Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм.
В конце тридцатых годов ХХ века химическое оружие казалось таким же апокалиптическим элементом грядущей войны, как ядерная бомба в наше время. Военные ведомства разных стран проектировали "химические танки", которые должны были обеспечить их боевое превосходство в "последней битве".
Григорий Шмидт был одним из инженеров-разработчиков этих боевых монстров, предназначенных для заражения вражеской территории. При этом он сам вместе с семьей жил и работал на территории предполагаемого противника – в Соединенных Штатах Америки. Здесь у него родился сын, которому было всего несколько месяцев, когда родители вернулись обратно в СССР. Вскоре после прибытия на родину Григория Шмидта обвинили в "измене родине" и приговорили к расстрелу.
Его жена Анна и сын Альберт как "члены семьи изменника
родины" (ЧСИР) были сосланы в Сухобузимский район
Красноярского края. Спустя несколько десятилетий восстановить историю семьи Шмидт помогла журналист и краевед Ольга Вавиленко, живущая в Сухобузимском районе Красноярского края, куда были сосланы "члены семьи врага народа" инженера Шмидта.
Доносы писали коллеги
В 1937 году, в самый разгар репрессий, военный инженер Григорий Шмидт возвращался с женой Анной Никитичной и четырехмесячным сыном Аликом из Америки в СССР. Он три года работал в США, командированный от всесоюзного объединения "Станкоимпорт".
Семья возвращалась на родину на трансатлантическом лайнере, в трюме стоял "Олдсмобиль", который Григорий Ефимович купил в Штатах. У малыша с собой был большой коричневый плюшевый мишка, подарок папы в день рождения. Жена Анна была поражена комфортабельностью судна и даже взяла себе на память меню ресторана.
Официальной целью командировки Григория Шмидта была
закупка оборудования для оборонных предприятий и изучение
передовых технологий западных компаний. Попутно инженер
занимался легальным промышленным шпионажем, собирая сведения о современной американской военной технике.
Сын Алик родился во время заграничной командировки отца. И по американским законам являлся гражданином США. О том, что в это время происходило в Советском Союзе, супруги читали в западной прессе, но не могли до конца поверить в то, что на родине без вины уничтожаются руководители армии, цвет науки и образования.
Известие о казни советских военачальников во главе с маршалом Тухачевским якобы за организацию заговора с целью захвата власти повергло их в шок. Они не знали, что на самого Шмидта тоже начали поступать доносы "куда надо" от его же коллег. После расстрела Тухачевского нашлись те, кто вспомнили, что Шмидт водил дружбу с опальным советским маршалом.
На родине Шмидта сразу не тронули. Видимо, он был нужен стране, так как приобрел в Штатах ценный опыт. Хотя на тот момент большинство его коллег были уже уничтожены. К репрессиям его готовили постепенно, несколько лет. Сначала ему объявили строгий выговор с занесением в личное дело. Потом исключили из партии. И с этого дня семья начала ждать ареста. Но он продолжал оставаться на свободе, ему даже дали возможность вернуться к преподавательской деятельности. А в конце ноября 1938 года присвоили очередное воинское звание военинженера 1-го ранга. Дважды он успел съездить с семьей в отпуск на Черное море. В феврале 1941 года в семье родилась дочь.
За Григорием Шмидтом пришли 18 мая среди ночи. Обыск длился 13 часов, изъяли документы, иностранную валюту, оставшуюся после поездки в Америку, письма и книги. Конфисковали американскую пишущую машинку, два импортных фотоаппарата, швейцарские часы, технические паспорта на два автомобиля, которые он привез из заграничных командировок, облигации государственных займов на 5 тысяч рублей (часть займов и 2600 рублей сотрудник НКВД оставил жене перед уходом). Переписали все имущество вплоть до холодильника и пианино, сообщив, что на него наложен арест, продавать, закладывать нельзя.
Перед тем как навсегда уйти из дома под конвоем наряда НКВД, Григорий Ефимович сказал жене то, что до него говорили тысячи арестованных: "Я ни в чем не виноват, разберутся и отпустят домой". Больше семья его не видела.
Вскоре и автомобили Шмидтов были изъяты из гаража и переданы в 3-й отдел НКВД.
На Лубянке тем временем шли многочасовые допросы. Григорий Шмидт ни в чем не признавался. Жена часами стояла в очередях, чтобы передать мужу передачу. Ни одного свидания им так и не разрешили.
А потом началась война. Стремительное наступление немецкой армии на Москву привело к "октябрьской панике", когда Сталин готов был сдать столицу. А все министерства (наркоматы внутренних дел, в том числе НКВД) эвакуировались вглубь страны. С ним увозили и самых важных политзаключенных Григория Ефимовича, предположительно, привезли в Саратов 30 июля 1942 года. Там допросы продолжились. Затем его перевели в тюрьму в город Энгельс.
28 октября 1942 года в квартиру Шмидтов пришли неизвестные и начали выносить имущество. Через три недели Анну вызвали в НКВД и сообщили, что ее муж признан виновным и осужден по 58-й статье. А она как ЧСИР (член семьи изменника родины) приговорена к ссылке в отдаленные районы сроком на пять лет. Родственники умоляли энкавэдэшников оставить с ними детей, Алика и Ирочку, "на улице мороз, куда им ехать", но им не разрешили.
"К утру волосы примерзали к стенкам вагона"
Через 65 лет, пройдя сибирскую ссылку и практически повторив
профессиональный путь отца, Альберт Григорьевич Шмидт вернется в Америку навсегда. С ним будет все тот же коричневый мишка, единственная связующая ниточка с папой и детством.
Сейчас ему 86 лет, живет он в Найтике (штат Массачусетс), от обычного американского пенсионера он отличается только тем, что готов часами говорить о жизни в России и трагических событиях, постигших там его семью.
– Время, которое мы жили с папой, 4 года, отложилось у меня в памяти фрагментами, так как большую часть я был очень маленьким. После возвращения из Америки мы жили в Лефортово, в доме Академии бронетанковых войск. Помню, как выходили во двор гулять, а у меня была большая синяя педальная машина. Я на нее садился, ко мне подбегали другие дети, и мы таким паровозиком катались, – рассказывает Альберт Григорьевич.
На момент ссылки ему было 5 лет, сестренке ещё не исполнилось и двух лет.
– Мама тогда совершенно не знала, что взять с собой, что там может пригодится, она же была городской. Нас погрузили в товарные вагоны для перевозки скота с двухэтажными нарами по периметру и печкой-буржуйкой посредине, в вагоне были только женщины и дети. Во время остановок под присмотром конвоя женщины выбегали в поисках воды и топлива. Все очень страдали от отсутствия воды, никак не могли напиться. Из еды давали сильно соленую селедку, видимо, еще и поэтому. Холодно было невероятно, к утру у женщин волосы примерзали к стенкам вагона. Было невероятно темно и очень грязно, – рассказывает Альберт Григорьевич.
Вскоре заболела дифтерией и умерла маленькая Ирочка. У Анны Никитичны начался сыпной тиф, в Омске семью сняли с поезда. Мать положили в больницу, а сына поселили в больничный барак обсервационного пункта.
– В моем детском сознании отразилась одна ужасная картина. Играя в больничном дворе, мы с детьми подняли крышку большого ящика. Внутри оказались обнаженные трупы. Я был потрясен, увидев тело кудрявой белокурой девочки моего возраста — дочки нашей попутчицы, ссыльной Тамары Клеопиной. Ещё совсем недавно мы вместе с ней играли во дворе.
Анну Никитичну выписали через месяц, их с Аликом вновь посадили в поезд и повезли дальше. К марту они доехали до Красноярска, там их пересадили на подводы и отвезли в совхоз "Таежный". Сейчас это место называется поселок Мингуль. "Чсиров" поселили в переполненном бараке.
– Маме досталась работа на лесоповале, о которой она понятия не имела. Нужно было вывозить бревна из леса на повозке, запряженной двумя волами. Поначалу она не знала, с какой стороны к этим волам подойти, но вскоре приноровилась. Детская память интересная вещь. Казалось бы, ссылка, для мамы она, конечно, была проблемой, а для меня колоссальное удовольствие. У меня от ссылки остались только светлые воспоминания. Нам повстречались чудесные люди. Мама познакомилась с дочкой начальника отделения Алексея Филипповича Григорьева, Верой. И я постоянно пропадал у них в доме. Они со мной возились как с сыном. Ни разу никто не подчеркнул, что мы члены семьи "врага народа". Это удивительно. Было голодно, но нас спасали как могли, помогли американские консервы – тушенка.
Помню, холод минус 50, школу отменяют, а мы на лыжах, на санках, с горки, нам мороз нипочем. Летом бегали купаться на речку Мингуль, она была в 7 километрах. Из барака нас вскоре переселили в 18-метровую комнату, в избушке, которую мы называли "хитрушка". В ней нас жило три семьи: Марья Васильевна Колесникова, Лидия Горячева и трое ее ребятишек, один, Сережка, мой ровесник, и я с мамой. И между нами никаких противоречий не было, никакого неприятия, очень дружно жили.
Альберт Григорьевич вспоминает, как тепло к нему относились в совхозе. В 1944 году он пошел в школу. Его первой учительницей была Агния Николаевна Григорьева. Ее гостеприимный дом стал для Альберта вторым домом. Глава семьи подарил ему лыжи, изготовленные местным мастером.
О судьбе Григория Шмидта его семья ничего не знала. Анна Никитична писала запросы во все официальные органы, но ответа не было. В конце апреля 1944 года в Сухобузимское отделение НКВД пришло сообщение, что ее муж осужден на 10 лет без права переписки. Близкие выдохнули: значит живой! Тогда люди ещё не знали, что это означает – расстрел.
В 1946 году стали разрешать освобождать из ссылки несовершеннолетних детей, и родные предложили отправить Алика к ним в Москву. В совхозе не было старшей школы, а ему нужно было учиться, да и условия жизни в Сибири были очень тяжелыми.
– Мне ужасно повезло. Сначала, что я выжил в том поезде, по дороге в ссылку, затем в самой Сибири, где нам повстречались столько хороших людей, не бросивших в беде, а потом уже в Москве. Мои родные жили на Большой Ордынке, и меня отдали в ближайшую школу, возле Третьяковской галереи, Дома писателей и Дома правительства. В ней учились дети литераторов и других известных лиц. В моем классе был Миша Ардов, сын писателя Ардова, Паша Катаев, Юра Водопьянов, сын летчика Водопьянова. Никогда не забуду классного руководителя, Марка Соломоновича Либермана. Когда в школе был опрос, где у кого родители, я написал: "Отец погиб на фронте". Либерман, конечно, знал правду, но промолчал. Дальше мне удалось поступить в институт, причем волею судеб я поступил в тот же институт, который окончил мой отец, совершенно не зная этого.
"Чем больше вникал, тем страшнее становилась картина"
Анну Никитичну освободили в ноябре 1947 года. Но в Москву не пустили. Женам "врагов народа" даже после освобождения разрешалось селиться не ближе 100 километров от столицы. Вернуться домой она смогла только в 1952 году, через 10 лет, на которые якобы был осужден её муж. Только при Хрущеве, через 14 лет после ареста, семье выдали документ, где говорилось, что Григорий Шмидт умер 18 марта 1948 года от склероза сердца. В графе "место смерти" стоял прочерк. Это была обычная практика намеренной дезинформации родственников репрессированных, прописанная в специальных секретных инструкциях НКВД.
– Маме было всего 44 года, очень тяжело, столько лет ожидания, все надежды рухнули, ждать было некого. Она попробовала выйти замуж, но счастья брак не принес, отчим умер через 2 года от инфаркта. В 1956 году мы обратились за пересмотром дела отца. И 15 июня 1957 года нам сообщили, что его дело прекращено "за отсутствием состава преступления", "реабилитирован посмертно". Мама обратилась в парткомиссию, и папу восстановили в партии. Вскоре реабилитировали и ее саму также "за отсутствием состава преступления". Мы получили компенсацию за конфискованное имущество, небольшую, деньги пошли мне на образование. Нам тогда и в голову не могло прийти, что свидетельство о смерти отца – липа.
Когда Альберту исполнилось 20 лет, он решил узнать, где похоронен отец, и написал запрос в КГБ. В письме из УКГБ Саратовской области сообщалось, что Г. Шмидт был расстрелян 16 сентября 1942 года в Саратове. Альберт испытал шок, поняв, что первое сообщение о смерти отца было обманом. Сообщить матери правду он решился не сразу. Место захоронения отца оставалось неизвестным. В 1988 году Альберт обратился в Военную коллегию Верховного суда СССР с просьбой сообщить, где похоронен его отец. Он надеялся, что эти сведения могут быть рассекречены. Но ему ответили, что заключенных хоронили в братских могилах, местоположение которых не фиксировалось на картах. В 1993 году написал в Министерство безопасности России просьбу ознакомиться со следственным делом отца.
– К моему удивлению, через две недели мне перезвонили и пригласили в приемную, на Кузнецкий мост. На изучения дела дали три дня, я запомнил их на всю жизнь. Фотографировать было нельзя. Да тогда и фотоаппаратов не было. Я сразу стал не просто читать, а делать выписки. В основном выписывал не вопросы, которые ему задавали на допросах, а его ответы. Хотелось запомнить всё, что он говорил. Чем больше вникал, тем страшнее становилась картина происшедшего. Полная безосновательность обвинений, не было даже попытки создать видимости доказательств, следователи постоянно менялись. При этом я узнал биографические подробности жизни отца. О том, как он служил в Красной армии, об учебе в Академии, о работе над химическим танком, заграничных командировках, знакомстве с интересными людьми. Из 354 листов мне удалось изучить 161.
Отучившись в институте, так же как и его отец, Альберт Шмидт
работал в автомобильной промышленности, был заведующим
сектором в НАМИ (Автомобильный и автомоторный институт). Он считает, что очень похож на папу. Точно так же без ума от автомобилей. За рулем "с пеленок" и до сих пор, несмотря на возраст, 86 лет. Говорит, что и характер у него такой же "настырный", как был у отца. Когда в прошлом веке на предприятиях в СССР появились первые ЭВМ, чтобы поработать на них, надо было занимать очередь. Альберту доставалось время с полуночи до 6 утра. Он садился на машину и на всю ночь уезжал разрабатывать программы для конструирования новых советских автомобилей. И не его вина, что в этой стране не производили практически ничего для мирной жизни. А востребованы были только "химические танки" и другие орудия убийства.
Анна Шмидт прожила 87 лет и в 1997 году погибла при пожаре в своей московской квартире. Альберт Григорьевич знал, что он родился в Америке, всю жизнь он пользовался свидетельством о рождении, выданным генеральным консульством СССР в Нью-Йорке. Разбирая вещи в квартире мамы, нашел метрики на английском языке, выданные родителям в мэрии Нью-Йорка. Решил, что, скорее всего, мать, запуганная обстоятельствами их советской жизни, тщательно скрывала от него эти документы.
После того как Альберт отнес свою метрику в посольство США, ему через месяц выдали американский паспорт. Теперь поездка в Америку не представляла проблемы.
Хотя Альберт Григорьевич и раньше ездил в Америку в командировки. А в 1997 году, вернувшись с конференции в Мэриленде, он сказал супруге, Маргарите, что пришло время собираться и переезжать за океан, в страну самого развитого автомобилестроения. С 2002 года Шмидты живут в городе Нэйтик штата Массачусетс.
"Мне важно было вытащить отца из этой сталинской помойки "
Несколько лет назад Альберт Григорьевич получил через социальную сеть сообщение от Ольги Вавиленко, краеведа из Красноярского края.
Она писала, что занимается исследованием судеб политзаключенных, отбывавших ссылку в Сухобузимском районе, где она живет. И в своих исследованиях наткнулась на историю его семьи.
– Альберта Шмидта я искала долго, – рассказывает Ольга. – Было известно только то, что в ссылку в совхоз "Таежный" Сухобузимского района его мама, Анна Никитична, приехала с маленьким сыном Аликом, а раньше жила с мужем в Америке, который был то ли послом, то ли военным атташе. В совхозных архивах никаких документов на них не осталось. Я долго искала в интернете сначала советского дипломата по фамилии Шмидт, потом военнослужащего. Но поиски ни к чему не приводили. И вот однажды Михаил Петрович Зуев, муж Ирины Александровны, чья семья дружила с Анной Шмидт здесь, в Сибири, обмолвился, что встречал статью Альберта Шмидта в журнале "За рулем". Но того номера журнала мы не нашли. А через 6 лет, вновь заговорив об этом, Михаил Петрович вспомнил отчество Альберта, Григорьевич! Я тут же набрала в интернете. Мне выпали его фотография и адрес. Я написала письмо, приложила свой номер телефона, а через полтора месяца раздался звонок из Америки. Мы стали общаться, обменялись сведениями, которые были друг у друга, оказалось, что он тоже пытался узнать о судьбе отца, пока жил в СССР, работал в архивах КГБ, – рассказывает Ольга Вавиленко.
Историю семьи Шмидт Ольга Вавиленко описала в очерке "Американский мишка".
– Я очень обрадовался, когда Ольга Михайловна меня нашла. И был поражен, как точно и с какой душой она описала судьбу моей семьи. Такое чувство, что сама это все пережила, – говорит Альберт Григорьевич. – Благодаря ей я узнал об отце многое из того, что ранее было не известно. Узнал, что пришлось пережить матери, сама она мало рассказывала, сразу же начинала плакать, и я ее не тревожил. Я обрадовался ее рассказу не потому, что кому-то интересна моя биография. Мне важно было своего отца вытащить из этой сталинской помойки. Он ни в чем не виноват, 40 лет было человеку, когда его эти свиньи уничтожили, можно сказать, жизнь только начиналась. И это же был не простой человек. Он был талантливым инженером, в интернете есть конструкция химического танка Шмидта (танк, разработанный на случай химической войны, снабженный огнеметом и устройством для распространения отравляющих газов. – СР). У меня только и осталось от него, что вот этот плюшевый мишка, которого он подарил мне в Америке на рождение и который пропутешествовал со мной всю мою жизнь. И ещё – два свидетельства о его смерти.
Альберт Григорьевич признается, что после ссылки ни разу не был в Сибири, хотя, как ни странно, те годы остались его лучшими детскими воспоминаниями. Особенно часто он думает о людях, с которыми встретился в сибирской глуши. Никто и никогда не придавал значения тому, что Альберт и его мать являются родственниками "врага народа". "В Сибири такой народ, что ссыльных врагами тут не считают. Зимой в морозы сибиряки спасали ссыльных как могли, особенно детей", – говорит он.
– Россия великая страна, я ее очень люблю, поскольку это моя вторая родина. Но люблю я именно страну, а не государство. Читая сегодняшние новости из России, я не удивляюсь тому, что произошло с моим отцом. Когда целое государство построено на обмане своих граждан – они называют это "идеологией", нет ничего удивительного в том, что люди гибнут просто так.
…1943 год. Сибирь. Пятилетний мальчик впервые вышел на деревенскую улицу, крепко прижимая к себе коричневого медвежонка. Он изумился: так много снега, все белым-бело, а хвойный лес стоит зеленый.
…2018 год. Северная Америка. Штат Массачусетс, город Natick. На улице много красивых экзотических растений. Но седовласый мужчина смотрит в окно на хвойное дерево, растущее во дворе его дома. Оно напоминает ему картины детства.
А с тумбочки ему улыбается коричневый медвежонок. Тот самый. Только уже не такой пушистый, мех на боках уже истерся.
Отец купил эту игрушку в день рождения сына, 7 августа 1937 года, в Нью-Йорке. Спустя четыре месяца медвежонок на огромном лайнере переплыл океан, проехал Европу и поселился в Москве.
Через 5 лет снова отправился в дальний путь. В сибирскую ссылку.
Вернувшись с берегов Енисея, долго жил в Москве, переезжая с квартиры на квартиру.
А через 65 лет вернулся на свою родину.
…Это единственная вещь, оставшаяся на память об отце.
Из рассказа Ольги Вавиленко "Американский мишка"
