Фильм "20 дней в Мариуполе", снятый украинским журналистом и кинодокументалистом Мстиславом Черновым, стал лауреатом премии "Оскар" в номинации "Лучший документальный фильм".
Во время церемонии режиссер картины Мстислав Чернов сообщил, что это первый "Оскар" в истории Украины.
"Это честь для меня. Но, вероятно, я первый режиссер в истории, который, скажет, стоя на этой сцене: "Хотел бы я, чтобы этого фильма не было". Я бы отдал эту награду, чтобы Россия никогда бы не нападала на Украину, никогда не захватывала наши города, чтобы не убивала десятки тысяч украинцев, чтобы не удерживала заложников – гражданских и солдат, которые защищали свою землю. Но я не могу изменить историю, не могу изменить прошлое Фильмы формируют воспоминания, а воспоминания формируют историю. Спасибо всем, спасибо Украине. Слава Украине!" – сказал он.
Это фильм о блокаде Мариуполя, бомбежках и обстрелах города, страданиях гражданского населения. Картина уже принесла Мстиславу Чернову приз зрительских симпатий кинофестиваля "Сандэнс" в январе 2023 года, Пулитцеровскую премию и ряд других наград. Над фильмом работали также фотограф Евгений Малолетка и продюсер Василиса Степаненко.
"20 дней в Мариуполе" можно посмотреть на платформе Votvot.
Мстислав Чернов является журналистом Associated Press и президентом Украинской ассоциации профессиональных фотографов. Евгений Малолетка – фотокорреспондент, сотрудничающий с Associated Press, Al Jazeera и Der Spiegel. Почти три недели украинские журналисты документировали последствия обстрелов и блокаду Мариуполя российскими войсками.
В декабре 2023 года, после номинации на премию "Оскар" Мстислав Чернов дал интервью Радио Свобода.
– Мстислав, как вы очутились в Мариуполе в самом начале войны? Думали ли вы с самого начала снимать этот фильм?
– Мы с командой Associated Press начали работать где-то за месяц до начала полномасштабной войны. Мы снимали истории о том, как украинцы готовятся к возможному вторжению. 23 февраля мы были в Бахмуте. По новостям, по телефонным звонкам, по разговорам с коллегами уже было более-менее ясно, что на следующий день начнется вторжение. Мы не понимали его масштабов, не понимали, где именно оно будет, будет ли это только Донбасс или вся Украина. Но мы понимали, что Мариуполь – стратегическая цель для России, которая хочет захватить этот город с 2014 года и пробить коридор в Крым.
Мы решили ехать в Мариуполь. Выехали вечером и около трех утра, за час до начала вторжения, прибыли в город и остались там. Мы оставались там, даже когда все зарубежные журналисты уехали. Уже было ясно, что город окружают. Мы размышляли, что делать, и решили остаться, потому что было важно рассказывать эту историю как возможно дольше. Сделать все возможное, чтобы рассказывать истории мариупольцев.
Обычно я снимаю новости для Associated Press. Каждый день посылаю сюжеты – 2 минуты, 3 минуты. А идея сделать фильм возникла, когда мы уже через 20 дней вырвались из окружения и вывезли все материалы, которые сняли. Это было около 30 часов видео. Из самого Мариуполя я смог отправить где-то минут 40, потому что не было связи, а если и была, то очень плохая.
– Легко ли было покинуть город, который был уже практически оккупирован?
Миссия этого фильма – задокументировать военные преступления
– Мы чувствовали себя виноватыми из-за того, что приходилось уезжать, но мы не могли больше работать там. У нас не было машины, не было возможности зарядить камеры, не было места на жестких дисках. Мы уехали и вывезли все материалы. На следующий день россияне разбомбили Мариупольский драматический театр.
Я хотел сделать что-то большее. Я поговорил с редакторами, сказал им, что хочу сделать то ли фильм, то ли просто обширный сюжет, чтобы показать масштаб трагедии. Когда смотришь новости, 30 секунд, одну минуту – масштаба не видно. Люди не понимают интенсивность боев, не чувствуют сконцентрированную боль, трагедию, которая происходила в Мариуполе. Мне кажется, что в фильме мне это удалось передать.
– Да! Фильм очень тяжелый. Я плакала, когда смотрела.
– Я видел много плакавших в кинотеатре. Мы с монтажером Мишелем тоже плакали, когда монтировали. Это чувство не отпускает. Многие плакали и на премьере в "Сандэнсе".
– Вы использовали репортерский подход к съемке. Не кажется ли вам, что фильм получился слишком жестоким?
– Мы долго искали верный баланс. Чрезвычайно важно было не оттолкнуть будущих зрителей. В то же время это не просто кино. Важная миссия этого фильма – не только показать масштабы трагедии, рассказать истории людей, но еще и задокументировать потенциальные военные преступления. Я не думаю, что можно и нужно себя сдерживать. Следует показывать всё. Мы пытались найти баланс между задачами, которые ставили перед собой.
– Вы с пониманием относились к тем людям, которые просили вас их не снимать?
– Людей, которые просили нас их не снимать, нет в фильме. Для меня было очень важно показать разные реакции на репортеров. Вы можете увидеть, что кто-то называет меня проституткой. Кто-то подходит и говорит: пожалуйста, снимайте, это весь мир должен увидеть. Кто-то подходит и говорит: снимите меня, пожалуйста, потому что мои родственники не знают, что со мной. Врачи просят нас снимать, чтобы мир увидел, как дети умирают. Важно было показать все эти реакции. Думаю, что нам это удалось. Во-первых, это показывает, что люди разные, с разными точками зрения, но это еще и показывает, в каких условиях работают военные журналисты.
– В пресс-релизе написано, что все дети, которых пришлось привезти в больницу, умерли буквально на ваших глазах. Как это вообще можно выдержать нормальному человеку?
– Я не думаю, что нормальный человек может это выдержать. Я вам не скажу, что я это нормально выдержал. И мои коллеги – Евгений Малолетка, Василиса Степаненко – вряд ли это выдержали нормально. Нас это ранило и травмировало, и это естественно. Мне кажется, что все украинцы сейчас травмированы в той или иной степени. Говорить, что наши травмы какие-то особенные, я не стану. Травмы родителей, потерявших детей, – это настоящие травмы, и о них следует говорить. А журналисты – да, рискуют, и это оставляет на нас психологические отпечатки. Но, так или иначе, это наш выбор. То, что чувствуют журналисты – сейчас, по крайней мере, – не столь важно, как то, что происходит с людьми, для которых это не выбор, а трагедия, которая с ними произошла.
Мы приняли решение уехать в Мариуполь, мы приняли решение остаться там и снимать всё. Мы приняли решение стать военными репортерами. Хотя, может, если бы войны в Украине не произошло, мы бы ими не были. Все равно внимания заслуживают трагедии людей, которых мы снимаем, а не наше психологическое состояние.
– В фильме есть неоднозначные моменты, когда люди грабят магазины. Заслуживает ли это того, чтобы весь мир это увидел?
Люди запутались, люди были без связи, не знали, чему верить
– Во-первых, мне важно было показать всё, что мы видели. Просто чтобы перенести зрителя в Мариуполь и жать ему понять, что там происходило. Чтобы он ощутил панику, ощутил отчаяние. Нельзя было этого не показывать. Это часть истории. Здесь важно не то, что люди делали, а почему. Мы были в больнице, ночевали там 4–5 дней. Затем поехали в центр города и увидели, что люди грабят магазины. Были магазины, в которые людей просто пускали, они заходили и брали все, что им нужно. Мы просто не узнали город. Он так изменился за эти дни! Эти слова есть в фильме.
Мы не могли понять – почему? Я много об этом думал и только потом, через несколько дней, понял, что эта паника, это отчаяние, это состояние, в котором были люди, возникли из-за того, что не было никакой информации. Такая тактика России – отключить всю связь, разбомбить все станции связи. Когда люди не могут позвонить родственникам, когда они даже не знают, стоит ли Киев, Харьков или Одесса, они паникуют. Всё просто рассыпается. Это тоже часть истории.
Важно было это показать. В фильме есть люди, которые говорят: "Украинцы нас бомбят", – и вы видите, что я с ними спорю. Это тоже немаловажный момент, который я хотел показать. Это действительность. Люди запутались, были без связи, не знали, чему верить. Находились под влиянием пропаганды. Столько было неправдивой информации о происходящем в Мариуполе. Даже то, что мы показываем всё и любые точки зрения, дает понять, что мы ничего не скрываем. Это тоже важно.
– Как вы снимали эти панорамные кадры разрушенного города?
– Там есть кадры, снятые дроном. Есть несколько архивных кадров. Потом, когда мы уже уехали из Мариуполя, мы искали в архивах. Многие кадры мы просто сняли с крыши многоэтажек, но там снимать было небезопасно, потому что снайперы стреляли по нам.
– Как вам удалось вырваться из окружения?
Мы ехали в разбитой машине, она была прошита осколками, без окон
– Да, это особая история, как и все, что происходило в Мариуполе. Уже 14-го числа были новости о том, что открылся какой-то неофициальный коридор, многие начали выезжать. Проблема была в том, что к тому времени мы потеряли нашу машину, машину Евгения, мы не могли работать, но и не могли уехать из города. Мы не знали, что делать.
Нам повезло, что полицейский, который раньше нам помогал, вывез нас со своей семьей через российские блокпосты. Это удалось, потому что в тот день уезжало много людей. Мы ехали в разбитой машине, она была прошита осколками, без окон. Нам повезло, что был хаос на блокпостах. Еще не досматривали так, как на следующий день, когда людей раздевали и проверяли телефоны.
Есть история другого режиссера-документалиста, Мантаса Кведаравичюса. Когда он уезжал, его задержали и застрелили. Это могло произойти и с нами. Нам просто повезло.
Перевод с украинского языка
(Фрагменты этого интервью были ранее опубликованы на сайте Cineuropa.org. Полностью публикуется впервые)
