28 октября 1950 года суд вынес приговоры группе советских ученых по так называемому "делу геологов", приговорив их к длительному заключению в лагерях. Цвет советской геологической науки – исследователи, профессора, преподаватели – были осуждены за "сокрытие месторождений полезных ископаемых, вредительство и шпионаж в пользу Запада" при поисках урановых месторождений на юге Красноярского края. Впоследствии этот процесс получил название "Красноярское дело геологов". В марте 1954 года за "недоказанностью обвинения" все осужденные были освобождены и реабилитированы. Часть из них до освобождения не дожили и погибли в лагерях.
"Мы думали, теряем его второй раз"
Владимир Крейтер – один из фигурантов "дела геологов", профессор Московского геологоразведочного института, на момент ареста был генеральным директором технического совета Министерства геологии СССР.
Крейтера взяли 23 мая 1949 года в Москве. Осудили на 25 лет. Он отбывал срок в Красноярске, в геологическом отделе "Енисейстроя" (структура, специально созданная для поисков урана в Красноярском крае). Крейтера освободили и реабилитировали весной 1954 года. Восстановили на прежней работе, вернули все звания и регалии. До конца жизни он заведовал кафедрой в Московском институте цветных металлов и золота, работал во Всесоюзном научно-исследовательском институте минерального сырья и в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Его дочь Ирина, тоже геолог по профессии, написала воспоминания о своем отце:
"Когда папа вернулся из лагеря, у него было сильно подорвано здоровье после первого паралича. Тем не менее, он очень скоро вернулся к работе: обновлял свои лекции, готовил к переизданию книги, заканчивал труды, прерванные арестом. Владимир Михайлович всегда много и плодотворно работал как эксперт в ГКЗ (Государственной Комиссии по запасам полезных ископаемых). Он стал анализировать материалы по разведке месторождений, которая проводилась по инструкциям ГКЗ за те пять лет, что он отсутствовал в геологической жизни. На основании этого анализа пришел к выводу, что ведется огромная перестраховочная переразведка месторождений, приводящая к многомиллионным неоправданным расходам. Папа радовался, как ребенок, говоря мне, что нашел, где можно сэкономить большие средства для народного хозяйства страны. Гражданскую позицию в жизни он не потерял даже после сталинских лагерей. Он пошел докладывать свои выводы в ГКЗ, но тамошние чиновники, усмотрев в этом опасность за свое положение, накинулись на него, как свора собак, вместо того, чтобы вникнуть в его здравые предложения. Папа вернулся из ГКЗ и упал в коридоре без сознания. Мы думали, что теряем его второй раз, но, слава Богу, он вернулся к жизни. А через полгода ГКЗ выпустило новые инструкции, в которых были учтены все предложения Владимира Михайловича, но, конечно, без всяких ссылок на него".
Образец № 23
"Дело геологов" не так знаменито в череде сталинских репрессий, как "дело врачей". Но сценарий похож и типичен для последних лет сталинского правления: большинство обвиняемых – евреи, происки которых разоблачает одна смелая женщина.
В деле геологов – это корреспондент газеты "Правда" Анастасия Шестакова, которая в 1944–45 годах отправляет на имя секретаря ЦК ВКП (б) Георгия Маленкова ряд докладных, с обвинениями против председателя Геологической комиссии СССР Ильи Малышева (с 1946 года министр геологии СССР). Шестакова утверждает, что Малышев и его подчиненные – ученые-геологи плохо работают и не занимаются разведкой месторождений. Малышев отвечает, что домыслы корреспондентки не заслуживают внимания. Но Шестакова не унимается. В 1947 году по заданию редакции она приезжает в Красноярский край и начинает свое расследование. Осматривая Минусинский музей Мартьянова, Шестакова находит желтый кусочек руды, который позже будет назван "образец № 23" и станет основным вещественным доказательством по "делу геологов". Пишет докладную главному редактору "Правды" Поспелову, где указывает, что образец лежал во внутреннем дворике на земле, и при его обнаружении она попросила проходившего мимо геолога (в то время в здании музея находилась местная геологическая экспедиция) рассказать ей, что это за камень. И геолог (его имя она не называет) отвечает, что это образец урановой руды. Находившийся в это время рядом Николай Мартьянов (внук основателя Минусинского музея) неосторожно пошутил, что это очень ценный образец. Как потом выяснилось, образец породы был привезен из Узбекистана и не имел отношения к полезным ископаемым Сибири. Но бдительная журналистка потребовала, чтобы в музей вызвали секретаря Минусинского райкома партии, а к образцу приставили милиционера.
Разоблачить "вредителей" в геологии
Шестакова долго ездила между Красноярском, Минусинском и Курагино и штудировала отчеты геологов, собирая компромат. Вернувшись в Москву, она продолжала свое "расследование" геологического вредительства в Красноярском крае. Главный акцент Шестакова делает на добыче урана, о необходимости которого для производства атомной бомбы к тому времени было хорошо известно. Журналистке удалось найти первое в сибирской прессе упоминание этого радиоактивного металла, относящееся ещё к 1914 году. Основываясь на газетной заметке, она делает вывод, что в Красноярском крае должно существовать месторождение урановой руды.
30 марта 1949 года на очередном заседании Политбюро ЦК ВКП (б) одним из пунктов повестки стало сообщение Поспелова и Шестаковой о состоянии геологических исследований в Красноярском крае. Политбюро постановило создать комиссию под председательством Берии, которая в течение десяти дней должна разобраться с положением дел в Министерстве геологии и принять меры по их улучшению, а также подготовить заключение по вскрытию вредителей в геологии и, в частности, в Красноярском крае.
Уже 12 мая 1949 года Сталин ознакомился с докладной запиской Поспелова и Шестаковой "О предполагаемом районе месторождения, откуда происходит "образец № 23" и где искать его аналоги". Шестакова писала, что "на юге Красноярского края, в Хакасско-Минусинской котловине, свила гнездо вражеская группа советских геологов, которая работает на японскую, английскую, немецкую, американскую и другие разведки. Эти геологи умышленно скрывают от правительства и народа богатые урановые месторождения, вредят и вредили все годы советской власти". Также она утверждает, что на юге Красноярского края существует несколько урановых месторождений. И их надо открывать "уже в этом году".
"К отцу был приставлен человек"
В тот же день в Томске был арестован крупный геолог Вячеслав Богацкий. Его осудили по 58-й статье УК РСФСР (контрреволюционная деятельность) и приговорили к 15 годам лишения свободы.
В Красноярске арестовали геолога, палеонтолога, главного инженера Красноярской геологоразведочной партии Наума Когана, которого столь же поспешно осудили по 58-й и тоже дали 15 лет. Вячеслав Богацкий был освобожден по амнистии в апреле 1954 года. Наум Коган не выдержал заключения и умер в тюрьме.
29 марта 1949 года в Томске арестовали Николая Мартьянова, внука известного ботаника и основателя знаменитого Мартьяновского музея. Того самого, который съязвил в Минусинске при Шестаковой насчет "ценного образца".
Дочь Николая Мартьянова Ольга живет в Томске, она заслуженный работник культуры, всю жизнь проработала в театре, а кроме того, занимается сохранением семейной истории и памяти об отце.
– Накануне ареста папа должен был читать в университете лекцию о пульсациях земли, – вспоминает Ольга Мартьянова. – Это одна из его главных работ, он очень долго занимался этой темой. Сначала чекисты всё обыскали у нас дома, затем повезли отца в университет, на кафедру. Мы с братом тогда были совсем маленькими, но я хорошо это представляю по рассказам папы, после его освобождения мы жили в Красноярске и о многом разговаривали. За что именно его взяли, никто тогда не объяснял. Но папа был умным человеком и все понимал. Он всегда говорил то, что думал. Наверное, ему стоило быть осторожнее. Потом уже стало известно, что к отцу был приставлен человек – некая дама, которая часто с ним прогуливалась и беседовала. Я не берусь никого осуждать, возможно, она считала, что поступает правильно. В то время многие искренне верили в иностранных шпионов.
После освобождения Николаю Мартьянову было запрещено возвращаться в Томск, и он вынужден был уехать к родителям, в Минусинск. Но найти работу по специальности в маленьком провинциальном городе он не мог и на год завербовался в Воркуту, где до этого отбывал наказание, чтобы занять должность главного геолога на шахте. Позже Мартьянова пригласили в геологический институт в Красноярске. А в 1968 году в Западносибирском книжном издательстве (Новосибирск) была издана его книга "Энергия земли", над которой он начал работать ещё в лагере.
– Папа умер в 1983 году, – говорит Ольга. – Я всегда так за него переживала – умнейший человек из всей нашей семьи. Так было обидно, он бы мог преподавать, столько всего дать молодежи. А его растоптали. За что? Уже в 90-е я пыталась забрать в КГБ дело отца, но мне не отдали. Видимо, до сих пор это секретно.
"Это была диверсия"
В своем очерке "Жестокий уран" журналист из Абакана Олесь Грек приводит свидетельство Михаила Русакова, инженера-геолога, арестованного весной 1949 года:
Все показания я стал писать под диктовку следователей, начиная со стереотипной фразы "я, нижеподписавшийся, признаю себя виновным"
"Психическое потрясение от этого режима, от унизительных процедур, от хронической бессонницы и кошмаров короткого полусна, от бесконечной оскорбительной площадной ругани, от катастрофического истощения, от сердечных припадков и т.д., а также упадок сил достигли такой степени, что, во-первых, все показания я стал писать под диктовку следователей, начиная со стереотипной фразы "я, нижеподписавшийся, признаю себя виновным в том, что вредительски… или из-за ненависти к Советской власти" и т.д.. А после вызова некоего "специалиста по физкультуре" я согласился подписывать любые протоколы и подписывал их, не читая, наперёд зная, что в них искажено всё от начала до конца… Все обвинения велись с невероятными клеветническими измышлениями, смешанные с невесть откуда добытыми "агентурными данными" и с полным игнорированием фактов, без вызова свидетелей. Все эти сведения выстраивались в заранее составленную следователем схему. И подтверждались так называемыми "очными ставками".
Олесь Грек вспоминает, что натолкнулся на "дело геологов" совершенно случайно.
– Я занимался другими исследованиями, ради которых приехал в Красноярск. Директором Музея геологии Центральной Сибири тогда работал Виктор Совлук, – рассказывает Олесь Грек. – Мы были знакомы. А так как мне негде было остановиться, он разрешил мне ночевать в музее. И тогда на глаза мне попались документы, связанные с "делом геологов". В 90-х годах музею был передан рассекреченный архив газеты "Правда", в котором были материалы "расследования" Шестаковой. Ночью вместо того, чтобы спать, я изучал эти документы, и тема невероятно меня захватила! Позже, чтобы продолжить изучение, я съездил в командировки в Минусинск, Курагино, Томск, Санкт-Петербург и Москву. Везде, в том или ином объеме, я находил материалы, касающиеся этого дела. Оно возмутило меня как человека и как журналиста. Настолько нагло было сфабриковано обвинение, шитое белыми нитками. По сути это была диверсия, абсолютно голословное обвинение людей, которые составляли цвет геологической науки страны.
– Но как могла журналистка "Правды" в 1944 году что-то знать об уране как основном компоненте атомной бомбе, если все работы над "Манхэттенским проектом" велись в обстановке сугубой секретности? Даже для Сталина бомбардировка Хиросимы и Нагасаки стала новостью.
– Поначалу она и не знала. Шестакова обвиняла геологов как бы в целом – что они скрывают результаты, работают против интересов советского государства. Такой общий набор обвинений, который был в ходу ещё во время первых процессов над "вредителями" в 1930-х годах. А потом, видимо, уже в 1949 году, появилась урановая тема. Кто её мог надоумить? А кто курировал "атомный проект" в СССР? Это имя хорошо известно – Берия. Тогда в деле и появилась эта "улика" – кусочек урановой руды, тот самый "образец № 23".
– То есть вы хотите сказать, что его подбросили?
– Учитывая все, что я изучил по этой теме, и саму личность Шестаковой, могу предположить, что это была сознательная провокация для того, чтобы начать дело.
– Для Шестаковой это имело какие-то последствия? Ведь геологов реабилитировали, полностью сроки никто не отбыл, и многие продолжили работу в серьезных учреждениях страны.
– Её исключили из партии, уволили с работы и обвинили в клевете. И геологи на этом успокоились. Кроме нее, вообще никто не понес наказание, наоборот, все пошли на повышение. Петр Поспелов, например, стал Героем социалистического труда в 1958 году. На мой взгляд, дело геологов серьезно замедлило разведку не только урана, но и других полезных ископаемых. Удар по геологии был огромен. Ведь ученые работают постоянно, а им пришлось прервать работу на несколько лет, у многих оказалось подорвано здоровье, кто-то вообще не вернулся из лагерей. Но главное, на мой взгляд, то, что их морально унизили и оскорбили. Ведь Шестакова обвиняла их в том, что они скрытые враги, что работают на Запад. Например, она писала в одном из доносов, что у такого-то геолога специально составлено резюме на английском языке, наверняка, чтобы переметнуться.
– Вы не задавались вопросом, как одна женщина, не специалист в геологии, смогла все это раскрутить?
– Она не одна все это провернула. Идеологом и вдохновителем этого дела был уже упомянутый главный редактор "Правды" Поспелов, на месте ему "помогал" первый секретарь Красноярского крайкома ВКП(б) Аверкий Аристов. Хотя, конечно, наиболее пакостным персонажем выглядит Шестакова. Она сочинила сценарий этого дела. И нашла для него главную изюминку – этот самый "образец № 23".
После освобождения и реабилитации профессор Владимир Крейтер обратился к Никите Хрущеву с письмом, в котором рассказывал о колоссальных материальных и нравственных потерях, понесенных геологической наукой в результате "уранового дела":
"Шестакова несет огромную ответственность не только за заключение и смерть геологов, но и за многие сотни миллионов рублей, бесцельно и безответственно растраченных Енисейстроем, за несправедливую пощечину тысячам геологов, которые учились и работали по книгам репрессированных профессоров. Она отвечает и за то, что 5 лет огромнейшие средства направлялись на ликвидацию последствий никогда не существовавшего вредительства. Эта матерая клеветница, которая еще в январе 1953 г. приходила в г.Красноярске в лагерь посмотреть, по ее выражению, "своих арестантов", живет до сих пор в доме ЦК КПСС и практически остается безнаказанной", – написал Крейтер.
Хрущев не ответил на письмо. Урановая проблема к тому времени была уже решена, в Забайкалье разрабатывались открытые месторождения, и этого было вполне достаточно для создания ядерного арсенала СССР. Все остальное, в том числе страдания ученых, не имели значения.
P.S.
"Образец № 23" в настоящее время хранится в Музее геологии Центральной Сибири. Это экспонат специального хранения, и его достают только на основании запроса.
Имена ученых, которые были репрессированы по "Делу геологов":
- Баландин Алексей Александрович
- Баженов Иван
- Богатский Вячеслав Вячеславович
- Булынников Александр Яковлевич
- Верещагин Владимир Николаевич
- Вологдин Александр Григорьевич
- Гуревич Михаил Исакович
- Григорьев Иосиф Федорович
- Доминиковский Виктор Николаевич
- Котульский Владимир Климентьевич
- Крейтер Владимир Михайлович
- Лихарев Борис Константинович
- Меерсон Е.Г.
- Налимов Василий Васильевич
- Ром Яков Моисеевич
- Русаков Михаил Петрович
- Рябоконь Николай Федорович
- Самойлов Иван Захарович
- Тетяев Михаил Михайлович
- Филатов Константин Васильевич
- Шаманский Лев Иосифович
- Шахов Феликс Николаевич
- Шейнманн Юрий Михайлович
- Шерман Марк Львович
- Шифрин Самуил
- Эйдельштейн Яков Самойлович
- Барышев Николай Васильевич
