Он и праведный, и лукавый,
И всех месяцев он страшней:
В каждом августе, Боже правый,
Столько праздников и смертей.
Анна Ахматова
Если верить Ахматовой, август издавна пользовался недоброй славой в России. Но в моем советском детстве это был месяц как месяц, последние недели благословенного лета, "бархатный" сезон черноморских курортов... О том, что "всех месяцев он страшней" заставили вспомнить "черные августы" постсоветских лет: теракты, техногенные катастрофы, дефолт 1998 года, гибель "Курска" в 2000-м, война с Грузией в 2008-м – все эти страшные события выпадали на август. Однако точкой отсчета всех последующих "черных августов" в истории современной России, безусловно, является Августовский путч 1991 года, запустивший часовой механизм распада страны под названием СССР, которая перестала существовать четыре месяца спустя, в конце декабря.
19 августа 1991 года застало меня в Иркутске. Тем летом я работала переводчицей для группы американских бахаи, объездив с ними весь север Сибири – от БАМа до Якутии. Иркутск был последней остановкой группы перед Летней школой в Северобайкальске. Я помню, мы сидели в лобби на втором этаже гостиницы "Ангара" перед телевизором в компании туристов из Западной Европы, когда в программе "Время" объявили о создании ГКЧП.
Иркутск по сравнению с тихим Улан-Удэ в те дни бурлил. Люди вышли на многотысячный митинг против ГКЧП и в защиту председателя Иркутского облисполкома народных депутатов Юрия Ножикова, которому грозил арест в случае победы путчистов. Мы с Шарафом – студентом киношколы в Сан-Франциско вышли из гостиницы с видеокамерой, чтобы запечатлеть исторические события, когда к нам подошел взволнованный мужчина и настоятельно посоветовал не подвергать себя опасности. "Не ходите туда", – сказал он нам с тревогой в голосе. "Или, по крайней мере, будьте осторожны! КГБ собирается арестовать Ножикова, народ будет его защищать, может пролиться кровь!" Мы все равно отправились туда, но, к сожалению, к нашему приходу митинг уже закончился, мы застали только расходящийся народ. Вообще я заметила тогда, что многие встреченные мной люди изъяснялись каким-то возвышенным штилем, но странность заключалась в том, что в эти три дня пафос казался вполне уместным и абсолютно естественным.
Когда в телевизоре объявили, что с путчем покончено, наше гостиничное лобби огласилось звоном чокающихся бутылок и бокалов и радостными восклицаниями. Пожилая французская пара, с которой мы ехали в лифте, поздравила нас (меня и вторую переводчицу, Лену из Киева) с победой демократии. "Мы за вас очень беспокоились! – сказала мадам и добавила: – Мы так боялись, что возвращается ГУЛАГ".
В начале сентября в Улан-Удэ тихо демонтировали лозунг "Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи" с дома на проспекте Победы. Все понимали, что пройден некий водораздел, после которого жизнь уже никогда не будет прежней. Страна, в которой я родилась и выросла, стремительно уходила из-под ног. Годовщина Августовского путча 1991 года – хороший повод вспомнить и помянуть СССР. Итак, чем же была для меня, осколка последнего советского поколения, Атлантида по имени Советский Союз?
Мое поколение 1960–1970 годов рождения в Америке называют Generation X – это дети беби-бумеров, которые выросли без присмотра мам, вышедших на работу. В этом они похожи на нас – мы тоже росли во дворах как трава, предоставленные сами себе. Но на этом наше сходство, пожалуй, и заканчивается. Мы, советские дети времен застоя, с легкой руки Пелевина называемся Generation П – поколением Pepsy или, по другой версии, – Пиздеца. У них было MTV, наркотики и панк-рок, а у нас коммунистическая индоктринация на фоне анекдотов о Брежневе, "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады" (кто помнит, тот поймет), тотальный дефицит всего, мрущие один за другим престарелые вожди, ощущение тревожности бытия и одновременно незыблемости социального строя. Это парадоксальное мироощущение отражено в названии книги антрополога Алексея Юрчака "Это было навсегда, пока не кончилось", посвященной периоду позднего социализма.
Я из тех, кого в либеральной тусовке принято называть "совкодрочерами". Может, это возрастное, но почему-то в последнее время вспоминается детство, хочется пересматривать старые советские фильмы-сказки, листать подборки советских плакатов на странице Soviet Visuals в фейсбуке и альбомы с коллективными фото школьных времен в "Одноклассниках". При этом я вполне отдаю себе отчет в том, что моя нынешняя симпатия к Советскому Союзу во многом вызвана острой антипатией к происходящему в России сегодня. Полное неприятие всего советского, как правило, выказывают представители поколения, не заставшего застой, часто это эмигранты или дети эмигрантов, вывезенные родителями за границу в лихие 1990-е. Однако и среди либералов старшего поколения велик процент ненавистников "совка". С одной стороны, я их понимаю. В Советском Союзе было много плохого: сталинский террор, цензура, унизительная бедность большинства населения, "квартирный вопрос", упомянутый дефицит, невозможность выехать в отпуск дальше Болгарии, и т. д., и т. п. С другой стороны, было много хорошего, о чем ненавистники либо не знают, в силу возраста, либо предпочитают умалчивать. Я не осуждаю иностранцев, для которых СССР ассоциируется исключительно с ГУЛАГом, – откуда им знать, как нам жилось при Брежневе? Но для людей, которые, как и я, выросли в Советском Союзе, столь огульное очернение всего советского опыта, опыта их собственной жизни и жизни их родителей, непростительно. В Советском Союзе конца 1970-х – середины 1980-х, который я застала, были очереди за колбасой и сметаной, но нельзя сводить полихромный многосоставный советский проект к очередям.
Прежде всего, СССР в эпоху Сталина и в конце брежневского застоя – это две разные страны, разделенные несколькими историческими пластами. Я знала о репрессиях 1930-х годов из рассказов мамы, моего прадеда арестовали на ее глазах. Папа не любил вспоминать о своем сиротском детстве, но мы знали, что дядю – его старшего брата репрессировали в 1937-м. В моем детстве никакого ГУЛАГа не было, казалось, эти трагические события произошли несколько веков назад, настолько чуждыми они были нашим тогдашним реалиям. Правила жизни в позднем Советском Союзе были на порядок более логичными и последовательными, чем правила жизни в нынешней России. Была внятная и ясная цель, были ценности, разделяемые большинством населения, была перспектива развития, та же перестройка, будь она проведена в иное время с иными ценами на нефть, кто знает, чем бы все закончилось? Человек в России сегодня растерян и дезориентирован, иначе откуда бы взялись шутки про курящего в сторонке Кафку? Нынешняя Россия – это гумилевская химера, уродливый симбиоз всего самого худшего, что было в Российской империи и СССР – имперский шовинизм, стяжательство власть имущих, презрение к правам человека, подавление инакомыслия и торжество мракобесия. Когда мне говорят, что Путин сегодня возрождает Советский Союз, на ум приходят слова Дмитрия Быкова: "нет ничего более идеологически антисоветского, чем сегодняшняя Россия".
Как представитель последнего советского поколения, подпишусь под каждым быковским словом: "Советский Союз, по крайней мере, в замысле, имел в виду некоторое стремление к усложнению. Он усложнялся: народ постепенно становился интеллигентнее, а не наоборот. ... В Советском Союзе, по крайней мере, декларировалась философия просвещения. А сегодня практически на всех постсоветских территориях правит бал философия затемнения. ... Советский Союз на протяжении советского периода был изрядной "дырой" во многих отношениях и "зоной" во многих отношениях. Но в эту дыру сквозило будущее".
Вспоминая Августовский путч, перечеркнувший все наши надежды на лучшее будущее в рамках СССР, хочется печально улыбнуться: "Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда!". Мы были детьми тогда, романтически настроенными лохами, у которых мошенники и бандиты отобрали страну. Теперь мошенники и бандиты хотят отобрать и саму память о ней, замещая День памяти и скорби – День Победы – победобесием, возводя памятники упырю Сталину, в то время как в моей стране – культ его личности был осужден, а во времена гласности развенчан окончательно, объявляя идеологией полиэтничной страны русский национализм и привечая фашистов и праворадикалов со всей Европы.
Единственное, что можно сделать в этих условиях, – это публично высказываться и делиться своим опытом проживания в стране, которой больше нет. Нам давно уже стоило начать безэмоциональную дискуссию о советском проекте, вне ненависти или любви, чтобы понять наконец, чем была эта страна. Россиянам, этой нации вечных детей, давно пора начать взрослеть. Возможно, стоит обратить внимание на опыт нации более зрелой? Германия пережила нацизм, прошла денацификацию, была разделена на две части, разрушила Берлинскую стену и возродилась в единстве, став флагманом демократического мира. Казалось бы, кому как не немцам бесконечно обличать ужасы коммунистического прошлого? Однако на ум приходит самый добрый фильм о ГДР и его людях, который только можно было снять после объединения страны – "Гуд бай, Ленин!". Этот фильм – торжество гуманизма.
Именно этому стоит поучиться тем, кто ругает "совок" и "совков", забывая, что эти самые презренные "совки" – поколение наших родителей. Сын, идущий на мыслимые и немыслимые ухищрения ради спасения матери – убежденной коммунистки, не разделяющий ее убеждений, но, тем не менее, воссоздающий ГДР в рамках отдельной квартиры – пример настоящей зрелой личности, принадлежащей к настоящей зрелой нации. Но, конечно, это было бы невозможно без денацификации. В России же движение к взрослению и созданию гражданской нации необходимо начать с десталинизации и объективной рефлексии о советском опыте.
Раджана Дугарова – кандидат исторических наук
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
