24 ноября после семи суток ареста вышел на свободу координатор иркутского штаба Навального Сергей Беспалов. Свердловский районный суд признал его организатором несанкционированного митинга, который состоялся 4 ноября. Беспалов пытался доказать в суде, что митинга не было, была лишь частная встреча на частной территории. Но безуспешно. Апелляционный суд оставил в силе решение первой инстанции. О времени, проведенном в спецприемнике, Сергей рассказал в интервью корреспонденту "Сибирь.Реалии".
– 22 ноября Иркутский областной суд рассматривал апелляционные жалобы на ваш арест. В перерыве вы делились с участниками процесса впечатлениями от пребывания в спецприемнике. Вы назвали его "царской конюшней". Почему?
– Потому что это действительно царская конюшня. Предместье Рабочее, где это все находится, – традиционный тюремный кластер города Иркутска. Там и при царе была тюрьма. И вот здание, в котором я сидел, было раньше конюшней этой тюрьмы. Вообще здание убитое, правда, там сделан косметический ремонт, есть пластиковое окно со стороны камеры. Там открытое водоснабжение. Грубо говоря, горячая вода льется из батарей. Представляете, сколько стоит обслуживание этого здания?
– Что в этом спецприемнике можно, а что нельзя делать заключенному?
– Собственно говоря, это как бы тюрьма, но облегченная. Тюрьма, потому что это камера, внутри камеры все прикручено болтами, "шконки" пять штук (в моем случае), восемь – во всех остальных, "параша", она же туалет, с надписью, воспроизвожу дословно: "Уважаемые господа, ради всего святого, не бросайте ничего в туалет, иначе плавать мы будем вместе". То есть показывается сопричастность охраняющих и арестантов. Некоторые арестанты развлекаются, кидают носки в туалет, возникает засор и все это выходит назад. Ну, а так это тюрьма, есть расписание: ты должен вставать в семь тридцать, вставать, когда заходит работник прокуратуры и спрашивает, есть ли жалобы, ты должен принимать или отказываться от пищи, можешь ходить либо не ходить на прогулку. Я ходил всегда. Во время прогулки можно пятнадцать минут поговорить по телефону. Можешь читать книги. Телевизора нет, электронные гаджеты не разрешены. Было местное радио, но, когда его включали, все почему-то резко просили его выключить.
– В Свердловском районном суде перед арестом ваши товарищи несли вам шоколад и воду, переживали, что будете там голодать. Как кормили?
– Кормили нормально, но однообразно. То есть на завтрак каши всех видов, классический, выпеченный в СИЗО, хлеб, чай или компот простейший. На обед всегда суп и картошка с печенью. Все дни, что я был. На ужин всегда разные каши, в которые клали рыбную котлету. Нормальная рыба, но такое чувство, что она из Владивостока пешком пришла сама. Рыбаки поймут. Это такая старая, невкусная, жесткая рыба. Я ее не ел, отдавал доходягам.
– А родные или друзья приносили вам еду?
– У нас нет традиции передавать еду заключенным. Я смеялся, что самый ценный подарок в спецприемник мне принес наш интеллектуал Алексей Петров. Он принес мне три очень толстых книги, каждая по 600-700 страниц, и обеспечил меня чтением на четыре дня и обычные сушки. Приносили пряники, и за одно чаепитие пачка уходила, ты же не будешь один их есть. На самом деле я там похудел на два килограмма, но это было умышленное действие. Это не потому что мало кормят, я специально не завтракал и отдавал котлету, чтобы похудеть. То есть с голода там не умрешь, нельзя сказать, что совсем плохая еда.
– Дмитрий Толмачев (иркутский предприниматель, которому суд назначил 5 суток ареста за организацию встречи с Навальным, известен как Че Гевара. – СР) во время перерыва в апелляционном суде говорил, что в его камере арестанты заваривали чай водой из крана. И это его, мягко говоря, удивило. В вашей камере так же было?
– Нет, мои сокамерники так не делали. Но с Дмитрием Толмачевым еще смешнее история была. Когда его повезли на апелляцию, меня повели на прогулку. Ко мне подходит мужик, он весь проколотый татуировками зоновскими: руки, шея, и таким кротким голосом спрашивает: "А Дима когда придет?" Я ему сказал, что он в суде, скоро должны привезти назад. На что он мне говорит: "А то мы чифирь заварили, без него не садимся". Я сделал вывод, что Толмачев в своей камере в большом авторитете. Комично. Но я понимаю, что он реально был для них большим парнем, это ж Че Гевара. Он, кстати, сидел в своем берете, только звезду с него сняли.
– Кто были люди, которые сидели с вами в одной камере, с которыми встречались во время прогулок? За что их арестовали?
В нашей истории политзаключенный – это человек, который сидит лет десять в лагерях. И в этом плане я не считаю себя политзаключенным
– 80% контингента – это взрослые мужики, которые попались пьяные за рулем, а 20% – это алкоголики, которых поймали с открытой бутылкой на улице, алиментщики, которых достали, дважды не оплатившие штраф. И так называемые "бакланщики", которые либо подрались, либо украли телефон и их тут же нашли, ущерба нет, а наказание – административный арест. Сидел со мной уроженец Украины, он был ВИЧ-инфицированный. Об этом он сам рассказал. По нему видно было, что ему плохо. Когда у него открылось кровотечение, его увезли в больницу. Был еще один бомж, который реально был очень болен и его отпустили. Я досиживал с тремя мужиками, которых поймали за пьянство.
Там был забавный момент. Когда я узнал, что Че Гевара там, попросил его подселить ко мне. Разговаривать просто не с кем. Мне сказали, что есть некое распоряжение и поскольку у нас одно дело, то нас вместе нельзя селить и на прогулку вместе нельзя выводить. Это было дико неудобно администрации этого учреждения, потому что им пришлось всех арестантов делить на две части: в одну отправлять меня, в другую – Дмитрия. Я пытался объяснить, что у нас разные дела. На это мне сказали, что у нас вообще банда. Из чего я понял, что у нас первая в мире банда организаторов митингов. Даже родилась поговорка там: "Быстро, четко, по понятиям проведем любой митинг, шествие, пикет" (смеется).
– Интересное что-то сокамерники рассказывали?
– Первые два дня я сидел с парнем-азербайджанцем, который поехал без документов на машине, и не могли установить, что он гражданин России. Так вот, от него я узнал очень интересную информацию, что легко, за триста тысяч рублей, можно стать гражданином России. Правда, он сказал, что у него настоящее гражданство.
– Практически каждый день, пока вы были в спецприемнике, сторонники Алексея Навального, и не только, проводили одиночные пикеты, чтобы поддержать вас и Дмитрия Толмачева. Вы знали об этом?
– Об этом я узнал за два дня до освобождения, когда поехал в суд, мне адвокат сказал. Кстати, я все это время проходил в майке с надписью "Навальный 20!8", и в камере, и на прогулке в спецприемнике, и в суд в ней поехал. Проблем не было.
– На некоторых плакатах было написано "Свободу политзаключенным Беспалову и Толмачеву". Вы считаете себя политзаключенным?
Я пришел домой: "Здрасьте, папа из тюрьмы вернулся". Жена меня одернула, "какая тюрьма, ты из командировки приехал"
– Я не считаю, что все, что произошло со мной лично, – это трагедия. Для меня лично – это неприятность. Но это реально трагедия для нашей страны, потому что сидит брат Навального, просто потому что у него фамилия Навальный. И сидит гораздо жестче, чем мы все, и по сроку дольше, и каждый второй день его держат в штрафном изоляторе, потому что после отбоя, например, сидел на кровати. В Тамбове есть девочка, ее уже третий раз задерживают, у них тоже был митинг на частной территории. У нас есть координаторы, тоже девчонки, в Казани, их сажали. У нас есть координатор в Кемерово, ей 23 года, ее парня отчислили из аспирантуры, а мать уволили с поста директора музыкальной школы. Это реально трагедия. В нашей истории политзаключенный – это человек, который сидит лет десять в лагерях. И в этом плане я не считаю себя политзаключенным. Но в плане того, что я осужден за то, чего я не делал, пусть даже к легкому, по моему мнению, наказанию, – это реальная трагедия.
То, что происходило в суде, – это, очевидно, месть. Их позиция была основана на вранье о том, что ни полиция, ни администрация не знали о нашем мероприятии. А узнали только на следующий день из социальных сетей, и начали срочно искать организаторов. Ладно, я и Толмачев, мы взрослые мужики, одному 43, другому – 47. Сейчас пытаются привлечь Захара Сарапулова, которому 25 лет, Рому, которому 21 год. И обвинения такие – в соцсетях призывал прийти на встречу с Навальным. И сразу организатор. Вот я как-то иначе себе представляю организаторов.
– Как ваша семья отреагировала на эту историю с арестом?
– Семья меня, конечно, поддерживает. Но эта генетическая память… По настоянию тестя и тещи детям не сказали, что папа в тюрьме, им сказали, что папа в командировке. Я пришел домой: "Здрасьте, папа из тюрьмы вернулся". Жена меня одернула, "какая тюрьма, ты из командировки приехал". Жена более-менее нормально относится, иногда говорит, может быть, сменить мне работу? А тесть с тещей говорят, что все – дети в институт не поступят, работу не найдут, это ж теперь навсегда. И объяснять им, что это не навсегда, очень тяжело.
– Сегодня первый день после освобождения вы пришли в штаб. Как ребята без вас продержались?
– У нас очень интеллектуально развитые ребята. И я, честно говоря, очень горжусь своими волонтерами. Мне с ними приятно работать. Они все моложе меня, но очень умные. Есть студенты, театралы, водители такси, ребята, которые IT занимаются. Захар – наш второй работник – вообще аспирант МГУ, которого за политику отчислили. Это ж он украинский флаг вешал на МГУ в день присоединения Крыма.
Я был уверен, что работа штаба не будет сорвана. И когда они меня встретили на выходе из спецприемника, мне было очень приятно. Мне выдают ремень и говорят, что там на выходе митинг, мол, давайте без плакатов, а то снова посадят. Выхожу, а там правда двадцать человек стоит. Но без плакатов. Было приятно, потому что понимаю, что в эту часть города очень сложно заехать вечером в пятницу.
