Ровно 75 лет назад, в ночь с 13 на 14 июня 1949 года, началась массовая депортация, в ходе которой из Армении, Грузии, Азербайджана и Краснодарского края выслали более 16 тыс. этнических армян. В ту ночь чекисты объявили им, что они "навечно" выселяются в Томскую область или Алтайский край. Многие из этих семей в 1946–1948 годах, поверив обещаниям сталинского руководства, добровольно приехали из-за рубежа в советскую и, как им казалось, свободную Армению, но на долгие годы оказались в сибирских колхозах и на лесоповалах.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм.
5 августа 2024 года Марал Дургарян исполнится 80 лет. Она родилась в Сирии, в два года вместе с семьей переехала в Советскую Армению, а в пять лет ее вместе с другими репатриантами выслали из Еревана в Алтайский край.
– В Армении мы жили очень трудно. Сначала в подвале каком-то. Потом родители вместе с другими репатриантами построили кооперативный дом на улице Туманяна. Шесть месяцев прожили в квартире этого дома, и нас выселили в Сибирь, – рассказывает Сибирь.Реалии Марал Дургарян.
Ночь на 14 июня стала кульминацией процесса принудительного переселения. Как отмечает исследовательница Наталья Аблажей, о необходимости бороться с "армянским национализмом" советская власть говорила ещё с 1930-х годов. Постановления о выселении "политически неблагонадёжного элемента" – "дашнаков" – из Армянской и Азербайджанской ССР Политбюро ЦК ВКП (б) принимает 4 апреля 1949 года, из Грузинской – 11 апреля.
Спецоперация по выселению получила кодовое название "Волна". Наталья Аблажей пишет, что фактическим руководителем спецоперации стал глава МГБ Грузинской ССР Николай Рухадзе. Как отмечает Аблажей, на 1949 год в СССР пришёлся пик принудительных переселений. В марте было выселено 90 тыс. человек из стран Балтии, а после июньской "Волны" массовые депортации ожидали Молдавию (статья Натальи Аблажей "Армянская депортационная кампания 1949 года". Опубликована в сборнике документов и материалов "Депортация армян 14 июня 1949 года". Новосибирск, "Наука", 2019 год).
Подвал, конюшня и подъезд
Дедушки Марал и с отцовской, и с материнской стороны погибли в Османской империи во время геноцида армян 1915 года. Выжившие родственники перебрались в Сирию, где Акоп Тер-Геворкян – отец Марал – владел магазином, но, когда в 1946 году СССР инициировал кампанию по репатриации армян в Советскую Армению, решил ехать вместе с семьёй.
– Он считал, что армяне должны жить в своей стране, – объясняет Марал.
Вскоре после переезда из Сирии в семье родился седьмой ребёнок – младший брат Марал. По рассказам старших она знает, что в послевоенной Армении семья голодала. Отец из сирийского предпринимателя превратился в обычного советского продавца.
Самый старший брат Марал – Вреж – был музыкантом и знал семь языков. Он устроился сельским учителем недалеко от Еревана.
– За несколько дней до депортации его арестовали и отправили строить Волго-Донской канал. Обвинили в том, что он говорил, что мы напрасно оставили дом в Сирии и приехали в советскую Армению, где холод, голод и ничего нет, – рассказывает Марал.
Остальные члены семьи попали в списки подлежащих выселению. Отца Марал советские власти объявили "дашнаком", то есть участником националистической партии "Дашнакцутюн". Марал считает, что это не могло быть правдой: отцу нужно было кормить семь детей и жену, вряд ли у него оставалось время заниматься политикой.
– 14 июня 1949 года в 3 часа ночи к нам домой пришли: "Одевайтесь, вы едете в санаторию". Моя мама, домохозяйка, даже значения слова "санаторий" тогда не знала. Один военный нас пожалел и сбросил наш ковёр с шестого этажа в кузов грузовика, на котором нас потом отвезли на станцию. Этот ковёр был с нами в ссылке. А ещё у нас там были кошка, собака – дети любят животных. Потом родственники из Армении отправили нам деньги, и мы купили корову. Мама до этого в жизни корову не видела, но научилась доить. Было молоко. Прожили. Но очень много людей погибло в ссылке от голода. В Армении тоже в эти годы голод был, – говорит Марал.
Она вспоминает, что в Тягуне Сорокинского района на Алтае, куда их сослали, депортированные валили и сплавляли лес, но её отец работал сторожем. Поначалу всех депортированных армян, которых привезли в Тягун, поселили в конюшне, позже у семьи Тер-Геворкян появилась отдельная маленькая комната.
Когда приехали в Сибирь, никто из семьи по-русски не говорил, но дети быстро выучили язык. В восемь лет Марал пошла в школу, которая находилась в соседнем селе.
Когда семья вернулась из ссылки в середине 1950-х, их квартира в Ереване была уже занята. Три месяца они жили в подъезде этого дома.
– Когда вернулись из ссылки, у нас ничего не было, но армяне помогали. У меня была учительница – русская женщина Нина Александровна. Она была небогата, но забирала к себе в комнату на весь день меня, мою сестру и младшего брата. Мы только на ночь к родителям возвращались. Утром шли в школу, – вспоминает Марал.
Потом старший брат, который к тому времени уже освободился, добился, чтобы семье предоставили жильё.
В ссылке никто из родственников не умер. Но сестра ушла из жизни в 33 года от туберкулёза. Два брата умерли в 42 и в 47 лет соответственно от болезней сердца. Марал уверена, что это от недоедания в детстве.
Другие родственники Марал в 1980-х эмигрировали в США. Она летала туда в гости 19 раз, но переезжать не захотела. По-прежнему живёт в Ереване.
– Я счастлива, что живу в Армении. Это моя самая любимая страна, – говорит Марал Дургарян.
"… чтоб вы сдохли, как собаки"
В ночь с 13-го на 14-е, когда забрали семью Марал, чекисты постучались и в дом Вагана Овивяна, который в 1947 году вместе с семьей репатриировался в Армению из Франции. Ваган родился в 1903 году в Османской империи. Во время геноцида 1915 года лишился родителей.
С 1923 года и до репатриации жил во французском городе Виен. Репатриировавшись, работал в Ереване водителем.
В алтайской ссылке Овивяны пробыли до 1956 года. В 1964 году Ваган эмигрировал во Францию, где написал воспоминания на западно-армянском языке. Фрагмент, переведённый на русский, опубликован в сборнике документов "Депортация армян. 14 июня 1949 года", вышедшем в 2016 году в Новосибирске.
В воспоминаниях Ваган Овивян пишет, что, когда пришли чекисты, его старшие дети работали в ночную смену на заводе, и один из незваных гостей сходил за ними.
"И когда они пришли и увидели меня живым и здоровым, но в присутствии вооружённых русских, с ужасом бросились на шею и начали… задавать вопросы: "Что хотят эти вооружённые люди от нас в этот поздний час? " – "Не плачь, дочка. Эти люди пришли, чтоб швырнуть нам в лицо наш патриотизм"…
Он (чекист. – С.Р.) нам официально объявил, что наше заботливое советское правительство решило, что мы должны отправиться жить в Россию. Но я возразил, что мы приехали из Франции, чтобы жить в Армении, и у нас нет недовольства жизнью в Армении…
Мы окаменели от отчаяния и не знали, что сказать, но, собрав все силы, я смог задать вопрос, в то время как мои жена и дети, обнявшись, плакали.
– Вы делаете это без суда и следствия?
– Это не моё дело, гражданин, я должен сделать то, что мне приказано".
Эшелоны, к которым свозили депортированных, стояли не в самом Ереване, а в четырнадцати километрах от него – на станции Улуханлу. Ваган пишет, что это было сделано, чтобы исключить побеги и народные волнения. Станцию окружали "бесчисленные военные силы", в небе кружили два самолёта. Грузовиков, на которых свозили приговоренных к ссылке, были тысячи.
"Везший нас шофёр был молодым сирийским армянином. Он плакал и говорил нам: "Я привёз вас сюда, а где осталась моя семья?" В этот день никого из шоферов, перевозивших ссыльных, не предупредили, что они перевозят людей в ссылку. Просто все машины в Ереване по приказу ЧК участвовали в военной мобилизации… Шофера думали, что как минимум половина Еревана находится в Улуханлу в положении ссыльных, и понятно, что каждый шофер смотрел вокруг, нет ли его семьи среди ссыльных. Около нас стоял шофер, египетский армянин, который со вчерашнего дня был мобилизован со своей машиной. Ночью его семью тоже забрали. Случайно увидев жену и детей, он бросил свою машину и с плачем присоединился к ним, они уже поднимались в вагон. У него не возникло никаких осложнений, так как в семейном списке ссыльных было и его имя. Лишь он один со слезами радости встретился со своей молодой женой и тремя малолетними детьми, а за руль машины сел один из солдат".
В вагоне, в который погрузили семью Овивянов, ехало 27 человек. Ваган перечисляет некоторых соседей. Репатриировавшаяся в Ереван из Сирии семья Карапета Барсегяна, который был попечителем в Национальной школе в Алеппо. Репатриировавшийся из Греции Минас Багреджян с семьей. "Он был дьячок, участвовал в богослужениях в церкви", – уточняет Ваган. Левон Татевосян с женой и 14-летним сыном из деревни Мгуб под Ереваном. "Левон был военнопленным и бывшим председателем колхоза". Тёзка автора мемуаров – "полуграмотный чекист" Ваган Хачатрян с женой. Пожилой преподаватель Ереванского университета, в прошлом студент духовной семинарии Григор Нерсесян. И трое студентов.
Несколько часов в вагонах в ожидании отправления были настоящей пыткой.
"Палящие лучи солнца так нагрели железную крышу нашего вагона, что мы с трудом дышали в этом жарком воздухе. К счастью, мы могли по очереди подходить к маленькому окошку и дышать, но даже это не спасало, так как снаружи тоже было невыносимо жарко и вспотевшая от жары мокрая одежда прилипла к нашей коже. В какой-то момент, подойдя к окошку, я довёл до сведения одного из армянских чекистов, случайно проходящих мимо нашего вагона, что мы прямо гибнем, откройте хотя бы двери, чтоб могли дышать.
– Ничего, ответил чекист, – скоро так освежитесь…
– Но мы сейчас просто умираем, – снова повторил я.
– Мы же вас поместили в эти вагоны не для того, чтобы вы спокойно жили, дашнакские выродки, чтоб вы сдохли, как собаки".
"Женщина из фаэтона томского барака"
Арпеник Алексанян называет день начала массовой депортация армян "самым несчастным днём для меня, моей семьи и многих армян, азербайджанцев, греков, ассирийцев". 14 июня 1949 года Арпеник оставалось меньше двух недель до окончания мединститута.
"Я плакала над своей разбитой судьбой в вагоне, вдали от дома. Плакала я и днём, и ночью, чтоб никто этого не слышал. Так я отмечала каждый день своего экзамена. И особенно испортилось настроение в день окончания всех госэкзаменов, в день окончания института и получения звания врача-лечебника всеми моими сокурсниками. А я, несчастная, заброшена чёрт знает куда, мне не дали возможности сдать в течение каких-нибудь двенадцати дней, окончить институт, получить диплом. Вот это правда ирония судьбы", – пишет она в своём дневнике.
Студентка Арпеник Алексанян в 1949 году жила вместе с родителями и сёстрами в Тбилиси. Их, как и тысячи других тбилисских армян, тоже выслали в Сибирь, записав "турецкоподданными", так как родители Арпеник в начале ХХ века жили в Турции.
Мать Арпеник бежала в 1915 году из Вана, спасаясь от геноцида, и ей было особенно обидно, что семью записали в турки. "Турецкоподданных", в том числе и семью Алексанян, депортировали не на Алтай, а в томский Нарым.
"Сибирский дневник" – 12 тетрадей, которые Арпеник привезла с собой из ссылки, – издал в 2007 году, ещё при её жизни, сын, армянский историк и этнограф Арутюн Марутян.
– Воспоминаний о депортации армян в 1949 году много, но пока единственный известный мне изданный дневник – это дневник моей мамы, – рассказывает Сибирь.Реалии Арутюн Марутян. – Армяне, которые были в ссылке вместе с ней, знали о дневнике, но никто её не выдал. В детстве я вместо сказок каждый день слышал от неё рассказы о жизни в Сибири. Она говорила: "Вы должны об этом знать".
Как и другие депортированные, Арпеник пишет об антисанитарии в эшелоне, грубости конвоиров. Пока ехали в поезде, не голодали, потому что был запас продуктов и иногда удавалось что-то купить на станциях, но пищу, которую приносили ссыльным, есть было невозможно.
Одна из первых записей в дневнике, относящаяся непосредственно к Сибири, сделана в конце июня 1949 года. Эшелон прибыл в Томск. Депортированных на грузовиках привезли в томскую тюрьму. Машины были открытыми, лил дождь, и, пока доехали, все промокли до нитки.
"В бараке был один ужас, все навалили свои вещи, не было дороги пройти в наш конец, наступали всем на ноги, спотыкались… Все портилось до невозможности. Мы жили в конюшне томской тюрьмы, с потолка висели всякие сани. В дверях был фаэтон, там расположилась шулаверская старуха (в примечании уточняется: "Одинокая старушка из городка Шулавер в Южной Грузии. В свое время она занималась революционной деятельностью и была сослана в Сибирь"), которая ехала одна, ей было 82 года. Ее впоследствии все так и звали – “женщина из фаэтона томского барака". После нас привезли кировабадский эшелон и бакинский. Во дворе делалось невозможное, столько народу, целый парад. Какавяны были под открытым небом, постель несколько раз мокла и высыхала. Кнарик устроилась в маленьком, вновь выстроенном из досок, домике. Некоторые полезли в какую-то землянку. Как выходило солнце, мы все вылезали наружу, ходили по двору, знакомились с нашими и с другими эшелонами. В барак не хотелось заходить, не могла видеть этот ужас, это наваленное барахло и столько измученных людей".
Из Томска ссыльных отправили к пунктам назначения водным транспортом. На барже давки и антисанитарии было ещё больше, чем в железнодорожном эшелоне. К тому же запасы еды почти закончились.
Семью Алексанян распределили в село Высокий Яр Парбигского района Томской области. Сначала группу депортированных поселили в бараке. В этом селе жили и раскулаченные, сосланные сюда двадцатью годами ранее.
"Приходили группами и часами глядели на нас, каждый заговаривал, расспрашивал, надо было всем отвечать… Народ мне понравился, все казались наивными, жалкими. Но пришли два молодых парня с МТС (машинно-тракторной станции. – С.Р.) во время своего обеденного перерыва и начали тихо говорить, что здешним не доверяйте, они на вид наивны, а так злы, плохой народ. При приближении к нам Феди Ширяева (работник комендатуры) они моргнули и замолчали. Но я не растерялась и на вопрос, о чем разговор, не ответила и продолжала как будто свой разговор, спрашивая: "А медведей много?". И все в этом роде. На нашу семью начали указывать, как самую хорошую, красивую, культурную и каждый передавал другому, прибегали, смотрели. Вечером все взрослые заснули, а молодежь пекла картошку. Крестьяне продавали молоко, картошку, яйца. Каждый считал долгом рассказать – как везли их в 1929 году, в каких ужасных условиях жили – прямо в тайге, что почти все вымерли от голода. "А вас привезли уже не так, вы на всем готовом и т. д.".
Как пишет в дневнике Арпеник, ещё на пересылке в томской тюрьме "начальник из Томского МВД" сообщил депортированным: "Вы выселены пожизненно, без права выезда из Парбигского района Томской области, на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25. 11. 1948 года".
"При известии о пожизненной высылке одной женщине стало плохо, но шум не поднялся. Как будто все, также и я, предчувствовали это, и как будто это не было новостью для них. Полковник прочел там всякие указы, сообщили, что тот, кто после заслушивания всего этого сбежит – получит 25 лет, а за укрывательство бежавшего дают 5 лет".
Но тот же начальник сообщил новость, которая недоучившуюся студентку обрадовала: "Все студенты с незаконченным образованием имеют право продолжать учебу в высших учебных заведениях, специалисты устроятся на своих местах".
Арпеник много лет добивалась права работать медиком и в Томске закончить высшее медицинское образование, но ей под разными предлогами отказывали. Её семья писала письма руководителям государства – Микояну, Ворошилову, Хрущёву – о том, что они не совершали никаких преступлений и не должны находиться в ссылке. Однако и здесь сплошные отказы. Только 10 июля 1954 года семья была освобождена со спецпоселения решением Верховного суда СССР. К тому моменту Арпеник разрешили наконец доучиться в вузе в Томске, но она не захотела задерживаться в Сибири. Диплом о высшем медицинском получила в Ереване, где потом много лет работала детским врачом в поликлинике.
Арпеник (в центре) с сёстрами. 1950 год. Фото предоставлено Арутюном Марутяном
В ссылке Арпеник трудилась на сельхозработах и даже на лесозаготовках.
"18.05.1952 г. Эти два дня сбрасываем лес с берегов, река села на 70-80 см, и лес остался на берегах, приходится катить в реку. На берегу, по песку скользко, работа нелегкая. Мне чуть не выкололи глаза багром, так как работников много, все торопятся и не следят за движением своих рук. Пошла к мастеру, хотели продлить мне мобилизационный лист, но я ему его не понесла и завтра же пойду в МТС, хотя там работа гораздо тяжелее".
"17.07.1952 г. Первый день кошу. Мне трудно, болит спина, руки отваливаются. Дневник за весь покос не заполняла, так что кое-что опишу сейчас, в середине сентября, коротко. Лето было сухое, знойное. Часто нас мучила жажда, хотя и брали ведро воды. В обед с покоса шли аккуратно в избушку, варили также утром и вечером… Нас мучило большое количество комаров, мошек. Я и Аня сделали себе марлевые маски с черной вуалью спереди. Работали с раннего утра до позднего вечера и опять Щучкин (завхоз) не был доволен. Одно время косила одна, выкашивала 15-18 соток. За первые 10 дней этот негодяй начислил мне половину заработанного мною. Это меня очень разозлило. Я даже чуть не заплакала, но сдержалась".
Ваган Овивян писал мемуары о депортации, находясь уже во Франции, и был свободен в своих оценках. Арпеник Алексанян, которая вела дневник непосредственно в ссылке, не исключала, что его прочитают чекисты, и высказывалась осторожнее. В дневнике появляются новости о Деле врачей, о болезни и смерти Сталина, но она всего лишь констатирует. Даёт волю чувствам, только когда узнаёт об аресте Берии.
"10.07.1953 г. По радио объявили, что Берия Л. П. враг народа, предатель и т. д., его исключили из партии, из ЦК и из зам. Маленкова, и из МВД. Вообще, оказывается, такая сволочь сидела в Кремле, подумать только надо. Радио хрипело, было неясно, но завтра будет в газетах. – Пишет Арпеник по-русски, и дальше переходит на армянский (в издании "Сибирского дневника" даётся в переводе). – Я очень обрадовалась, что этого мерзавца посадили. Ведь он, собака, нас сослал. Сейчас уже мы точно знаем, что нас освободят. Я от радости поцеловала тётю Риву. Паршивая слепая собака, сколько семей разрушил, сколько погубил жизней, мерзкий сукин сын".
– Мама всё время хотела узнать, кто написал на них донос. И я потом тоже интересовался у грузинских коллег. Сказали, что депортировали по спискам, что никакого отдельного дела Алексанянов нет. Но всякие списки имеют под собой какую-то основу. Мама предполагала, что донос на них написали соседи – семья сотрудника НКВД. Хоть муж и работал в НКВД, но семья жила очень плохо, и моя бабушка – мамина мама – всё время этой семье помогала. Дедушка говорил: "Может, не надо так много, а то боком выйдет". И, вероятно, эта семья написала донос, что Алексаняны живут хорошо, а значит, нечестным трудом. На самом деле мой дедушка был ремесленником, делал кровати и этим зарабатывал. Когда нашу семью выслали, семья этого сотрудника НКВД поселилась в нашей квартире, – рассказывает Сибирь.Реалии Арутюн Марутян, сын Арпеник.
Как пишет Арпеник Алексанян в послесловии к своему "Сибирскому дневнику", после возвращения из ссылки квартиру с большим трудом удалось отсудить. Она уточняет, что уже через короткое время вышел приказ не возвращать вернувшимся из ссылки жилплощадь, а записывать в общую очередь.
В нарымской ссылке начала тяжело болеть мать Арпеник. Она умерла в 1958 году, не дожив до 60 лет. Успела увидеть внука – сына Арпеник Арутюна.
Даже Советской Армении не осталось
В процитированных мемуарах Вагана Овивяна сказано, что депортировали списками, без суда и следствия. Но формально армян, которых Сталин высылал в Сибирь, чаще всего обвиняли в участии в Дашнакцутюн – в 1918–20 годах правящей партии Республики Армения до её разгрома большевиками. Ереванская исследовательница Грануш Харатян, автор книги "Выселение армян "навечно". Анализ и архивные документы", рассказала Сибирь.Реалии, что почти все дашнаки после победы большевиков покинули Советскую Армению. Тех немногих, что остались, практически полностью уничтожили в 1920-е годы.
– Среди депортированных в 1949 году были 20–25-летние армяне, которых объявляли дашнаками, но которые живых дашнаков вообще никогда в глаза не видели, – подчёркивает Харатян.
Ещё одно распространённое обвинение – служба в Армянском легионе, военном формировании вермахта. Грануш Харатян говорит, что "легионерами" объявляли советских армян, которые во время Второй мировой попадали в плен.
– У нас нет ни одного подтверждённого архивными документами факта, что кто-то из депортированных в 1949-м армян в годы войны был легионером. Кроме работы в архивах, мы беседовали с детьми и внуками депортированных, которые очень удивлялись, когда узнавали, что их отца или деда сослали как легионера. Многие рассказывали, что на самом деле их дед был в фашистском плену, бежал и потом снова сражался с фашистами, – объясняет Харатян.
О репрессированных и, в частности, депортированных армянах написано гораздо меньше научных статей и монографий, чем о советских немцах, поляках, народах стран Балтии. Грануш Харатян говорит, что в процентном отношении армянский народ пострадал от сталинских репрессий не меньше, чем другие. Это касается и расстрельных приговоров 1937–38 годов, и проходивших в Советской Армении, как и в других советских республиках, раскулачивании и коллективизации. Депортация 1949 года стала для армян самой массовой, но далеко не первой и не последней в сталинские годы. Советские репрессии в Армении не замалчиваются, но на их всестороннее исследование не хватало и не хватает финансирования.
О том, почему Сталин в 1949 году мог ополчиться на армян, рассказала ереванская исследовательница Сатеник Фарамазян – составительница книги о депортации армян. "Холодная родина" – так переводится с армянского название этой книги.
– Как только репатрианты въехали на территорию Советской Армении, начались побеги. Потому что они увидели совсем не то, что им обещали. Репатрианты на кораблях прибывали в порт Батуми и уже оттуда на поездах добирались до Армении. Все рассказывают, что Батуми – это был самый большой шок. Там у них отбирали всю еду и выбрасывали за борт, а местные тайком собирали эту еду. Взамен репатриантам выдали чёрный хлеб, который, по их рассказам, был как кусок грязи, который можно было выжимать. В Батуми они увидели нищету. 1946 год. Мужчины в серых шинелях, женщины в телогрейках. В Армении репатриантов начали распределять по каким-то глухим сёлам, деревням. Обещали, что для них уже построены жилища, но селили в хлевах, в коровниках, в сараях или подселяли в дома. И голод, конечно. В Армении был голод, – рассказывает Сатеник.
Некоторые армяне-репатрианты, оказавшись в Советской Армении, о которой ещё недавно мечтали, решались нелегально пересечь турецкую или иранскую границу. Право легально покинуть СССР у них появилось только много лет спустя.
Пытавшихся бежать не депортировали, а отправляли в ГУЛАГ. Сначала давали небольшие сроки – до 3 лет. Потом наказание ужесточили до 10–15 лет.
По словам Сатеник, немало репатриантов получили сроки и "за шпионаж". Они знали несколько языков, привозили с собой фотоаппараты и радиоприёмники. Уже этого для карательных органов было достаточно.
Известны случаи, когда репатриантов сажали за разговоры. Сатеник Фарамазян рассказывает, как репатриант попросил киоскёра продать газету "Советская Армения". Номеров этой газеты не осталось. Репатриант уточнил: "У вас что, даже "Советская Армения" закончилась?" И за вопрос получил срок.
Возможно, массовая депортация была местью сразу тысячам репатриантов, не оценившим сталинский рай.
На обложке "Холодной родины" – выразительный портрет замёрзшего армянина.
– Архивное фото. Снимок из письма, отправленного из алтайской ссылки. Кто на снимке, установить не удалось, – объясняет Сатеник Фарамазян.
