Мятеж Евгения Пригожина вызвал на западе опасения по поводу российского ядерного оружия. Об этом написали несколько международных медиа. В частности, о том, что формирования Пригожина шли к Москве через Воронежскую область, а там расположен объект хранения ядерного оружия. Риск того, что Пригожин мог завладеть арсеналом, эксперты оценивают как небольшой и отмечают, что ядерного кризиса удалось избежать. Но вместе с тем разведка США остается бдительной и продолжает искать признаки уязвимости российских запасов ядерного оружия, крупнейших в мире.
Опасения по поводу российского ядерного арсенала в связи с мятежом Пригожина высказывал госсекретарь США Энтони Блинкен. В то же время он добавил, что Вашингтон не видит никаких изменений по поводу ядерной политики Москвы.
А еще Запад просил Украину не наносить удары по России во время мятежа Пригожина. Об этом CNN рассказал неназванный западный чиновник. Он уточнил, что западные политики на разных уровнях убеждали Украину не пользоваться хаосом для ударов по российской территории, чтобы Россия не расценила это как помощь Пригожину и угрозу своему суверенитету.
Чего боятся западные политики – Настоящему Времени рассказал директор североамериканских программ Совета внешней политики аналитического центра "Украинская призма" Александр Краев.
– Запад хотел бы падения режима Владимира Путина. Но как только в России случилось событие, всерьез встряхнувшее этот режим, в Вашингтоне стали опасаться того, что российское ядерное оружие окажется не в тех руках. Как вы можете это объяснить?
– Очень просто. Когда мы общались с нашими западными коллегами, мы пытались им буквально на пальцах объяснить, что нет ничего страшного в распаде России, потому что это будет повторение СССР, поэтому все может пройти довольно гладко. Но нам наши коллеги объяснили, что в их представлении распад России на современном этапе – это не СССР номер два, не условно мирное разделение на мирные республики. Это югославский сценарий, но только с возможностью каждой стороны использовать ядерное оружие. Это главная причина, почему наши западные союзники до сих пор весьма осторожно относятся к идее дезинтеграции России в каком бы то ни было виде. Поэтому была такая немного заторможенная реакция на то, что происходило с Пригожиным. И поэтому, несмотря на то, что они признают, что Путин преступник, что режим Путина не может продолжать существовать, они все-таки больше ратуют за относительную стабильность, нежели за непредсказуемый хаос.
– А как тогда они все это видят? Запад вводит санкции с целью ослабить Россию, чтобы она не могла вести войну, с целью смены власти. Какие тогда еще сценарии существуют смены власти без риска перехода ядерного оружия в руки людей, чье поведение невозможно спрогнозировать?
– Очень просто. Каждая империя, которая существовала в истории, не выдерживала одного простого вопроса: вопроса демократизации и правильной федерализации. Можем ли мы сейчас сказать, что Российская Федерация является действительно федерацией? Не можем, потому что все федеральные права каждого отдельного округа, субъекта федерации заканчиваются там, где начинается личное мнение Владимира Путина или начинается личное мнение губернатора.
Поэтому на самом деле это империя, причем империя постколониального типа. И для того, чтобы такая империя распалась, как распадались многие империи до нее, нужно начало процесса настоящей демократизации, настоящей федерализации. И, условно, ставка Запада как раз и делается на то, во многом, что Россия может распасться, режим может измениться. И это все может случиться практически незаметно для этого режима, то есть такое планомерное экономическое, социальное и политическое удушение путинского режима как раз направлено на то, чтобы, как в известной притче, "сварить его на медленном огне, и он не стал рыпаться".
Ведь ядерное оружие – это оружие холериков. Его могут использовать только те, кто очень параноидально и истерически реагируют на какие-то изменения. И чтобы не спровоцировать такую реакцию, Запад и использует методы медленного воздействия, то есть санкционно удушающие режим.
– Как это должно работать? Что это будет означать? То, что Путин сам мирно передаст власть кому-то другому?
– Абсолютно нет. Раньше у Запада не было представления, как это должно быть. К несчастью, у них была общая стратегия: мы за демократию, за все хорошее, за право людей на самоопределение, особенно если мы говорим про малые народы России, но как это должно работать, мы не знаем. Но сейчас, после мятежа Пригожина, стало очевидно, как это будет работать. Видно, что Путин готов, говоря такими красивыми терминами, закрыться у себя во дворце, окружить себя Росгвардией, у которой появились пригожинские танки, и сидеть там.
Возьмем, условно, кейс Кадырова. Если Кадыров сейчас захочет больше автономии, а возможно, независимости для Чечни, кто его остановит? Десять тысяч полицейских, которые охраняли Москву от войск Пригожина? Конечно, нет. Они не смогут ничего сделать. Если сейчас, условно, Пригожин захочет себе создать определенную базу, например, он вырвется из Беларуси, сможет объединить "Вагнер" и сделать из него силу в 50 тысяч боевиков, кто сможет остановить 50-тысячную армию Пригожина? Никто. По сути, сейчас Путину нечем реагировать на внутренние протесты, на выступления своих больших, сильных вассалов.
Да, народное выступление подавить легко, и Россия могла это делать постоянно. Но если появится сила, которая сможет объединить эти национальные, этнические, религиозные движения, с этим Москва уже не сможет справиться. Поэтому сейчас такой путь стал абсолютно очевиден.
Санкции пока не дают российской экономике развиваться, без развития Москва теряет свой вес, потому что она не может дать регионам деньги. Теперь она не может дать регионам безопасность, стабильность, и, соответственно, каким-то регионам, возможно, будет намного лучше быть самим по себе. Например, Дальнему Востоку вместо того, чтобы платить почти 70 процентов заработанных денег в Москву, почему бы им самим не зарабатывать на своем экспорте с Китаем? То же самое касается Кавказа, Урала и Татарстана. Сейчас Запад очень четко показывает две ветки развития для регионов России. И каждый из них в перспективе трех-четырех лет должен будет сделать свой выбор.
– А это разделение, которого ждут в США, разве не несет ядерных рисков, учитывая, что Чечня, Дагестан и другие регионы наверняка могут на что-то претендовать в этом случае?
– Ядерные риски – это как горизонтальная асимптота, как график функции, который всегда приближается к нулю, но никогда не будет нулю равняться. Тут ведь не вопрос в том, что есть какой-то сценарий, при котором не будет ядерных рисков. К несчастью, пока существует ядерное оружие, ядерный риск будет всегда. Вопрос просто в том, что всегда нужно выбирать сценарий, который их минимизирует. И пока что Штаты нацелились на тот сценарий, который минимизирует эти риски – и в плане использования, и в плане перераспределения. То есть в том сценарии, который предполагает больше диалога и меньше межнациональной резни, возможно будет иметь внешних контролеров для перераспределения, перевоза, утилизации ядерного оружия. И все, что нужно сделать для того, чтобы такой сценарий работал, Штаты будут делать.
Мы никогда не можем исключить сценарий, что, условно, Кадыров украдет где-то на Урале ядерную боеголовку и подорвет, условно, Екатеринбург. Всегда такой сценарий остается. Да, пусть это одна миллионная процента, но этот сценарий есть. Мы никогда не уйдем от этой угрозы. Весь вопрос в том, что нужно ее минимизировать.
