Олега Булаева мобилизовали 25 сентября, несмотря на ряд хронических заболеваний и возраст (ему 45) – никакой комиссии попросту не было. Час на сборы, автобус, военный полигон в Алабине, потом – Белгородская область. У его жены онкологическое заболевание, однако она вынуждена работать: Олег был единственным кормильцем в семье. До мобилизации он работал инженером на производстве в Подмосковье, особо не интересовался политикой, но и "спецоперацию" не поддерживал. По словам его семьи, он не хочет воевать и убивать украинцев, но командование просто не реагирует на обращения семей и солдат. Поэтому жена и сын Олега решили отправиться в Белгородскую область, чтобы забрать его из части. Корреспондент Радио Свобода выяснил, как они собираются это сделать.
Повестку Олегу принесли 24 сентября в квартиру, где живет его 87-летняя мать. Она позвонила сыну, и тот решил разобраться, в чем дело. В квартире Олега ждал участковый и женщина, которая решила не представляться. Семья отговаривала Олега идти в военкомат, но он решил, что там разберутся и не отправят на войну человека, который не подходит по возрасту и имеет проблемы со здоровьем. "Не может же военком нарушить закон", – рассуждал Олег.
На следующий день Олег с женой Татьяной отправились в военный комиссариат Академического района города Москвы, а буквально через час он уже ехал на автобусе на полигон в Алабине Московской области. За отведенный на сборы час семья Олега успела купить лишь самое необходимое: носки, зубную щетку, пасту. Кнопочный телефон и сим-карту Олег покупал уже сам. Забрали, по словам жены, абсолютно всех, кто явился в военкомат, никакой медицинской комиссии не было. Олег проходил срочную службу в армии более двадцати лет назад в спортивной роте и с оружием был знаком лишь заочно.
У него жена больная, мать в возрасте, болезни: гепатит, варикоз, парапроктит
Сергей, сын Олега, рассказывает, что в тот же вечер он позвонил на горячую линию по вопросам "частичной" мобилизации, где ему ответили удивленным голосом, что его отца никак не могут мобилизовать. "Он по возрасту не попадает в первую волну. У него жена больная, мать в возрасте, болезни: гепатит, варикоз, парапроктит. В повестке указано, что папа призван на гражданскую специальность, но это не так", – рассказывает сын.
– Татьяна, вы обращались в государственные органы?
– Да. В прокуратуру, комиссариат, мэру – куда мы только не писали. Все обращения сейчас находятся на рассмотрении. Никаких других ответов я так и не получила. С 26 сентября мы начали писать во все органы власти. Там говорили обратиться в другое учреждение, а в другом – в третье. Нам давали массу телефонных номеров. Я звонила и ждала в очереди по три часа, но результата это не принесло.
– На что вы сейчас живете?
– Мне пришлось выйти на работу, потому что мне надо как-то существовать. У меня онкологическое заболевание, которое было установлено в июле 2022 года. Мне сделали операцию, и я должна была сидеть на больничном четыре месяца, но я его закрыла, чтобы работать. Параллельно я лечусь и прохожу обследования. Мне просто не на что жить.
Убеждения нашей семьи – не убивать людей
Татьяна называет Олега человеком со своими принципами и убеждениями:
– Убеждения нашей семьи – не убивать людей. Чтобы вы понимали: он спортсмен. С виду он большой и сильный, но при этом у него очень мягкий характер – он не способен никого убить. Если его послать на войну, он просто сломается. Мы против каких бы то ни было военных действий.
– "Специальная операция" длится уже восемь месяцев. Удалось ли вам за это время ответить на вопрос, для чего она нужна?
– Конкретного ответа у меня нет, но я могу сказать: все, что происходит во время "спецоперации", – смерти людей со всех сторон. Поддерживать это я и члены моей семьи, в том числе мой муж, Олег Владимирович Булаев, не готовы.
Сначала Олега привезли на полигон в Алабине. Там он должен был пробыть месяц и пройти курсы базовой подготовки, но уже через четыре дня его отправили в Белгородскую область. По словам сына, сейчас Олег находится в Алексеевке Белгородской области. Предположительно, он прикомандирован к воинской части 32010 (13-й танковый полк Кантемировской танковой дивизии – НВ). Последние дни он регулярно выходит на связь с семьей. По его словам, у российской армии нет возможности мобилизовать такое большое количество людей. Живут призванные в палатках, которые рассчитаны на 60 человек, но спят в них гораздо больше людей. "Условия ужасные: палатки текут, люди мерзнут, все болеют. Медицинского персонала нет, ему приходилось ездить в город, чтобы купить себе лекарства", – говорит Татьяна.
Вы чего сюда вообще приехали? Надо было дома сидеть!
По словам Сергея, в Алабине отцу выдали автомат и, возможно, нож. Насчет бронежилета Сергей не уверен. "Отношения между командованием и мобилизованными напряженные. Есть люди, которые не хотят ехать в Украину. К тому же они уже видели солдат, которые вернулись с фронта. Первое, что они сказали мобилизованным: "Вы чего сюда вообще приехали? Надо было дома сидеть!" Был человек, который обещал себя взорвать, если его отправят на фронт", – добавил он.
– Вы сказали, что у вас есть план спасения вашего отца. Как вы собираетесь это сделать?
– Мы будем выезжать сегодня вечером, а приедем четвертого ноября утром, это выходной – День народного единства. Я поеду на машине, мама – на автобусе. Мы хотим попасть к нотариусу и оформить доверенность, чтобы написать рапорт от имени отца. Если получится, то мама пойдет в часть и попробует отдать рапорт еще раз. У мобилизованных рапорты физически принимают, но юридически – нет. Говорят, что не могут ничего сделать, потому что это в полномочиях военного комиссара.
Из записи телефонного разговора между Сергеем и Олегом от 2 ноября:
"То, что ты пишешь, подаешь им... Они говорят: "Вот стопка таких рапортов". Им по барабану, в общем. Здесь, по большому счету, нужен юрист, но и юриста тоже пошлют на ***. Мне говорят, что мой рапорт не прокатит. Завтра стрельбы какие-то, но я не еду никуда. Мы в Украине как мясо не нужны – у нас ни артиллерии, ни техники. Надеюсь, что командиры тоже это понимают".
– Сергей, а если у вас не выйдет заверить доверенность или ваш рапорт не примут?
– Если с рапортом не получится, то мы планируем просто встретиться с отцом и уехать. Он еще не знает, что мы приедем.
– А дальнейшие ваши действия? Скрываться?
– Папа не хочет никак нарушать закон. Он с виду большой и сильный спортсмен, но на деле он достаточно мягкий человек. Скрываться он не собирается. У нас есть два дня в запасе до возбуждения уголовного дела, мы будем сразу обращаться в соответствующие органы. Сообщим, что рапорты не принимаются, и будем решать данный вопрос в юридической плоскости.
Татьяна планирует вернуться с мужем в Москву и обратиться к юристу. Она уверена: ее муж не уклонист и не дезертир.
– Что вы сейчас чувствуете?
– У меня с 25 сентября война. Я болею, мне нельзя нервничать, но оградиться от этого я не могу: у меня родной человек в сложной ситуации. Я буду делать все, чтобы восстановить все его права. Я готова бороться за него.
– Сегодня много людей находятся в схожей ситуации. Что бы вы посоветовали людям, попавшим в такую ситуацию?
– Бороться и не отступать. Во многих организациях, куда я звонила, нам говорили: "У вас ничего не получится". Но если мы не будем ничего делать, то вот тогда действительно ничего не получится. Когда я начала заниматься этим вопросом, я нашла массу людей, которые меня поддерживают. Я надеюсь, что их помощь и поддержка поможет нам и тем людям, которые оказались в схожей ситуации.
Оказалось так, что армия маленькой Украины профессиональнее и лучше, чем наша
– Сергей, российское командование и многочисленные чиновники, в том числе президент России Владимир Путин, долгое время утверждали, что тех сил, которые были привлечены изначально для участия в "СВО", будет достаточно. Что же пошло не так?
– Оказалось, что наша армия не вторая в мире. Оказалось так, что армия маленькой Украины профессиональнее и лучше, чем наша. Я тоже был на сборах – в армии не служил, но военную кафедру закончил – видел, как устроены части. Видел, как там служат люди, даже контрактники. Видел, в каком состоянии техника, на которой мы занимались. Я сборы проходил в 2020 году, и мне уже тогда было понятно, что эта система ПВО, на которой я обучался, никуда не поедет из этой части. У нас капитан был на сборах, он говорил: "У нас есть одна машина, на которой мы ездим на сборы и стрельбища, а с остальных мы снимаем запчасти, чтобы эта работала".
Такой вот у нас политический режим, так вот у нас сложилось. Я думаю, если бы люди больше знали свои права и умели бы их отстаивать, то, возможно, никакой бы "специальной военной операции" и не было.
