"Встреча с волками – не самое страшное"

Два с половиной месяца в иркутском СИЗО, 20 дней в психиатрической больнице, 16 месяцев под домашним арестом, бегство из Иркутска в Москву на попутках, заочный приговор иркутского суда – 15 лет строгого режима, год в небольшой студии во французском посольстве, снова бегство, пеший переход через границу: по истории 39-летнего француза Йоанна Барберо можно снимать приключенческий фильм.

В первый свой приезд в Россию Йоанн Барберо жил в Ростове-на-Дону – работал в Alliance Française с 2003 по 2005 годы. Потом вернулся в Париж, где в 2007-м познакомился со своей будущей женой Дарьей Николенко – она училась в ESLSCA (L'École Supérieure Libre des Sciences Commerciales Appliquées), а потом работала в разных банках. В 2008 году молодые люди поженились, а в 2009-м у них родилась дочь Элоиз (все личные данные, а также фотографии несовершеннолетней публикуются с согласия родителей. – РС). В конце 2011-го Йоанну Барберо предложили пост директора регионального представительства Alliance Française в Иркутске, и в январе 2012 года семья переехала в Сибирь.

Alliance Française – некоммерческая организация, созданная в 1983 году для продвижения французского языка и французской культуры, существует она на гранты, причем лишь от 5 до 10 процентов ее расходов покрываются из бюджета Франции. Йоанн Барберо хоть и сотрудничал с местной администрацией, в том числе получая от нее деньги на некоторые проекты, политикой никогда не занимался. Это не спасло его от внимания правоохранительных органов, причем началось все с семейной ссоры.

Дарья Николенко рассказала Радио Свобода, что они с мужем часто ругались, иногда могли даже "потолкаться": "У Иоанна страшный темперамент. Сейчас у нас идеальные отношения, он меня очень устраивает в качестве бывшего мужа и друга", – говорит Дарья, вспоминая, что однажды в Париже Йоанн ударил ее, сломав нос. В августе 2014 года скандал тоже почти перешел в драку: "Мы кричали, угрожали друг другу, он раздулся как петух, я телефон положила и записывала. Я говорю: "Я тебя записала. Ты готов, чтобы это публично где-то появилось?" Он побежал за мной, чтобы отобрать телефон и выбросить его, повалил меня на пол и начал угрожать кулаком, что он меня типа сейчас ударит. Я вырвалась, закрылась в ванной и вызывала полицию".

По словам Дарьи, полиция приехала, когда они с Йоанном уже прекратили ссориться, на следующий день их обоих вызвали в РОВД по Куйбышевскому району Иркутска и отпустили после непродолжительной беседы. Странности начались недели через две: Дарье позвонил сотрудник РОВД, представившийся Андреем Смирновым, и попросил прийти, рассказать, "не распускает ли Йоанн руки". В РОВД о человеке с таким именем никто не слышал, Дарья позвонила ему на мобильный, он встретил ее и после обсуждения семейной ссоры вдруг сказал, что подозревает Йоанна в педофилии, спрашивал Дарью, не замечала ли она за мужем странностей. Дарья никаких странностей не замечала. "Он звонил мне несколько раз, даже дважды пригласил выпить кофе и каждый раз настойчиво просил меня передать ему компьютеры и жесткие диски мужа, чтобы по-быстренькому взглянуть на файлы, но так, чтобы муж не заметил", – рассказывает она.

Дарья от таких предложений отказалась, к тому же и с мужем помирилась, но порнография продолжала волновать правоохранительные органы. В августе Alliance Française ожидал посылку из Франции с учебниками и художественными фильмами, которая на несколько недель застряла на таможне: по словам Йоанна, сотрудники проверяли каждую книгу и каждый диск на предмет наркотиков, а также "материалов, которые могли повлиять на российскую молодежь, пропагандируя европейские идеи, противоречащие российскому законодательству" (перевод с французского из переписки Йоанна Барберо с коллегами. –​ РС). За год до этого Государственная дума России приняла закон о запрете "пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних". Впрочем, никакой гей-пропаганды таможенники в учебниках не нашли, но зато напугали Йоанна осведомленностью относительно его рабочего графика и семейного положения.

Признайся хоть в чем-то

В январе 2015 года иркутский Следственный комитет начал проверку по факту публикации откровенных фотографий из личного архива Йоанна Барберо в интернете. С ним по этому вопросу никто не связывался, решили действовать жестко: утром 11 февраля Дарья вернулась из поездки во Францию, приехала домой, но только Йоанн помог ей поднять чемодан, как в квартиру ворвались сотрудники СК, которые скрутили Йоанна и увели его. "Моя пятилетняя дочь была панически напугана, кричала, она думала, что эти мужчины будут нас убивать", – говорит Дарья. Только когда она сама начала истерику, следователь Алексей Иус показал ей свои документы и начал обыск квартиры, требуя отдать журналы с детской порнографией и не разрешая Дарье и ее дочери есть и пользоваться туалетом (через год Алексей Иус окажется замешанным в скандале с применением пыток против жителей Иркутска, однако уголовное дело в отношении него и его коллег возбуждено не будет, Иус отделается выговором).

Пока следователи вели обыск, Йоанну, как он рассказывает, надели на голову мешок и отвезли в "неизвестное место", где несколько часов избивали и допрашивали, заставляя в чем-то сознаться, но не называя ничего конкретного: "Говори! Не задавай вопросов! Что ты сделал? Отвечай!" Впрочем, возможно, Йоанн мог не понимать части вопросов, потому что "допрос" шел на русском языке. Лишь через несколько часов его доставили в СК, где в присутствии адвоката и переводчика сообщили, что он подозревается в изготовлении и распространении порнографии с собственной дочерью. Из СК Барберо отправился в СИЗО №1 Иркутска.

Дарью с Элоиз тем временем также отвезли в СК, причем Элоиз поначалу осталась наедине с психологом и оперативным работником, а Дарья отправилась на допрос к некоему "полному следователю", фамилию которого она не знает. Следователь сказал ей, что ее муж изготавливал порно – фото и видео с их дочерью. Дарья сначала не поверила, тогда ей показали черно-белые распечатки фотографий: обнаженные Йоанн и Элоиз сидели на диване на некотором расстоянии друг от друга, на одном селфи в кадр попали половые органы Йоанна, на всех остальных были видны лишь плечи и лица. Дарья начала спорить со следователем, говорить, что ничего порнографического в этих снимках не видит, тогда он достал другие фото, на которых она занималась сексом со своим мужем. "Он мне говорил, что есть еще и видео с Элоиз и Йоанном, но не показывал его, – рассказывает Дарья. – Потом оказалось, что никакого видео нет".

Порно для мам

Дело Барберо было на особом контроле: следственное управление Следственного комитета по Иркутской области выделило аж двадцать следователей и экспертов-криминалистов, причем даже этого состава оказалось недостаточно, впоследствии группа была усилена. Любопытно, что инициатором выступил вовсе не СК или полиция, а иркутская ФСБ: в деле имеется письмо, направленное в СК начальником УФСБ по Иркутской области генерал-майором Михаилом Козубовым. В предъявленных Барберо обвинениях: изготовление порнографического фото с участием его 5-летней дочери, изготовление порнографических фото с женой Дарьей, хранение и распространение порнографического фильма с несовершеннолетними, а также сексуальные действия в отношении Элоиз.

Согласно материалам дела, с которыми ознакомилось Радио Свобода, 16 декабря 2014 года в половине двенадцатого вечера некто выложил фотографии, используя IP домашнего интернета Йоанна и Дарьи: именно их показали Дарье следователи. С того же IP в сеть на rutube.ru было выложено видео с детской порнографией – его Радио Свобода посмотреть не удалось, однако, по словам самого Йоанна, там были сцены, на которых взрослые мужчины насиловали маленьких девочек, видео было плохого качества, очевидно, отцифровано с VHS. Ни Йоанна, ни его близких на видео не было – это следует из материалов.

Все фото и ссылки на rutube появились не на порносайте, а на ресурсе для молодых иркутских мам: www.38mama.ru, провисели там считаные минуты, пока не были удалены модераторами, однако этого хватило 23-летнему стоматологу Юлии Выгузовой, чтобы скопировать их и записать на диск, который она, подождав десять дней, отвезла не в полицию или СК, а в ФСБ. Впрочем, что конкретно было на том диске, никому не известно: следователи… потеряли этот главный вещдок, о чем в деле есть соответствующий рапорт.

Йоанн Барберо, разумеется, отрицал, что выложил свои интимные фото на ресурс для мам, более того, имя его дочери (Héloïse) было написано по-французски с ошибками, выложивший фотографии человек зарегистрировался на ресурсе непосредственно перед тем, как опубликовать фото, используя имейл, также созданный в тот же день. Единственное доказательство, которое было в руках следствия, помимо самих фото, заключалось в том, что фотографии были выложены c IP-адреса Йоанна и Дарьи, хотя и с "неизвестного устройства", которое, впрочем, впоследствии в приговоре превратилось в компьютер Йоанна без какой-либо доказывающей это экспертизы.

Оба супруга рассказывали и следствию, и суду, что в ноябре-декабре 2014 года у них постоянно возникали проблемы с домашним интернетом: кто-то постоянно менял пароль и блокировал им доступ, приходилось звонить в службу поддержки "Дом.ру", ругаться и восстанавливать пароль. Адвокатам Барберо даже удалось найти координаты двух человек, звонивших в "Дом.ру" от имени Барберо: "Следователи сказали, что они одного не нашли, а второго опросили, он их заверил, что никуда не звонил", – говорит Йоанн.

Это, однако, важная деталь: как пояснил Радио Свобода Алексей Семеняка, директор по внешним связям RIPE NCC, международной компании, которая занимается распределением IP-адресов в Европе, частично в Азии и на Ближнем Востоке, очень часто система обеспечения доступа в интернет подразумевает выделение IP-адреса, привязанного к логину и паролю пользователя, то есть, если посторонние подключались к интернету с других устройств под логином и паролем Барберо, им присваивался тот же IP-адрес.

Сами же фотографии с компьютера Йоанна тоже могли попасть в чужие руки: однажды в ноябре того же 2014 года, вернувшись домой, Дарья обнаружила квартиру открытой. Дома ничего не пропало, она подумала, что сама забыла закрыть дверь, хотя раньше с ней такого не случалось. По словам того же Алексея Семеняки, подготовленному человеку с правильными отвертками достаточно получаса, чтобы отвинтить крышку от макбука и скопировать жесткий диск. Дарья в тот день отсутствовала часа три.

Наконец, обвинение в распространении видео с детским порно также не выдерживает критики. Эксперты нашли его на жестком диске Йоанна, но из той же экспертизы видно, что кто-то производил некие манипуляции с файлами 12 февраля 2015 года, прием со всеми файлами в одно и то же время: скорее всего, в этот момент они были записаны на диск (в экспертизе содержится анализ сотен файлов с диска, но только порнографию кто-то копировал либо записывал 12 числа). Вот только 12 февраля Йоанн уже был в СИЗО, а его жесткий диск – в СК. Впрочем, как пояснил Радио Свобода Алексей Семеняка, информацию о времени создания и изменения фото и видеофайлов достаточно легко подделать.

​Помоги папе

Самым страшным выглядит, пожалуй, последнее обвинение: в сексуальных действиях по отношению к дочери, которая, если верить приговору, рассказала следствию, что папа "демонстрировал ей свой половой член, в ее присутствии мастурбировал, гладил, трогал и целовал ее половые органы, сама она трогала и целовала его половой член". Впрочем, никаких доказательств, кроме допросов 5-летнего ребенка, у следствия нет, а допросы эти выглядят неубедительно.

Дарья Николенко рассказала Радио Свобода, что поначалу была в шоке, не верила в виновность мужа, однако следователям удалось не только запугать ее, но и убедить в том, что у них есть все доказательства развратных действий Йоанна в отношении Элоиз. Она дала нужные следствию показания, подписав бумагу, что опасается мужа, более того, зачитала на камеру текст, заботливо написанный для нее следователем Алексеем Иусом.

Элоиз со следователем не разговаривала, тогда Алексей Иус на одном из допросов передал список вопросов Дарье, заставив ее добиться нужных ответов. "Он давил на меня, называл "шлюхой и французской подстилкой", говорил, что меня тоже посадят, а дочь отправят в приют, – рассказывает Дарья. – Он матерился в присутствии ребенка, угрожал мне". Протоколы допросов Элоиз Барберо есть в распоряжении Радио Свобода: ей по несколько раз задают одни и те же вопросы, убеждая ответить "правильно", чтобы "помочь папе", обещая, что если будет говорить, как нужно, папу скоро отпустят.

– А ты гладила папу?

– Да, гладила.

– А где ты гладила папу?

– На носике.

– А где еще?

– Я его гладила по щечкам.

– А по его "зизи" гладила? [zizi – по-французски уменьшительно-ласкательное название пениса. – Прим.]

– Нет.

– А он просил его "зизи" погладить?

– Нет.

– Ни разу не просил?

– Ни разу.

– Помнишь, мы говорили с тобой, что надо говорить правду, чтобы папа быстрее на свободу вышел? Помнишь?

Далее ребенок несколько раз говорит, что нет, она не трогала папу за "зизи" и он ее не трогал "за писю", но после долгих уговоров понимает, как надо ответить, чтобы "помочь папе", и "помогает" – рассказывает, что и за писю папа ее трогал, и нюхал ее, и целовал. При этом Элоиз не обманывает: по словам Дарьи, она сама была свидетелем некоторых сцен, которые со слов ребенка можно трактовать по-разному. Один раз дочь зашла в ванную, когда Йоанн принимал душ, а Дарья наносила крем на лицо – в приговоре это превратится в рассказ Элоиз о том, что у папы "волшебная зизи", которая "ходит вперед-назад" (а значит, речь идет о мастурбации в присутствии ребенка – решат следствие и суд).

Другой раз Йоанн вышел голым из душа и Элоиз дернула его за член, ей объяснили, что делать так нельзя, да и папа больше голым по квартире не ходил: этого хватило следователю, чтобы обвинить Йоанна в том, что дочь постоянно трогала его за половые органы. Однажды Йоанн уговаривал дочь помыться, говорил, что она будет плохо пахнуть, если не будет мыться. "Что будет плохо пахнуть?" – спросила девочка. "Ноги, попа и пися", – ответил отец. На основании этого следствие сделало вывод, что Йоанн регулярно нюхал и целовал половые органы девочки.

Элоиз и Дарья ездили на допросы несколько раз, вел их сначала Алексей Иус, а потом руководитель Следственного управления СК по Куйбышевскому району Иркутска Илья Заболотский. По словам Дарьи, на одном из допросов, который записывался на видеокамеру (поначалу ее просили писать заявления об отказе от видеосъемки), Заболотский очень расстраивался, что Элоиз постоянно отрицала, что трогала папу за член, и что "папа трогал ее за писю". Тогда он предложил Дарье подделать показания Элоиз: Дарья бы подписала протокол, а Элоиз поставила крестик (такие крестики стоят на всех протоколах). Дарья со скандалом отказалась, Заболотский удовлетворился записью трех упомянутых случаев, когда Элоиз так или иначе видела папу голым.

​Допросы длились по 7–8 часов, во время которых Элоиз и Дарье не давали поесть, на всех допросах присутствовали необходимые по закону психологи, но, по словам Дарьи, они не только не успокаивали ребенка, но рассказывали ей, что дома у них живет домовенок, который видел, как папа делал с ней нехорошие вещи, и, если она не расскажет "правду", то домовенок расскажет все – и тогда папу уже точно не выпустят. Впрочем, по словам Дарьи, психолог Василенко после одного из допросов решила подбодрить ее: "шепнула", что все ответы вытянуты из девочки "клещами" и вряд ли соответствуют действительности. На суде у Василенко сказать то же самое духу не хватило.

Дома Элоиз плакала, говорила, что папа не делал с ней ничего из того, что она рассказала следователю, повторяла без конца, что ее "голова была затуманена". Летом 2015 года Дарья Николенко с дочерью уехали за границу, откуда Дарья написала письмо в СК и прокуратуру – в нем она рассказала об оказанном на нее и ее дочь давлении и отказалась от своих показаний. Более того, вместе с родственниками мужа Дарья записала видео с Элоиз, где та рассказывает о невиновности отца – и письмо, и видео были представлены в суд, однако судьи Кировского районного суда Татьяна Кашина, Наталья Биктимирова и Лариса Самцова отнеслись к ним "критически", поверив первоначальным показаниям обеих.

Уголовный Транссиб

В СИЗО Йоанн Барберо провел 2,5 месяца – в апреле Иркутский областной суд сменил ему меру пресечения на домашний арест, но домой Йоанн попал только после 20 дней в психиатрической клинике, где заплатил взятку в 1,2 млн рублей – в противном случае ему угрожали, что экспертиза будет работать против него и что в больнице он может задержаться надолго. В то же время и Дарье Николенко некие "адвокаты-решалы" предлагали заплатить им 80–100 тысяч евро за то, чтобы прекратить уголовное преследование мужа. Посовещавшись со знакомыми в Иркутске, она отказалась.

21 октября судья Куйбышевского районного суда Татьяна Смертина отказалась продлевать домашний арест Барберо, сославшись на то, что следствию так и не удалось собрать необходимые доказательства. Электронный браслет с Йоанна должны были снять 28 октября, однако уже 27-го судебная коллегия областного суда рассматривает апелляцию прокуратуры и отменяет постановление судьи Смертиной – по словам иркутского адвоката Барберо Владимира Козыдло, скорость для Иркутска необычная. Владимир Козыдло воздерживается от резких заявлений, однако говорит, что по городу ходили слухи, будто подчиненных председателя областного суда вызывали в ФСБ и требовали срочно пересмотреть решение по мере пресечения для Барберо. Поговаривали даже об отставке проштрафившейся судьи Смертиной, однако она до сих пор работает в Куйбышевском районном суде, правда, занимается административными, а не уголовными делами.

Следующий год Барберо провел под домашним арестом, однако, видя обвинительный уклон следствия, решился бежать. 11 сентября 2016 года он обмотал электронный браслет фольгой, положил свой мобильник в автобус, который ехал в Монголию, а сам на попутках с Bla-Bla Car отправился в Москву. В столице его не ждали, он позвонил знакомому в посольстве, который рассказал о нем послу Жану-Морису Риперу, тот тут же принял его.

По словам Йоанна, он рассчитывал, что дипломаты смогут без лишнего шума переправить его на родину – этого не случилось. Министр иностранных дел Франции Жан-Марк Эро находился в те дни на Генассамблее ООН, посол сразу позвонил ему, так что Сергей Лавров был в курсе ситуации через 15 минут после появления Барберо в посольстве. "Посол Жан-Морис Рипер действовал крайне непрофессионально, – говорит Барберо. – Ему потребовался год, чтобы понять, что это не какие-то региональные делишки, которые просто уладить, и что я невиновен. В январе 2016 года, когда я был еще в Иркутске, он объявил моей группе поддержки во Франции, что он обо всем договорился с одним из заместителей генерального прокурора [Юрия Чайки] и дело будет закрыто, но через четыре дня дело открыли снова, Жан-Морис Рипер признал, что его обманули, использовали. На самом деле он совершенно не понимал России".

Весь год, что Йоанн провел в посольстве, шли переговоры о его судьбе, при этом ему самому деталей не сообщали. По одной информации, его предлагали обменять на какого-то русского заключенного во Франции, но, видимо, Барберо не был таким уж ценным кадром, так что торг не удался (об этом Жан-Марк Эро рассказал отцу Йоанна в июне 2017 года, после того как ушел в отставку). По другим данным, французы готовились перебросить его домой при помощи французской внешней разведки, но операция якобы была отменена в последний момент. Кировский районный суд Иркутска тем временем приговорил его к 15 годам колонии.

При этом нахождение Йоанна в посольстве хранилось в строжайшем секрете – даже для очень хорошо осведомленных членов французской диаспоры в Москве это стало полным сюрпризом. Радио Свобода удалось поговорить с одним из сотрудников французского посольства, рассказавшим, что в курсе ситуации были бывший посол Франции в России Жан-Морис Рипер, его жена, генеральный консул и его помощник, первый секретарь посольства и пара человек, которые занимались жизнеобеспечением Йоанна.

В распоряжении Йоанна был смартфон и интернет, он мог общаться со своими родными и готовить второй побег, о котором задумался, когда понял, что может остаться в посольстве на долгие годы. Он изучил приграничные территории, осенью 2017 года покинул посольство и отправился на запад – снова при помощи неких друзей. Йоанн не говорит, где пересек границу – шел пешком, забрел в болото, наконец, 8 ноября оказался во Франции.

С возвращением домой история, впрочем, не закончилась. Йоанна Барберо нет в базе Интерпола, однако МИД России заявил, что собирается принять "все необходимые меры" для привлечения его к уголовной ответственности, а сам Барберо при помощи адвоката Кирилла Коротеева подал иск против России в Европейский суд по правам человека.

Чей заказ

Открытым остается вопрос, кому могло быть выгодно преследование директора Alliance Française с проведением такой сложной операции. У самого Барберо нет однозначного ответа, он лишь говорит, что органы, очевидно, сомневались, стоит ли продолжать расследование или оставить его в покое: "Они меня то арестуют, то отпустят под домашний арест. Потом судья приняла решение отпустить меня вовсе. Все это было очень плохо организовано". По его словам, это может быть связано с тем, что он близко сотрудничал с бывшим мэром города, коммунистом Виктором Кондрашовым: Йоанна арестовали в феврале, а Кондрашов ушел в отставку в марте 2015 года (сейчас он занимает пост заместителя председателя правительства Иркутской области).

Сам Кондрашов в разговоре с Радио Свобода этот вариант полностью отверг: "Мы с ним не общались почти, наши жены общались, у них были благотворительные проекты. А так мы только в 2013 году отправили делегацию в Нант, и все", – сказал он. По словам адвоката Владимира Козыдло, в городе говорили о том, что Барберо крутил роман с женой одного из больших начальников СК или даже "заигрывал" с женой мэра Мариной Кондрашовой, но и сам Йоанн, и Дарья Николенко говорят, что эта версия абсолютно исключена, более того, возникла через год после его ареста. Опровергла ее в разговоре с Радио Свобода и подруга семьи Кондрашовых, знакомая с Йоанном и Дарьей, но попросившая не указывать ее имени. Она же рассказала, что Дарья обратилась к ней за помощью почти сразу после ареста Йоанна, плакала и говорила, что он невиновен. Впрочем, в дальнейшие подробности истории собеседница Радио Свобода не вдавалась.

Версия cherchez la femme не выдерживает критики, если принять во внимание, что инициатором дела выступила ФСБ, которая вряд ли стала бы проводить такую спецоперацию из-за неверной жены. "У органов, возможно, были какие-то резоны думать, что его нахождение на территории РФ нежелательно, – сказал в разговоре с Радио Свобода источник, близкий к ФСБ, но не знакомый с делом Барберо. – Это вполне почерк спецслужб: вытащить какой-то компромат. Но Следственный комитет грязно сработал, получился скандал и потом уже не было обратного хода. Чекистов я тут не осуждаю, они делали свою работу".

С этой версией косвенно соглашается и Дарья: "У него провокационный характер. Он максималист, если он вбил себе в голову, что надо что-то говорить, за что-то бороться, он будет это делать. Это многим тут не нравилось, мы же в Сибири. Мне кажется, они выкрали информацию, хотели найти там шпионаж, но нашли только эти фото. Может, они в какой-то момент даже поверили, что он педофил – эта фотография на диване на самом деле неприятная, но просто у него мания была – все фотографировать".

Версию о том, что Барберо мог работать на французскую внешнюю разведку, озвучил в разговоре с Радио Свобода и один из французских дипломатов – впрочем, только как предположение, основанное на том, что ни одно французское посольство никогда не скрывало так долго своих граждан, обвиняемых по уголовным статьям. "Ну какой шпион, – смеется другой собеседник Радио Свобода, близкий к спецслужбам. – Слишком словоохотлив, даже рассказал журналистам, что в Москву приезжали французские спецслужбисты, чтобы организовать его эвакуацию".

Адвокат Владимир Козыдло, впрочем, в шпионские версии не верит, говорит, что его клиент стал жертвой очередной кампании правоохранительных органов: "Я за свою жизнь захватил кампанию по борьбе с тунеядством. Я захватил период, когда сажали за спекуляцию алкоголем. Я захватил период, когда привлекали за нарушение правил валютных операций, – перечисляет он. – Я считаю, что сейчас просто идет очередная кампания. Есть люди, которые могут быть склонны к таким преступлениям, и тут под шумок попался Барберо. Ничто не ново".

В качестве послесловия – эксклюзивное интервью, которое Йоанн Барберо дал Сибирь. Реалии о том, когда он впервые очутился в России, что испытал в иркутском СИЗО и изменилось ли отношение родных и друзей после предъявленных ему обвинений.

– Почему вы вообще решили отправиться работать в Сибирь?

– Впервые я приехал в Россию в 2003 году. В Ростове-на-Дону стал работать с "Альянс Франсез", потому что в молодости читал много русской литературы. Это не очень оригинально. Во Франции молодые люди 16–18 лет, интересуясь литературой, как правило, читают русских классиков – Достоевского, Чехова… Немного позднее Булгакова. Вот и мой первоначальный интерес к России был вызван русской культурой, литературой в частности. Во второй приезд в Россию я отправился в Иркутск в 2011–2012 годах, в этот период я женился на россиянке, и у нас родился ребенок.

– Во время вашего пребывания в Иркутске семья все время была с вами?

– Мы жили все втроем в Иркутске – моя жена Дарья и дочь Элоиза, или Лиза, если на русский лад.

– К моменту задержания вы проработали в Иркутске уже несколько лет. У вас за эти годы появились знакомые, коллеги в Иркутске – какой была их реакция на ваше задержание, вас кто-то поддерживал?

– Я начал работать в январе 2012-го, и меня арестовали 11 февраля 2015-го, то есть я проработал в городе три года. У меня появилось много друзей в Иркутске. Это прекрасный город – мне очень нравилось там работать. Меня очень сильно поддерживали, но первой реакцией многих людей из моего окружения был страх. Эмоции такого рода – "на него ополчились серьезные люди". Мои близкие быстро поняли, что в моей истории замешана ФСБ. Но даже в страхе они продолжали меня поддерживать – не всегда публично, потому что некоторые боялись подвергать себя опасности.

–​ Появление полицейских на пороге вашего дома в Иркутске в феврале 2015 года было для вас полной неожиданностью или вы чувствовали, что что-то такое надвигается?

– Нет, это было полной неожиданностью – я никогда даже не мог себе представить, что меня могут задержать, тем более так жестоко. И все-таки в течение предшествующих месяцев были знаки, которые должны были вызвать беспокойство. К моей жене подходили странного вида люди. У нас на тот период с супругой были сложности, мы планировали расходиться. И вот какие-то странные люди подходили к ней и говорили о том, что готовы ей помочь, просили, чтобы она дала им мои диски, устройства, на которых я храню информацию. Говорили, что можно произвести с ними какие-то манипуляции, что они из тех людей, которые могли бы ей помочь избавиться от "этого француза". Время от времени происходили какие-то странности, которые я не принимал всерьез. Ведь если мы и расходились с женой, то меня же не могли посадить за это в тюрьму!

– Была версия, что за вами пристально следили российские органы, потому что вы на самом деле в России занимались агентурной работой...

– Я уверен, что за мной следили, потому что люди, которые меня задерживали, знали очень много о моей личной жизни, в особенности, что мы с моей женой на этапе развода. То есть они пытались тут же использовать эту ситуацию, чтобы как бы сказать ей: "нужно заняться вашим мужем".

Подозревали ли они меня в шпионаже или в принадлежности к французской агентуре, у которого не только культурные цели?! Возможно, потому что меня задержали очень странным образом. Меня арестовывали 10 человек – половина из них были в масках, мне на голову потом надели мешок, я перестал что-либо видеть, затем меня отвели в незнакомое место и там в течение нескольких часов избивали и заставляли в чем-то сознаваться: "Говорите, что вы сделали!", "Говорите, кто вы такой!". А я не понимал, что происходит. Первые часы я даже думал, что меня, возможно, приняли за кого-то другого, что, может быть, меня приняли за агента французской разведки.

– Все-таки где-то какие-то фотографии своей дочери вы размещали?

– Знаете, я очень скромно вел свою личную жизнь, так что даже в Фейсбуке ни одной фотографии не опубликовал – я пользуюсь этой социальной сетью, как многие люди, но не для того, чтобы показывать всем свою личную жизнь, а чтобы делиться статьями, заметками и т.д. Фотографии из моей личной жизни я всегда хранил для себя и своей семьи. Я разместил всего один раз фотографию своей дочери на иркутском сайте 38mama.ru. Это сайт с советами для молодых родителей. Но меня вдобавок обвинили еще в том, что я как будто разместил там какой-то фильм для педофилов. Это ведь абсолютно дурацкое обвинение! Абсурд! Зачем мне это?! Сайт для молодых родителей – это ведь не порносайт. Мои адвокаты объясняли, что в любой нормальной ситуации ничего со мной бы не произошло, я был бы невредим, и вместе с этим было бы запущено расследование, чтобы выяснить, кто украл мои фотографии, кто их опубликовал в виде фильма.

– Каково это было, находиться в сибирском СИЗО? Что было самым сложным?

– Вы знаете, что когда человека обвиняют в таком серьезном преступлении, как педофилия, – в любой тюрьме мира, не обязательно в России – во Франции было бы то же самое, это очень тяжело, потому что среди всех находящихся в тюрьме тот, кого обвиняют в педофилии, – худший из преступников. Моей целью там стало дать понять моим сокамерникам, что я, конечно, невиновен, что это сфабрикованное дело, иначе мое нахождение было бы там очень опасным.

Что еще было очень трудным в русской тюрьме – это абсолютное бесправие. Ты находишься на самом-самом дне социальной лестницы в России с риском для жизни. Там очень жесткая дисциплина, но еще хуже унижения: ты должен пресмыкаться, терпеть удары, оскорбления, все время маршировать с руками за спиной, опустив голову. Нашу камеру могли обыскать в абсолютно любое время, ломая и переворачивая все подряд.

– Отношение к вам близких, родных, русских и французских друзей как-то изменилось? Вы же знаете о тех, кто проходил по вашему делу свидетелем и как именно происходил их допрос?

– Это стало для меня счастливой неожиданностью. Конечно, когда попадаешь в подобную ситуацию, понимаешь, кто настоящий друг, кто – рядом, а кто предпочитает спрятаться. У меня замечательная семья, которая сразу же начала поддерживать меня – мои родители, мои сестра и брат, если еще дальше, то мои дяди и тети, мои двоюродные братья и сестры. У меня по-настоящему сплоченная семья, которая меня поддержала. Помогали даже друзья, которых я уже давно не видел. Это был очень приятный сюрприз для меня. Но и в России меня поддерживали мои близкие друзья. К примеру, в комитете в мою защиту было очень много русских, были мои первые российские друзья из Ростова, которых я не видел уже давно, друзья из Иркутска. Что касается свидетельских показаний, то я видел их на суде, видел и письменные показания. И на самом деле, что касается обвинении в педофилии и распространении порнографии, никто из свидетелей меня по-настоящему не обвинил, к тому же большинство показаний были позитивными. Большинство, как говорят в России, характеризовали меня перед судом положительно. Некоторые говорили, что иногда я веду себя эгоистично и не очень мило, но вы же понимаете, что это не обвинение в преступлении. Само обвинение основывалось на доказательствах, которые были сфальсифицированы.

​– Как вы сами сейчас объясняете всю эту историю – кому нужно было ваше задержание?

– Для меня это тоже вопрос, который остается очень сложным. Думаю, здесь совокупность нескольких факторов. Есть несколько объяснений. Говоря в общем, в тот момент, когда я был задержан, было худшее время во франко-российских отношениях, а затем и между Европой и Россией. В тот момент санкции по отношению к России были только недавно приняты, к тому же была проблема с Украиной и Крымом. Франция решила не возвращать корабли "Мистраль" России.

То есть было во всем этом чувство разочарования, фрустрации со стороны многих россиян, и без сомнения, и со стороны представителей власти. Думаю, что это не объясняет по-настоящему мое дело, но создало климат своего рода, в котором некоторые люди, возможно, позволили себе нападки на меня. Мне самому интересно, кто мог заказать это. И у меня нет точного объяснения.

Одно из возможных объяснений – это тот факт, что я был очень близок к мэру Иркутска Виктору Кондрашову, который был в оппозиции "Единой России", в оппозиции Владимиру Путину, работал под эгидой коммунистов. Я много работал с ним в сфере культуры, я не занимался никакой политикой, моей целью было работать со всеми, но, хоть и в культурной сфере, я все же был близок к нему. И где-то три недели, максимум месяц спустя после моего ареста, выборы в Иркутске отменили, и мэр Виктор Кондрашов был заменен сити-менеджером, которого не выбирают, а назначают напрямую. Похоже, что кто-то хотел избавиться от этого мэра и, вероятно, я оказался слишком близко к нему. Также я слышал, что были люди в полиции и местном ФСБ, которые хотели карьерного роста и решили, что будет хорошо для карьеры ополчиться на меня по принципу "я могу возбудить дело против француза, посадить его и добиться своих целей". Думаю, что это в некотором смысле параллельная система – ФСБ, полиция, где чьи-то частные интересы, к сожалению, могут решать многие вещи в России, особенно в провинции.

– Что, на ваш взгляд, помогло смягчить меру пресечения до домашнего ареста?

– Я не знаю точно, но без сомнения, помогла работа моих защитников, которые пробовали доказать, что обвинения не имеют никакого смысла, что я не представляю угрозы. Несмотря на все это, мне кажется, что в то судебное заседание мне повезло попасть на хорошего судью – судью, который оказался более независим, на которого в тот день не смогли оказать давление. Думаю, что тогда помогли везение вкупе с работой моих адвокатов.

​– И все же вы не сомневались, что приговор непременно будет обвинительным. Почему?

– Потому что процесс растянулся на несколько месяцев, а я представил важные доказательства. К примеру, меня обвинили в публикации фильма педопорнографического содержания, и следствие показало, что он был обнаружен на одном из моих дисков. Я провел независимую экспертизу, которая доказала, что этот фильм был записан на мой диск 12 февраля, то есть тогда, когда я уже был в тюрьме. Так я доказал, что имели место манипуляции иркутской полиции или при ее участии, однако судей это совсем не заинтересовало – дескать, это была какая-то техническая ошибка или что-то вроде этого. Вторая вещь – это мой провайдер, предоставлявший мне интернет, – от него я получил информацию о двух людях, которые звонили, чтобы сменить код доступа к моему Wi-Fi. То есть были доказательства несанкционированного доступа хакеров, которые атаковали мое соединение и использовали его, чтобы опубликовать эти фотографии.

Это техническое доказательство, но судьи и его не приняли во внимание. Когда я увидел, что судьи отказываются принять технические объективные доказательства, которые я предоставлял, я сказал себе: "Все кончено, шансов нет!" Моя жена, сейчас бывшая, предъявляла претензии иркутской полиции за то, что ее заставили подписать ложное заявление. Моя жена никогда не обвиняла меня, моя дочь тоже. И все-таки меня продолжали судить. Видя все это, я понял, что нужно уезжать. И то же советовали мне мои русские друзья.

– Как вы оказались во французском посольстве в Москве? Вам кто-то помогал добраться туда или вы все это проделали в одиночку?

– Мне помогали в самом начале, чтобы покинуть Иркутск на автомобиле, снять электронный браслет, правильно избавиться от него, принять все меры осторожности, чтобы избежать задержания или преследования. Как только я покинул Иркутск, то дальше действовал самостоятельно. Мне казалось, что в одиночку будет лучше и легче – прикинуться своего рода французским туристом. Я использовал сервис автопопутчиков, который позволяет сохранять анонимность и путешествовать с россиянами на автомобиле, как если бы мы были семьей, например. Должен сказать, что это путешествие, несмотря на то что я был напуган, стало для меня прекрасным опытом. Я пересек всю Россию от Иркутска до Москвы по дороге. Я видел все эти бесконечные поля, пейзажи, которые не сильно меняются, но просто восхитительны, я пересек Урал, и по дороге я встречал очень славных людей. Хоть я и пострадал от людей из полицейской системы, близкой к ФСБ, которые могут фабриковать дела, которые близки к власти, но это не вся Россия, это всего лишь часть ее. Я остаюсь тем, кто любит Россию и людей в этой стране, потому что получил очень много помощи от них. В России есть много замечательных вещей. Я хотел бы, чтобы она была более свободной, демократической, чтобы не было этой системы полицейского контроля.

​– 14 месяцев вы провели в посольстве. Почему вас так долго не переправляли на родину, что вам говорили, что обещали?

– Я говорю не очень приятные вещи про французских дипломатов, но я и правда думаю, что у французской дипломатии сегодня есть слабые стороны. Мне говорили, что велись переговоры о том, чтобы мне покинуть посольство, – переговоры на самом высоком уровне с русским правительством, были прямые переговоры между Франсуа Олландом и Владимиром Путиным, а затем между Эммануэлем Макроном и Владимиром Путиным, все это также происходило с министром иностранных дел господином Лавровым. Чтобы все это закончилось незаметно, возможно, потому что взаимный интерес французской и русской сторон был в том, чтобы не допустить большого скандала. Но к сожалению, все это продолжалось из месяца в месяц. Думаю, что российская сторона пыталась обменять меня на что-то, что для французской стороны было сложным. К тому же, никто не хотел рисковать и выводить меня из посольства, не информируя при этом русское правительство. Думаю, что была смесь страха и бессилия у французской стороны. Так что через 14 месяцев я решил взять на себя ответственность. Если меня не могли вывести, то мне надо было выбираться самому.

– Как вам удалось пересечь границу? Посольство вы не поставили в известность о намерении бежать?

– Я никого не информировал в посольстве, так как знал, что может быть прослушка. Для собственной безопасности я организовывал все самостоятельно. Я вышел незаметно из посольства, затем провел какое-то время в Москве, чтобы купить снаряжение для лесных походов – простые вещи: рюкзак, компас, GPS-навигатор, нож для выживания в лесу, еду, воду, самое необходимое. И отправился по направлению к границе. До этого я специально изучал границы по картам несколько месяцев, изучал спутниковые карты, чтобы понять, через какие места можно пройти. Я изучал информацию по русским сайтам в том числе. Хоть я и нашел какую-то нужную информацию, я очень сильно рисковал – у меня были какие-то сведения, спутниковые карты, которые я научился читать, но это все-таки было сложно, потому что полной информации о трансграничных зонах нет. То есть когда я пересекал границу, не все было так, как я представлял. Когда я оказался в лесу, то встретил волков, к примеру. Да, я видел их, но встреча с волками – не самое страшное. Волки не нападают просто так на человека. Они прошли недалеко от меня без явного намерения напасть. Настоящая опасность подстерегала на подходе к границе, так как я знал, что у российских пограничников есть собаки, которые задерживают тех, кто пересекает границу, и могут не только ранить, но и убить. А также я знал, что в некоторых местах могут стрелять, так как в этих зонах могут быть снайперы. И это, конечно, было опасно для жизни.

– Сейчас вы в международном розыске, заочно приговорены российским судом, что намерены делать дальше?

– Я продолжаю бороться, не теряю боевого духа, я был заочно осужден в России, но это не окончательный приговор, возможно, провести новое судебное заседание с пересмотром дела. То, чего я добиваюсь вместе с моими адвокатами, – чтобы дело передали во Францию, и это возможно: российский суд может передать дело в руки французского, чтобы последний выносил решение.

Решение, которое будет определенно в мою пользу, потому что меня не в чем обвинять. И еще я обратился в Европейский суд по правам человека, чтобы российская сторона была осуждена за то, что я пережил, насилие, которое испытал на себе, и дело, которое было сфабриковано.

– Вы сейчас требуете, чтобы вас принял президент Франции. Что вы хотите ему сказать, чего ждете от него?

– Мне бы хотелось, чтобы он высказал свое мнение, а я бы ему сказал, что хочу, чтобы во Франции решительнее высказывалась в защиту прав человека! Что с Россией можно вести переговоры, что ее внешняя политика может заслуживать понимания и уважения, но что касается прав человека, нужно быть непреклонным и придерживаться универсалистской позиции – не принимать ситуаций, когда такой человек, как я, занимающийся культурой и языком, подвергается такой атаке.

– А к кому вы обращались за помощью в России? Кто еще вам помогал или, может быть, отказался помочь?

– Что меня огорчает немного, так это незначительная реакция в российском обществе. Как я уже говорил, мне в России помогали прекрасные люди, но, к сожалению, это меньшинство сегодня. Большинство все-таки боится, и хотелось бы, чтобы в будущем движение против таких сфабрикованных дел, против полицейского государства, которое подчас очевидно несправедливо с гражданами, было более глобальным.

– Как вся эта история сказалась на вас, что в вас изменила? Как она скажется на вашей карьере? Ищете ли вы сейчас какую-то работу, чем, кроме судебных тяжб, намерены заниматься?

– Психологически, конечно, сегодня у меня больше нет желания работать с министерством иностранных дел, и мне кажется, что и у министерства тоже нет желания работать со мной после такого дела. Слишком рано говорить о том, как это отразилось на моей карьере – я только что приехал во Францию. Мне приходят разные предложения от людей – написать книгу, поучаствовать в разных проектах и т. д. Пока я возьму паузу. Мой приоритет – это увидеть мою дочь, я не видел ее почти 3 года. Ей было пять лет, когда меня арестовали, а сейчас восемь. Самый большой приоритет – это восстановить связь с моим ребенком, семейное равновесие. Я уже встречался со своей бывшей женой, и мы в очень хороших отношениях – мы не женаты, но прекрасно общаемся и хотим сделать все, чтобы Элоиза могла расти рядом с родными папой и мамой. А профессионально я еще думаю, чем буду заниматься, – возможно, вернусь к чему-то связанному с писательством. Я уже занимался этим до того, как поехать в Россию. Писал критические статьи об искусстве, литературе. И я, конечно, напишу о пережитом опыте.

– Если вдруг обвинения снимут, поедете еще когда-то в Россию?

– Это сложный вопрос! Конечно, поеду, если буду уверен в безопасности. Но сейчас я в этом не уверен. Но даже если бы обвинения исчезли, нет уверенности, что я буду невредим. Вы же понимаете, то, что я сделал, – своего рода оскорбление для ФСБ и полиции. Первое – для полиции Иркутска, когда я сбежал, и второе – когда пересек границу, вы же знаете, что в России ФСБ занимается контролем границы. Но в любом случае связь с Россией для меня останется – это сердечная связь. У меня много друзей там. И сейчас они приезжают ко мне во Францию.

– Какие выводы должны сделать ваши соотечественники, планирующие приехать в Россию, – что бы вы им посоветовали?

– Думаю, когда приезжаешь в Россию туристом, нет никаких рисков, но те, кто приезжает работать туда на более длительный срок, как я думаю, должны защищаться. Например, использовать максимально защищенные соединения телефонных разговоров – приложения, которые все знают, – WhatsApp, Signal, Telegram, хотя бы для того, чтобы защитить свою личную жизнь при коммуникации. Использовать защиту при интернет-соединении, Wi-Fi, потому что всегда есть люди, которые могут несанкционированно проникнуть. То есть максимально защищать свою личную жизнь во всем, что касается IT и телефонии. Это самый главный и самый важный совет! И быть внимательным к знакам, которые могут обозначать, что за вами следят, что кто-то хочет запустить против вас дело. Это можно понять, к примеру, по людям, которые вам задают странные вопросы или начинают пытаться получить информацию о вас. Если происходит что-то подобное, то возможно, самое время быть очень-очень осторожным или, может, сразу уехать.

– Правда, что сейчас вы боитесь лишний раз выйти на улицу?

– Нет, здесь Франция, и я чувствую себя в безопасности. Но, конечно, с того времени, как я вернулся, моя жизнь стала довольно своеобразной. Я сейчас сильно востребован СМИ. В данный момент жизнь мою не назовешь нормальной – я тот, кто прошел через сложный опыт и пытается рассказать об этом, объяснить и сделать из него какие-то выводы. Мне нужно несколько дней, а то и недель, чтобы вернуться к нормальной жизни в Нанте или Париже. Состояние моего духа боевое – я продолжаю борьбу за справедливость. На это, возможно, уйдут годы, но я верю в успех.