Ссылки

Новость часа

"Меня подстригли, хотя это необязательно было делать". Интервью фигуранта "московского дела" Валерия Костенка после выхода из СИЗО


Студент Валерий Костенок, которому 20 лет, был самым молодым фигурантом "дела о массовых беспорядках" в Москве. Юношу обвиняли в том, что после протестов 27 июля в районе улицы Рождественка он кинул в сотрудников полиции две пустые пластиковые бутылки. Перед этим все лето Валерий собирал подписи для кандидата Кирилла Гончарова. Он был возмущен тем, что почерковедческая экспертиза признала подделкой подпись, которую Костенок взял у собственной бабушки, и именно поэтому вышел на мирную протестную акцию поддержать кандидатов, не допущенных к выборам в Мосгордуму.

3 сентября Следственный комитет прекратил дело в отношении Костенка и еще троих фигурантов дела, признав, что в их действиях нет состава преступления. Однако в тот же и следующий день реальные сроки получили другие фигуранты этого дела: Данила Беглец и Иван Подкопаев, которые пошли на сделку со следствием, а также Евгений Коваленко, бросивший в омоновцев мусорную корзину.

Телеканал "Настоящее Время" поговорил с Валерием Костенком после того, как он вышел на свободу. В СИЗО Костенка подстригли, и теперь, по словам Валерия, он "боится на себя смотреть в зеркало".

"В СИЗО меня подстригли". Интервью фигуранта "московского дела" Валерия Костенка
пожалуйста, подождите

No media source currently available

0:00 0:02:26 0:00

— Как вы узнали о своем освобождении?

— Вся история с моим освобождением началась для меня очень страшно. У меня был адвокат Гаджи Алиев, я ему очень доверял и надеялся, что с этим адвокатом мы пройдем весь путь. У него огромный опыт адвокатской деятельности по громким делам.

Во вторник ко мне приходит конвоир и говорит: "Следственные действия". И выводит меня в соседний кабинет, где сидит грустный Гаджи Алиевич. Я присаживаюсь, здороваюсь. Он говорит: "Валера, нам придется расстаться".

Я испугался, потому что с этим адвокатом у нас были уже планы по дальнейшим каким-то действиям в этом деле. А он говорит: "Мы расстаемся, потому что в отношении тебя было прекращено уголовное дело". И в принципе все. Дальше молчание.

Я долго думал над двумя вещами. Первое: это, конечно, все круто, я вернусь домой, буквально сутки назад я только мечтал об этом. А второе: что с остальными? У нас было изначально такое мнение с Гаджи, что нужно идти до конца. И мне очень страшно было бы выйти одному, совершенно было бы неприемлемо. Этот страх у меня тоже был. А вот страх СИЗО, страх тюрьмы не присутствовал, если честно.

— В каких условиях вы сидели в СИЗО?

— Когда я зашел в СИЗО №1 и увидел условия, я понял, что в принципе отсюда бороться можно. Можно жить, бороться, каким-то образом развиваться. Медленнее, конечно, чем на свободе, но можно.

— Вас в СИЗО подстригли?

— Да, меня подстригли. Причем сегодня мне сказали, что это необязательно было делать. Но у меня очень прихотливые волосы, мне постоянно их приходилось как-то подравнивать, хотя у меня не модельная прическа, просто они так растут. И меня без вопросов повели на стрижку, даже не поинтересовались, хочу ли я. Ну и все, подстригли. Ну, волосы вырастут. Но мне непривычно, я боюсь на себя смотреть в зеркало.

— Как к вам относились сокамерники?

— Меня часто спрашивают друзья: "Ты стоишь перед камерой, ты про тюрьму не знаешь ничего. Ты занимался учебой, работой, политикой, читал книги, какие-то статьи, был в интеллигентном обществе".

А тут открывается камера, все спят, 2 часа ночи. Я захожу в эту камеру, думаю: хорошо, утром со всеми познакомлюсь. А мне дали матрас, и я его поставил за стол, а там бетонный пол. И на него из матраса выпали все металлические предметы: ложки, кружки, стаканы. Все это выпало, и под этот барабанный дребезг в камере все проснулись. Кстати, отнеслись ко всему с юмором.

Я рассказал, почему я попал сюда, за что. Люди были шокированы. В СИЗО много несправедливости, я там не один такой на самом деле. Но справедливость как соотношение личности (того, чем я занимался) и содеянного, того, что я сделал (пластиковая бутылка), и отношение к моей личности – это вызывало самый большой резонанс в камерах. Очень хорошо ко мне относились что в СИЗО №1, что в другом, на Пресне.

— В чем обвиняются ваши сокамерники, кто они?

— 60-70% людей, которых я там видел, – это статья 228, торговля наркотиками. Это люди со всех уголков страны, а я был в трех камерах.

Я помогал сокамерникам. Ко мне приходили правозащитники Евгений Аникеев, Анна Георгиевна Каретникова. Первая просьба была – медикаменты. ФСИН – очень инертная система, она долго работает с запросами, в тюрьме по любому поводу нужно писать заявления, которые рассматриваются в течение десяти дней. А когда у человека давление поднимается в камере, и он пожилой, ему тяжело.

Благодаря правозащитникам очень эффективно за сутки удалось вернуть мне мои письма, принести медикаменты, повесить вешалку у нас в камере, тумбочку принести. В общем, все решилось очень быстро.

— Как вы думаете, почему вас выпустили и прекратили дело в отношении вас?

— Я думаю, что в целом власть накануне громких, скандальных выборов в Мосгордуму пытается одним движением снизить накал страстей, связанный с теми, кто боролся за выборы. И одновременно не упускать уровень, то есть оставлять кого-то за решеткой.

По какому принципу они выпускали – я не знаю. Из тех, кого выпустили, у нас у всех разные показания. У кого-то частичное признание вины, у кого-то признание вины, у кого-то 51-я статья (отказ свидетельствовать против себя). Мне думается, что это просто какой-то совершенно банальный список: вот эти, эти, эти. Может быть, этот список на каком-то бэкграунде строится: чем человек занимался, как сильно он опасен перед выборами.

— Чем планируете дальше заниматься на свободе?

— Я планирую заняться своим видеоблогпроектом – может быть, в фейсбуке, может быть, в ютубе. Это будет решаться дальше. Я хочу обозревать каждый район Москвы, каждый новый выпуск буду рассказывать о каждом районе Москвы. Я всегда после своего знакомства людям даю историческую справку о том, где я родился и что я здесь вижу.

Я в институт хочу ходить. Я хожу туда ради знаний. И вообще двое суток назад я просто мечтал о том, чтобы мне дали домашний арест из-за института. Моей маме звонили из института, сказали: до 15 октября пускай приходит, учится. Я на третьем курсе сейчас, иначе просто на сессию не допустят и будет уже исключение.

— Вы не жалеете о том, что месяц провели в тюрьме?

— Я ни о чем не жалею. Может, мне повезло, но мне было не страшно, мне не создавали страшных условий. Может быть, я был мало, не знаю. Я не чувствовал никакого большого глубокого переживания, потому что была такая поддержка людей, которой я никогда в своей жизни еще не видел. Я ее видел только когда другие люди были фигурантами, и я сам кому-то писал.

А тут когда пишут столько тебе – сразу ответственность перед людьми появляется совершенно другого уровня. Это переход, это следующий этап.

— Что вам мама сказала, когда вы домой зашли?

— Меня встречало друзей было много, очень много друзей пришло. Она просто сказала: "Проходите, сейчас вам чай нальем, поговорим". У нас потом "очная ставка" состоялась на балконе, конечно.

— И что все-таки сказала мама?

— Просила быть поаккуратнее в интервью. Все.

Такой парадокс: люди в политику приходят не когда все хорошо, а когда происходит какой-то переломный момент. У меня вся семья, все мои родственники, мои друзья включились в политику после этого.

XS
SM
MD
LG