традиционные средства передвижения (лодки, нарты) не изготавливаются и не используются. Не возводятся и традиционные постройки – чумы, лабазы-амбарчики на высоких столбовых опорах, землянки и полуземлянки. Никто не носит национальную одежду и даже не имеет хотя бы малейшего представления, какой эта одежда была прежде. Традиционных блюд, как и традиционной кухонной утвари для их приготовления и подачи на стол, тоже нет. Почти забыты все обряды – свадебный, родильный, похоронно-поминальный. Сохранились лишь отдельные элементы, а в основном и женятся, и хоронят "по-русски".

О традиционных верованиях и речи нет. Последних шаманов прибрали в приснопамятных тридцатых. Очень знаковый пример "единства формы при смене содержания": на исходе соввласти, когда освободившуюся от коммунистической идеологии нишу стали заполнять другими "мечтами-идеями", в одном из райцентров Томской области, претендующем сейчас на центр возрождения селькупской культуры, в театрализованном камлании вместо шаманского бубна использовали… пионерский барабан.

Основы своего традиционного мировоззрения, сказки и предания своих прабабушек и прадедушек современные селькупы черпают из книжек на русском языке и бесед с этнографами. Такая вот любопытная трансляция духовной культуры, напоминающая банковскую операцию: этнографическая наука приняла интеллектуальный вклад от селькупов ушедших поколений и теперь вернула его с процентами потомкам, которые теперь не только рассказывают древние легенды и сказания, но и дают им вполне профессиональные научные трактовки.

А что или кто есть? Есть небольшая группа людей, позиционирующих себя селькупами и носящих когда-то придуманные русскими чиновниками для их предков "селькупские" фамилии. Но их, живущих в современных домах, полностью одетых в одежду фабричного производства, передвигающихся на автомобилях или снегоходах и говорящих только на русском языке, очень трудно, а порою и невозможно отличить от других жителей Сибири.