Соратников российского оппозиционера Алексея Навального в России преследуют по статье 282 Уголовного кодекса – "Организация экстремистского сообщества". Уголовное дело появилось после того, как в июне 2021 года Мосгорсуд признал штабы политика и основанный им Фонд борьбы с коррупцией "экстремистскими организациями".
Самого Навального задержали два года назад после его возвращения в Россию. С тех пор оппозиционер находится в заключении: сначала его отправили в колонию по так называемому делу "Ив Роше", а затем вынесли новый приговор по делу о мошенничестве и перевели в колонию строгого режима. Навальный обвиняет администрацию в издевательствах из-за того, что его многократно отправляли в штрафной изолятор по надуманным, как он утверждает, основаниям. Уголовное преследование Навальный и его сторонники считают политически мотивированным.
Многие бывшие координаторы штабов Навального покинули Россию, опасаясь тюрьмы после серии арестов и административных дел. В 2022 году из-за начавшегося полномасштабного вторжения в Украину из России начали уезжать даже те, кто продолжал заниматься политикой в условиях преследования.
Возможен ли для них эффективный политический активизм и борьба с режимом Путина в такой ситуации и надеются ли они еще вернуться в Россию – об этом корреспонденты Север.Реалий поговорили с ближайшими сторонниками Навального.
"Штабы разогнали, но люди-то остались"
Александр Шуршев живет теперь в Тбилиси, он был координатором штаба Навального в Петербурге – руководил муниципальной избирательной кампанией штаба в 2019 году, а также вел работу в рамках губернаторской избирательной кампании.
– Мы рассказывали, как рисуются подписи за Беглова, даже засняли этот момент в администрации Выборгского района, было очень много ярких историй по избирательным кампаниям отдельных кандидатов, – вспоминает 40-летний Шуршев. – У меня была своя избирательная кампания в муниципальном округе Екатерингофский, наверное одна из самых скандальных. После меня штаб возглавила Ирина Фатьянова.
Шуршев занимается политикой с 2000 года, когда он пришел в молодежное "Яблоко". Уехать из России решил еще два года назад. По его словам, на него сильно повлияла история с отравлением Алексея Навального, а затем его знаменитое расследование этого отравления. Именно это заставило его иначе взглянуть на свой 20-летний опыт политической деятельности.
– Я увидел, что никакой политики в России нет, тебе могут позволить избраться на какую-то должность, но ничего сделать ты не сможешь, а если будешь претендовать на что-то серьезное, за тобой отправят вот такой отряд отравителей. Я не высказывал этих мыслей вслух – не хотел никого демотивировать, ведь очень многие люди продолжают действовать до сих пор, и слава богу, что такие люди есть. Но мне уже тогда стало ясно, к чему все идет, я просто не ожидал, что все поменяется так быстро.
Первомайское шествие демократической колонны в 2019 году закончилось тем, что омоновцы и полицейские массово выхватывали участников акции из толпы и бросали в автозаки. Шуршев тогда руководил штабом Навального, он стоял на Невском проспекте и просто с кем-то разговаривал, когда сзади на него напал омоновец и за шею повалил на землю.
– На этом шествии многих грубо и немотивированно задержали, но только меня вместе с Андреем Пивоваровым отправили под арест на 10 суток, – вспоминает он.
Оглядываясь назад, Александр оценивает штабы Навального как самую заметную оппозиционную силу в России, которая много сделала в последние годы и у которой есть шанс еще много сделать в будущем. Его радует, что многие из бывших сотрудников штабов продолжают деятельность, даже не находясь в России.
– Кто-то ведет региональные телеграм-каналы, кто-то снимает видео, рассказывая о том, чего нельзя узнать из российских СМИ. Мне кажется, это очень важно. Штабы разогнали, но люди-то остались, и хорошо, что они не опускают рук. Власть Путина когда-нибудь кончится, и именно такие люди сегодня работают для того, чтобы приблизить это событие. Не знаю, соберутся ли вновь штабы как таковые, ведь они появились потому, что Навальному не давали зарегистрировать партию, но я надеюсь, что путинская Россия закончится, а в прекрасной России будущего будут разные партии, которые будут формироваться избирателями, а не назначаться сверху.
Шуршев планирует вернуться в Россию, где у него осталось много друзей и родственников. Сейчас он занимается расследованиями коррупции на Северо-Западе России, ведет вместе с коллегами проект "Хроники.Медиа".
"Считала, что смогу сжиться с ожиданием еще одного ареста"
Мария Макарова – бывшая сотрудница штаба Навального в Челябинске. Она пережила обыск, два административных ареста, уголовное дело "за перекрытие дорог", но уехать решила только тогда, когда начали сажать в СИЗО за экстремизм бывших сотрудников штабов Навального, включая эсэмэмщиков. Сейчас она живет в Тбилиси.
– После первой акции протеста меня арестовали – схватили утром на улице, когда я шла от зубного врача. Я отбыла два административных ареста, в том числе один по оговору "эшника" (сотрудника Центра "Э" по борьбе с экстремизмом – СР) Ермолаева – он заявил, что я якобы сопротивлялась при аресте, да еще так, что ему пришлось применить ко мне болевой прием. Но об этом я узнала только на суде, – вспоминает Мария Макарова. – Когда против меня возбудили уголовное дело за якобы перекрытие дорог – "дорожное дело" – и мне грозил год колонии, я не хотела уезжать, считала, что смогу отсидеть этот год. И даже после признания штабов экстремистскими организациями я поначалу считала, что смогу сжиться, свыкнуться с тем, чтобы постоянно находиться в ожидании еще одного ареста и нового обыска. Но за несколько месяцев я поняла, что стала сильно ограничивать себя в активности, встречах, что не могу привыкнуть. И тогда я поняла, что надо уезжать.
Год назад я прилетела в Тбилиси. Организовала тут с грузинами и актерами-эмигрантами постановку оппозиционной пьесы Артура Соломонова "Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича". Сначала я хотела распространить эту пьесу по городам, где были наши штабы, но после ареста Лилии Чанышевой все отказались от постановки такой острой пьесы. Зато теперь благодаря эмиграции ее ставят в разных городах мира, – рассказывает Мария Макарова.
Она говорит, что для нее работа в штабе – это один из лучших периодов в жизни. Штаб стал для нее важным не только потому, что она увидела, как много вокруг единомышленников, и дал старт многим гражданским инициативам, но и потому, что познакомил и объединил очень достойных людей.
– Мы проводили лекции, дебаты, встречи с интересными людьми, мы с нашими волонтерами и сторонниками даже в театры вместе ходили (на политические или околополитические спектакли), и мы до сих пор все общаемся. С некоторыми даже этот Новый год встречали уже в эмиграции. Да я и уехать смогла только благодаря помощи моих друзей по штабу, с которыми мы до сих пор живем вместе в Грузии. Я считаю, что штабы заложили очень хороший фундамент для формирования и развития гражданского общества в России.
Мария Макарова собирается обязательно вернуться в Россию.
– И я сама собираюсь вернуться, и многие из моих друзей и бывших коллег тоже. Сейчас мы все не стоим на месте – приобретаем новый опыт, знания, навыки, которые, как я надеюсь, очень пригодятся для построения новой России, той, в которой основной ценностью будут права и свободы человека.
"Отпуск перешел в эмиграцию"
38-летний Иван Востриков был координатором штаба Навального в Тюмени, сейчас живет за границей, уехал из России в связи с разгромом штабов. По его словам, преследования начались в январе 2021 года: сначала его схватили возле дома родителей, потом после акции с фонариками, он чувствовал постоянную слежку.
– Когда мы находились в процессе переезда в новое помещение, то узнали, что прокуратура просит признать нас экстремистской организацией. Собственника прежнего помещения запугали, мы нашли новое и как раз доделывали ремонт, красили стены и думали, удастся ли нам поработать тут хоть день. Не удалось, – вздыхает Востриков. – А когда объявили апрельские митинги, мы с моей девушкой переглянулись: ну мы сядем в ближайшие день-два, собрались за два часа и переехали с выключенными телефонами на конспиративную квартиру, которую нам один знакомый предоставил. Домой мы уже не вернулись.
Еще месяц Иван с девушкой прожили в Тюмени, стараясь не попадать под камеры видеонаблюдения, не включая телефонов, занимались помощью задержанным, носили передачи, искали адвокатов.
– Когда мы это все более или менее разгребли, решили немного перевести дух, хотя бы не в России встретить известие о признании нас экстремистской организацией. Да и садиться не хотелось – многие из тех, кто попался, сели на месяц, в том числе наш тюменский видеооператор. Поэтому в мае 2021 года мы вот так же без телефонов уехали в Уфу и оттуда в Армению. Нас, правда, долго пробивали, видимо, по своим эфэсбэшным базам, но в итоге все-таки выпустили. Ну а потом отпуск перешел в эмиграцию.
Работой тюменского штаба Иван Востриков гордится, особенно серией расследований о губернаторе Александре Мооре и его друзьях.
– Мы нашли у него незарегистрированный дом, это было громкое дело, мы заставили его оправдываться, он тут же полез править Росреестр, было чудесно наблюдать, как он крутился. А в 2020 году мы рассказали, как у нас аппараты ИВЛ заказывали по цене втрое выше розничной, как хорошо на этом нагрели руки наши чиновники. А еще мы гордимся тем, сколько людей вышло в Тюмени в январе 2021 года на протесты в защиту Навального, это были самые крупные выступления у нас, больше, чем в 2011 году. И это при морозе в 35 градусов! Сам я тогда сидел в спецприемнике. До этого считалось, что Тюмень абсолютно не протестный город, это же витрина, тут все всем довольны. Но оказалось, что нет. Власть давно пыталась нас под всякими предлогами закрыть – играла с нами, пусть жульничая, а потом просто пришла в ярость и перевернула доску.
Иван Востриков планирует вернуться в Россию, когда все то, чем он занимался в штабе Навального, перестанет быть уголовно наказуемым. Он все еще мечтает сделать родной город лучше, чем он есть, и сейчас работает над этим и на ютубе, и с помощью телеграм-канала "Тюмень – богатый регион!".
"Наша работа впервые показала, что люди могут объединяться"
Евгению Карпову сейчас 24. Он руководил штабами Навального в Белгороде и Воронеже, больше всего гордится белгородскими расследованиями, 2017-2018 годы называет золотыми. В 2021 году он стал замечать повышенный интерес со стороны сотрудников Центра "Э". В ноябре уехал из России.
– Помню, как мы сидим на кухне, и тут узнаем, что прокуратура требует признать нас экстремистской организацией. Ну мы сразу поняли, что это конец. Больше всего жалко, что с детьми редко вижусь. Они остались в Воронеже, мы с женой в разводе, но каждые выходные я обязательно с ними встречался. Правда, этим летом они ко мне приезжали, но получается, что раньше виделись раз в неделю, а теперь – всего раз в год.
В отечестве его не забывают – две недели назад у его родителей был обыск, он предполагает, что в отношении него могли возбудить уголовное дело. В эмиграции он продолжает работать, ведет телеграм-канал "Ворнадзор". Работу штабов Навального считает очень важной в масштабе страны.
– Наша работа впервые показала, что люди могут объединяться, работать вместе, побеждать – мы же помогли избраться многим муниципальным депутатам в разных регионах. Я обязательно планирую вернуться – когда Путина не будет, естественно. Штабов нет, но люди остались, и в ближайшие два года нам предстоит очень напряженная работа.
"24 февраля встретили в шоковом состоянии"
Евгений Кочегин возглавил штаб Навального в Волгограде в 2018 году. На тот момент он учился на третьем курсе Волгоградского государственного университета и уже долгое время был волонтером в штабе. Спустя четыре года после назначения Кочегин вместе с девушкой уехал из России во время проведения выборов в сентябре 2021 года.
– Нужно было уехать, чтобы мы могли выборы провести. У меня было более ста человек в координации на участках, и все понимали, что если просто выключить меня из этой системы – это будет большой урон по всей структуре. И раз звоночек – штабы признали экстремистскими, два звоночек – Евгений Пригожин и РИА ФАН написали заявления на меня лично и на еще одну сотрудницу о том, что мы якобы продолжаем экстремистскую деятельность. У меня была повестка на допрос и доследственная проверка по уголовному делу по 328-й статье УК ("Уклонение от прохождения военной или альтернативной воинской службы"). Достаточно много чего накопилось, что указывало, что на время выборов лучше уехать. Мы уехали в Грузию, провели выборы, и за это время ситуация стала только хуже. Мы решили еще на чуть-чуть остаться, – рассказывает 24-летний Евгений.
Доследственная проверка вскоре превратилась в уголовное дело против Кочегина, ему "фактически отрезали путь назад" в Россию.
– Сначала одно уголовное дело, потом второе, и там добавился заочный арест. Второе уголовное дело возбудили по "фейкам" за посты в телеграме. Я по этой статье в федеральном, международном розысках и заочно арестован, – добавляет Кочегин.
Несмотря на отъезд из России, Кочегин не перестал заниматься общественно-политической деятельностью. После закрытия штабов Навального волгоградские активисты придумали свой региональный проект "Дозор в Волгограде".
– Мы были сами по себе. Первое время этот проект жил просто на мои накопления. Сначала он был нацелен на выборы, потом туда добавились расследования, ну а как только началась война, то мы занялись антивоенной повесткой. Это основная наша общественно-политическая деятельность. Какую-то работу за рубежом я не искал, продолжал с другими активистами делать проект, а потом подумали, что, если не получится, придется проект закрывать, подаваться на политбеженство и интегрироваться в местную среду, получать какую-то работу. Нам удалось удержаться, проект мы сохранили. 24 февраля встретили в шоковом состоянии, подумали, что что-то надо делать, но не понимали, что мы можем делать. Сразу начали продвигать антивоенную повестку, координировали расклейку антивоенных листовок по Волгограду. Но спустя несколько месяцев эта деятельность стала в Волгограде невозможной – людей отлавливали по биллингам и камерам наружного наблюдения. Мы стали антивоенную повестку своими ресурсами продвигать. Когда началась мобилизация, делали инструкции, как взаимодействовать с военкоматами, – рассказывает Кочегин.
Проект сейчас существует за счет краундфандинга и грантов. По словам активиста, "Дозор в Волгограде" – его основная работа. Доход Кочегину еще приносит игра на бирже криптовалют, но сам он называет это хобби.
Бывший руководитель штаба Навального в Волгограде говорит, что уехал из России, чтобы продолжать заниматься общественно-политической деятельностью.
– Я уехал с целью продолжать. Если бы я остался, я бы сел. Наверное, уже находился бы в СИЗО или уже был бы приговор, но я был бы абсолютно бесполезен. Для меня страшно быть просто бесполезным. В России для меня не было такой формы давления, из-за которой я бы отказался заниматься тем, чем занимаюсь. Даже с учетом того, что у меня в России остались родственники, которые постоянно мне говорили, чтобы я прекратил, что будет плохо и жизнь себе испорчу. Они относятся сейчас ко всему с пониманием. Я с мамой не виделся почти два года. Мне хотелось бы увидеться, но пока нет возможности, и по этому поводу грустно, – переживает он. – Мне кажется, за годы своей деятельности я даже смог переубедить своих родителей. Они были то ли за власть, то ли нейтрально относились к ней. Но я переубедил. Единственное, что сестра у меня, как говорят, "ватная". Здесь ничего не поделаешь, мы с ней просто не общаемся.
"Даже те, кто все понимает про режим, все равно молчат"
Виктору Санженакову из Самарского штаба Навального 48 лет, он получил политическое убежище в Латвии, живет теперь в Риге. Он по-прежнему выходит на акции в поддержку Навального и других политзаключенных, участвует в антивоенных акциях, но возвращаться в Россию не планирует – не верит, что в ближайшие годы там может что-то измениться в лучшую сторону. Дома, как и других активистов штаба, его ждет штраф – за организацию двух январских митингов 2021 года. Суд оценил работу полицейских по разгону сторонников Навального в Самаре в 436 тысяч рублей, которые хотят взыскать с организаторов митингов.
– Я вырос в Таштаголе Кемеровской области, до сих пор общаюсь там со знакомыми. Так вот там чуть ли не целыми поселками идут на войну. "Ты ничего не понимаешь, там 200 тысяч платят!" – говорят они мне. А вокруг зарплаты 20 тысяч, 70 тысяч. Это потолок на руднике по добыче железной руды – в тяжелейших условиях и с опытом работы лет 30. Люди в регионах в разы беднее, чем в Москве, это просто разные планеты. И даже те, кто все понимает про режим, все равно молчат, потому что им страшно, а многие за Путина и войну топят, – говорит Санженаков. – В Самаре тоже путинистов много, меня поразило, что в 3,5-миллионном городе нас, активистов штаба, было по пальцам пересчитать, за четыре года моей постоянной работы там всего 14 человек прошло, мы все друг друга знали. Всех нас штрафовали, потом были аресты, в итоге почти все уехали из страны, потому что иначе бы нас просто надолго посадили.
Сам Санженаков улетел в Нидерланды после того, как отсидел за митинг 10 суток, это было максимальное наказание. В спецраспределителе для административно задержанных шел ремонт, арестантов не выводили на прогулки, а площадь камеры на четырех человек была 10 квадратных метров, личные вещи из-за коронавируса передать было нельзя – Виктор описал все это, его письмо опубликовали оппозиционные СМИ.
– После отсидки домой я уже не вернулся, прятался в другом месте, с отключенным телефоном. Навальному тогда дали 3,5 года реального срока. В Европе была очередная волна ковида и ограничений, билеты не купить, я увидел один в Амстердам и тут же схватил его – хотел уехать на пару недель, чтобы просто выдохнуть и решить, что дальше. Но вместо отпуска оказался в новой тюрьме, теперь уже не российской, а голландской. В аэропорту Схипхол мне устроили допрос, мои ответы их не устроили, и меня отправили за решетку, это была настоящая тюрьма, только я сидел в крыле для депортированных. Там я и попросил политическое убежище. Потом выяснилось, что мне даже повезло – если бы я это делал обычным порядком, то мог ждать решения несколько месяцев в лагере для беженцев, а там все рассмотрели довольно быстро: мое задержание в Схипхоле в суде было признано незаконным, мне даже компенсацию за это выплатили и отправили в Латвию, поскольку у меня была латышская виза, и по Дублинской процедуре меня обязаны были выслать в страну, которая выдала шенген, – рассказывает Санженаков.
Виктор оказался в лагере для соискателей убежища в Муцениеки под Ригой, где провел несколько месяцев.
– Тяжелее всего была разлука с семьей, мы девять месяцев не виделись: у меня маленькая дочка, я ее обожаю и все свободное время проводил с ней, играл, водил на занятий, – говорит он. – А так в Муцениеки был лагерь на 400 человек, сосны, тишина и покой. Уже там, глядя на все происходящее, я окончательно понял, что сторонникам Навального просто дали уехать из страны, чтобы глаза им не мозолили и воду не мутили. А сейчас они просто издеваются над Навальным, за всякую чепуху отправляют его в ШИЗО – убивают его на глазах всего мира, цинично и жестоко. Прессуют и сажают тех, кто против войны и не боится говорить об этом... Знаете, в Самаре мы жили гораздо лучше, чем в Риге: я работал на себя, крутился как мог, деньги всегда были. Тут работаю на стройке за 6,5 евро в час, жена тоже работу нашла, но все равно живем мы очень скромно, дочка пошла в местную школу, все учим латышский. Может, я просто стал скептиком, но не верю, что в России что-то может измениться в лучшую сторону, поэтому о возращении даже не думаем. И еще я не хочу, чтобы мой ребенок рос среди людей, которые выбирают смерть, а не жизнь.
Полностью материал опубликован на сайте проекта Север.Реалии
