Число заболевших коронавирусом в России превысило четверть миллиона человек, это второй показатель в мире после США. При этом число смертей от коронавируса в России, по официальной статистике, остается относительно низким: умерли всего лишь 2,3 тысячи человек. Эти цифры уже вызывают вопросы у математиков, врачей и статистиков, поскольку смертность в Италии, Испании, США и других странах по неизвестным причинам была выше российской. Высказываются мнения, что российские власти занижают статистику смертности, проводя умерших от коронавируса больных по другим статьям, например как скончавшихся от пневмонии или инфарктов.
Заместитель мэра Москвы Анастасия Ракова, отвечая на эти претензии, в четверг подчеркнула, что в городе публикуют все данные, связанные с коронавирусом, а глава Роспотребнадзора Анна Попова заявила, что рост числа заболеваний коронавирусом в России удалось остановить.
Откуда возникает недоверие к цифрам, которые сообщают российские власти, и насколько оно обоснованно? Телеканал "Настоящее Время" задал этот вопрос доктору медицинских наук Руслану Сайгитову.
– Почему есть неуверенность в том, что российская статистика правдива? Почему в ней усматривается еще какой-то злой умысел?
– Это вопрос данных и тех сложностей, которые возникают с данными и с их анализом. И это не исключительно характеристика России. Невысокое доверие к данным о смертности, которые исходят от властей, характерно и для других стран. По уровню доверия Россия идет где-то вровень с Соединенными Штатами – имеется в виду доверие населения к предоставляемым данным и к действиям властей в этой ситуации.
Поэтому я не думаю, что здесь какая-то российская особенность. Надо понимать, что с данными есть проблемы – и эти проблемы обычны, типичны и связаны с рядом аспектов. Например, первый аспект – это сложность самой проблемы. Понятно, что эпидемию не описать каким-то одним показателем и у нас всегда в обойме должна быть некая картина показателей. Чем больше показателей, тем сложнее все это оценивать, причем оценивать своевременно и полностью.
Вторая проблема – это обычная, нормальная проблема данных: то, что данные невозможно получать в режиме реального времени. Во всяком случае, все данные. И невозможно их нам же и представлять с такой скоростью, которая нас интересует как потребителей информации.
Кроме того, есть и другие сложности. Почему часто мы как население с недоверием относимся к данным, которые нам предоставляют официальные учреждения? Потому что Россию частенько начинают сравнивать с передовыми в экономическом смысле странами. И если где-то что-то не совпадает, то сразу мы готовы говорить о том, что нас чуть ли не обманывают. Это не так. Прямое сравнение стран – это сложное дело, и оно требует введения большого числа поправок, которые часто не делают.
– Не только мы хотим сравнивать Россию с развитыми странами, российские чиновники тоже хотят это делать. Когда Голикова говорит, что смертность у нас в стране 7,6% – ниже, чем в остальном мире, – тут, конечно, невольно возникает вопрос.
– Сложно сказать: то ли мы идем на поводу у политиков, то ли политики на поводу у нас. Кто кому хочет угодить – или же, наоборот, кто кого хочет проверить?
Я не против сравнения. Я лишь говорю о том, что сравнение должно быть корректным. Вообще надо понимать, что в статистике оперируют рядом важных показателей, ключевых во всяком случае. И если мы говорим о случаях смерти, то надо бы начать с того, что [есть] три таких важных показателя. Первое – это число умерших. Второе – показатель летальности – доля умерших от всех заболевших. Третье – показатель смертности – это число умерших от общего числа населения или с поправкой на 100 тысяч.
Предваряя комментарий, не всегда понятно, что чиновники имеют в виду. Они говорят о смертности, а речь, возможно, идет о летальности. В частности, если речь идет о 7%, то определенно это летальность. Смертность в процентах традиционно не измеряют.
– То есть еще есть проблема в безграмотности людей, которые нам эти данные презентуют?
– Иногда складывается впечатление, что наших чиновников не консультируют именно специалисты, раз они себе позволяют такое вольное обращение с терминами. Это нюансы. Лично я понимаю, о чем они говорят, просто по контексту того ряда слов, который они используют. Но надо понимать, о чем говорим мы с вами. Мы говорим о числе умерших, о летальности, о смертности – это тоже нюансы, которые могут определять ответы на ваши вопросы.
– Мы с вами говорим, конечно, о том, что после публикации в двух западных – британском и американском – СМИ все больше стали говорить о том, что, возможно, число людей, которые умерли и которым в причину смерти написали именно коронавирус, оно не буквально такое, какое мы сейчас получаем изо всех регионов России.
– Тут есть еще один нюанс. История с регионами, конечно же, сложнее, чем история России в целом. И, конечно, есть основания считать, что случаи смерти в России остаются недорепортированными. Мы не имеем полной картины по числу умерших, по числу заболевших – полной картины о том, что происходит сегодня в России.
В частности, буквально вчера департамент здравоохранения выложил комментарий о том, большая ли у нас смертность – или такая же, как в других странах.
Да, есть такая проблема, и ее можно увидеть, например, из сравнения динамики показателей летальности. Практически во всех странах летальность на протяжении всей эпидемии растет. В России – нет. Конечно же, это не добавляет нам уверенности в том, что те цифры, которые мы видим, правильные. Или же должна быть какая-то вариабельность в значениях смертности, числа умерших и даже числа заболевших. Числа не могут идти ровным строем, похожие, одна за другой с небольшими отклонениями. В России же по некоторым регионам показано, что этой вариабельности практически нет.
Такое бывает, наверное, если допустить, что каждый день повторяется одно и то же. Но эпидемия так не развивается. Именно такие нюансы и определяют во многом наше недоверие к информации, которую мы получаем. Но очевидно, что проверить это напрямую мы не можем. У нас нет доступа к первичным данным, которыми оперируют чиновники.
– Как вам кажется, это просто система специально так построена, чтобы нам сложно было узнать все данные? Или имеет место некая умышленная подтасовка?
– Про умышленную [подтасовку] – это все вопрос веры. Верим мы в это или нет на основании той недостаточной информации, с которой мы часто сталкиваемся.
Мне сложно сказать, подтасовывает кто-то что-то или нет. У меня такое впечатление не складывается. Другое дело, что непрямым образом на цифры по заболеваемости и по числу умерших, летальности и смертности можно тем или иным образом влиять. И естественно, если любой из этих показателей будет учитываться даже на уровне регионов как показатель отчетности, то, разумеется, не исключено, что этим показателем будут жонглировать тем или иным способом. Но я не думаю, что речь идет о прямом вранье, прямой подтасовке.
– Вы наверняка смотрели разные цифры и разную статистику для разных стран. Примерно один ход и результативность идет у эпидемии или есть какие-то большие отклонения от этой центральной оси?
– В целом рисунок появления новых случаев заболевания COVID-19 более-менее похож у всех стран. Если утрировать, он, как правило, имеет форму треугольника. В некоторых странах мы можем увидеть, что он несколько скошен. В некоторых странах появляется вторая волна, хоть и не такая большая, как первая.
В целом динамика развития эпидемии для большинства стран типична, и существенных отличий на первый взгляд обнаружить не удается. Хотя, если начинать копаться в деталях, то, конечно, есть уникальные истории. Такие истории показаны для статистики Ирана и даже для статистики Китая, когда в какой-то момент могут выложить данные о плюс еще тысяче умерших, которых они якобы нашли путем подомового, поквартирного поиска. Cложно поверить, что в таком увеличении числа случаев смерти на 50% разово нет какой-то детективной истории.
– На чей рисунок больше всего похож рисунок России сейчас?
– Мы вступили в эпидемию, наверное, одними из последних – я на это надеюсь. И то, что мы видим сейчас по России, сложно сравнить с кем-то, потому что на фазе подъема мы похожи на всех.
Чем различаются страны – так это фазой снижения. У кого-то снижение идет так же быстро, как и подъем, а у кого-то, – в частности, это Италия, США, Великобритания – снижение идет более длительно по времени. И пойдем ли мы по пути Южной Кореи, Исландии, Германии, или же мы пойдем по пути упомянутых мною выше США, Великобритании – сказать пока невозможно. Мы все с нетерпением ждем того самого плато, после которого станет ясно, по какому сценарию будет развиваться история в Российской Федерации.
– А когда должно начаться плато?
– Этого, пожалуй, никто не знает. Эксперименты, расчеты, вычисления идут сплошь и рядом, но, боюсь, вам никто дать точный ответ на этот вопрос не сможет, какими бы моделями они ни оперировали. Это вопрос, на который нет ответа.
