В Нидерландах в суде по делу о катастрофе рейса MH17 над Донбассом начали выступать родственники погибших. Их истории о том, как они потеряли супругов, детей и внуков, сложно слушать без слез. При этом все выступившие отмечают: в суд их привело не просто желание поделиться эмоциями о жизни, которая стала невыносимой после 17 июля 2014 года, а стремление выяснить правду о причинах трагедии, а также желание установить виновных и приблизить их наказание.
"Они лгут, мы знаем, что они лгут. И они знают, что мы знаем, что они лгут", – заявила в суде по-русски Риа ван дер Стин, первая из десятков родственников, у которых будет возможность лично или по видеосвязи выступить на процессе. Женщина подчеркнула, что привела цитату специально "для представителей российского режима", и ошибочно назвала эту фразу цитатой из "Архипелага ГУЛАГ" Александра Солженицына. На самом деле это слова из книги "Гора крошек" живущей в США писательницы российского происхождения Елены Гороховой.
Самолет "Малайзийских авиалиний" МН17 был сбит летом 2014 года в Донецкой области Украины. Погибли 298 человек – граждане 17 государств, в том числе Нидерландов и Малайзии. По версии Международной совместной следственной группы, самолет был сбит ракетой, выпущенной установкой "Бук" российского производства, размещенной неподалеку от города Снежное на территории, которую контролировали пророссийские сепаратисты самопровозглашенной "ДНР", а сама установка принадлежала 53-й зенитно-ракетной бригаде российской ПВО из российского Курска. По версии следователей, установку доставили на территорию "ДНР" из Курской области России незадолго до выстрела. Прокуратура Нидерландов выдвинула обвинения в убийстве пассажиров "Боинга" против трех граждан России и одного гражданина Украины:
- бывшего полковника ФСБ России Игоря Гиркина (Стрелкова),
- бывшего подполковника российских ВДВ Олега Пулатова,
- россиянина Сергея Дубинского
- и гражданина Украины Леонида Харченко,
заявив об их причастности к катастрофе самолета. Однако российские власти уже несколько лет категорически отрицают причастность к переброске "Бука" и катастрофе самолета и отказываются сотрудничать со следствием. Родные жертв погибших не раз говорили, что ложь, которую они продолжают слышать из уст официальных лиц в России, доставляет им не меньше боли, чем потеря близких.
Русская служба Радио Свобода собрала несколько выступлений родных погибших в катастрофе рейса МН17 над Донбассом.
******
Риа ван дер Стин: потеряла в катастрофе отца и его супругу, свою мачеху
"Я годами пытаюсь примириться с потерей любимого отца и Нелл (мачехи). Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь это сделать. Я делаю все возможное, чтобы отпустить это [чувство]. Но в то же время меня переполняют ненависть, желание мести, злость и страх. Страх – что мы не добьемся справедливости. Злость и разочарование – из-за того, что ответственные за случившееся не возьмут эту ответственность на себя. Я до сих пор еще не попрощалась со своим отцом и его женой в последний раз. Я знаю, что они мертвы, но я не смогу сказать последнее "прощай", пока те, кто виноват в их смерти, не будут признаны виновными за содеянное. Я верю, что этот момент настанет, и тогда я по-настоящему смогу сказать им "прощайте".
Ванесса Ризк: потеряла в катастрофе MH17 отца и мать
"Что почувствовали те, кто совершил это преступление, если бы оказались на нашем месте? Если бы они стали жертвой политического кошмара, в который их страна даже не была вовлечена? Что бы почувствовал Путин и его коррумпированный режим?
Мои родители не выбирали, хотят ли они стать жертвой политики, частью которой они не были. Дорога домой [из путешествия] заняла у них пять с половиной недель. И, к несчастью, они вернулись не так, как сами хотели или как мы это себе представляли.
Все это время власти задавали нам необходимые вопросы, у нас брали анализ ДНК. Все это время фотографии моих родителей были в новостях, а нам приходилось читать конспирологические теории о причинах катастрофы. Все это время я представляла себе их тела, лежащие где-то в поле на другом краю земли. Мы с братом получали слова поддержки со всего мира, но это лишь делало нашу потерю только менее реальной для нас".
Роберт ван Хайнинген: потерял брата Эрика, его жену Тину и их сына
"Я считаю удар по беззащитному гражданскому лайнеру такой мощной ракетой, как "Бук", преступлением против человечности согласно Европейской конвенции по правам человека. Последствия этого выстрела отвратительны. Моего брата Эрика нашли без ног, без одежды, разорванного на мелкие кусочки. Нам отдали восемь или девять его позвонков. Похоже, что в момент смерти он, Тина и Захер уже были без сознания, но я в этом не уверен. Они пролетели несколько километров в самолете, который уже развалился на три части. Тот факт, что мы до сих пор не знаем, испытывали ли они боль, мучает нас долгие годы с момента катастрофы. Нам приходилось несколько раз прощаться с ними, по мере того как мы получали новые фрагменты останков.
Эта серия прощаний оказала серьезное психологическое влияние на меня и мою семью, положив начало долгому пути неопределенности, отчаяния и тревоги. Мы с женой до сих пор испытываем последствия этого. Долгий процесс установления истины, отсутствие сотрудничества со стороны Российской Федерации, которая предпочла распространять дезинформацию, – все это было морально опустошающим.
Психологические последствия катастрофы мы ежедневно испытываем и по сей день. У меня до сих пор проблемы с концентрацией, а моя супруга потеряла работу. Ее работодатель дал ей отпуск, но потом понял, что скорбь полностью поглотила ее. Мой 11-летний сын замкнулся в себе, стал плохо учиться, ему пришлось сменить школу. Время лечит раны, и мы смогли постепенно восстановиться как семья, но катастрофа рейса MH17 осталась в нашей жизни навсегда болезненным шрамом".
Питер ван дер Меер: потерял в катастрофе "Боинга" трех дочерей – 12-летнюю Софи, 10-летнюю Флер и 7-летнюю Бенте
Выступление отца девочек в суде было одним из самых эмоциональных – ван дер Меер несколько раз прерывался, не в силах сдержать слезы. Дочери Питера летели в самолете с бывшей женой Питера Ингрид – Питер развелся с ней за год до трагедии.
"Я хочу описать опустошение от своей потери и скорби, которое с каждым днем только увеличивается. Тишина становится еще тише. Боль никогда не ослабевает и становится больше. Единственное, что, быть может, способно принести мне успокоение, – это ясность, что произошло и почему.
Ровно за год до катастрофы я развелся с матерью своих дочерей. Тогда я потерял их впервые, по крайней мере, на половину времени, которое они проводили с матерью, – но они были у меня в оставшуюся половину. 17 июля 2014 года мои дочери исчезли из моей жизни навсегда, без единого "прощай", без единого объятия, без предупреждения. Они просто покинули меня.
17 июля я ехал домой с работы. Я заметил, что мне стали приходить сообщения, и мое сердце остановилось. Я кричал, я был в полном отчаянии. Я сразу поехал в аэропорт Схипхол, и там меня ждало то, чего я не хотел узнавать. Психологи, которые помогали таким же отчаявшимся родственникам, как я. Все члены экипажа и пассажиры погибли, как и мои три дочери. Мои три совершенно особенные дочки, с которыми вместе мы занимались всем тем, что делало меня счастливым. С которыми мы вместе смеялись, обнимались, играли в хоккей и футбол, болтали, катались на лыжах. Которым я заплетал косички. Которым я говорил "пока-пока", которых я мог успокоить, которые каждый день меня удивляли. В один момент я потерял все: свою жизнь и свое будущее. Все остановилось.
Я оптимист, я получаю удовольствие от жизни, я все время чем-то занят. У меня всегда было позитивное отношение к жизни, я пытаюсь его сохранить, но должен вам сказать, что это довольно сложно сделать, когда ты в один момент теряешь трех дочерей. Больше всего боли причиняет то, что я до сих пор не знаю точно, что и почему произошло. Вот почему сегодня я пользуюсь своим правом обратиться к суду. Я хочу правосудия. Я хочу, чтобы мои дочери не были забыты и продолжали жить.
Масштаб трагедии был огромен, на месте падения самолета царил хаос. Я был испуган, я был в отчаянии. Почему никому не разрешено поехать туда? Почему все занимает так много времени, ведь их надо убрать с жары, там же так жарко. Это был ад. Я даже был на грани того, чтобы самому отправиться туда.
23 июля первый самолет с телами погибших прилетел в Эйндховен, через шесть дней после катастрофы. Когда прибыл рейс с телом последней из моих дочерей, было 8 августа, прошло три недели после трагедии. Все это время все больше тел погибших идентифицировалось, и я в отчаянии думал: а что если Софи, Флер и Бенте так и не найдут? А если найдут, что от них осталось после падения с высоты в 10 километров?
И вот однажды раздался телефонный звонок, а потом в мою дверь постучал офицер, ответственный за связь с родственниками погибших. Софи удалось опознать. Мои девочки вернулись, и я мог сказать им последнее "прощай". Спустя пять дней раздался еще один звонок. Флер и Бенте также опознали, как и их мать. Мое сердце забилось, в душе, по крайней мере на какое-то время, наступил мир.
Теперь, когда их опознали, я мог их увидеть. Только мне и моей матери разрешили осмотреть тела. Сотрудник судебной экспертизы объяснил нам, чего ждать, когда речь идет об осмотре умершего пять недель назад человека.
За занавеской стояло три гроба, и мы с матерью смогли посмотреть на моих девочек. Сначала мы открыли гроб с телом Бенте, самой младшей. Ее тело сохранилось лучше всего: как сказала моя мама, "она спорхнула с неба, как бабочка". Я был счастлив увидеть мою самую милую младшую дочь. Затем настала очередь Флер. Она немного распухла, но ее можно было узнать без труда. Я сразу узнал родинку на ее ноге. Наконец Софи. Они сказали, что часть ее головы, затылок, найти не удалось. Но они так расположили ее в гробу, что я даже не заметил этого. На ее ноге были какие-то личинки, но я видел только Софи. Мы погрузили все три гроба в машину, и на короткое время я почувствовал огромное облегчение. Мои дочери вернулись, все три, и мне позволили взглянуть на них собственными глазами.
Теперь мы могли сосредоточиться на похоронах. Мы выбрали дату, это оказалось 25 августа. Ровно 14 лет после моей свадьбы 25 августа 2000 года. Казалось, что круг замкнулся. Отпевание и похороны были красивыми, запоминающимися и трогательными. Пришли все одноклассники и друзья Софи, Бенте и Флер. Мы выбрали нужную музыку, и я даже танцевал с друзьями своих дочерей. Это было прощание, которое мы постарались сделать максимально беззаботным и красивым для друзей моих дочек.
После похорон у нас дома стало гораздо тише, тяжелая утрата стала гораздо более осязаемой. Все больше места в душе занимало осознание того, что они никогда не вернутся. В это же время люди вокруг меня продолжали жить своей жизнью. Дети снова пошли в школу, а я смотрел, как они едут на велосипедах со своими папами и мамами, понимая, что уже никогда не смогу делать так же. Хоккейный клуб, где играли мои дочери, начал новый сезон. Мне так не хватало их тренировок по субботам, разговоров на бровке, их эмоций, когда они проигрывали. Я бы мог пойти туда, но что бы я стал там делать? Мне не хватало всего, что я делал вместе с дочками, делал для них.
10 октября 2014 года был день рождения Софи, первый после ее смерти. Пришли ее друзья, мы съели праздничный торт рядом с ее могилой. Мы же праздновали ее день рождения, а не годовщину смерти. Она навсегда осталась для нас 12-летней, даже сейчас, спустя 7 лет. С тех пор мы отмечаем только их дни рождения. 21 ноября – у Бенте, 26 февраля – Флер. Каждый раз к нам в эти дни приходят их друзья, и каждый раз накануне этого я думаю: придут ли они и в этот раз?
Пятое декабря, День святого Николая, и Рождество никогда уже не будут прежними. В этот день мы всегда оставляем три стула пустыми. С прошлого года мы больше не отмечаем этот праздник. Это детский праздник, а детей у меня больше нет.
Самым тяжелым днем для меня стал День отца. До крушения самолета я каждое 20 июня получал подарки от моих дочерей, завтрак в постель и любящие объятья. Думаю, многим это знакомо. Но теперь я отец без детей. День отца стал для меня одним из самых кошмарных дней в году, остается таковым вот уже 7 лет, и так будет всегда.
В 2014-м моим дочерям было 7, 10 и 12 лет. Сегодня им было бы 14, 17 и 19. Бенте мертва уже дольше, чем успела прожить. Она бы уже два года как была в старшей школе. Флер бы уже закончила школу, а Софи была бы студенткой. Но в последние 7 лет в моей жизни не было ни школы, ни школьных мюзиклов, ни выпускных, ни родительских собраний, я не видел, как они растут и познают мир. Каждый день отпечаток этого виден на моем лице. Когда в 8:30 утра я еду на работу и вижу школьниц, которые едут на уроки и улыбаются, я чувствую опустошение и боль. Я вижу многих ровесников Софи и Флер за рулем машин, они уже получили права. Может, это покажется малозначительным, но как бы я был горд сидеть рядом с ними в машине. Я бы хотел обсуждать с ними подростковые проблемы, смеяться вместе. Но моя жизнь остановилась, у меня больше нет будущего с моими дочерьми. Воспоминаний, которые я мог бы сохранить на будущее, не было и больше не будет.
Я не просто скучаю по своим дочерям: мне не хватает красок и страсти в жизни. Я не увижу, как они выходят замуж, у меня не будет внуков, они не будут навещать меня в старости. Как я проживу остаток жизни? Моя скорбь только растет с каждым новым днем. Пропасть, оставшаяся позади, растет, а душевные раны не заживают и никогда не заживут.
Я надеюсь, что этот суд даст четкий ответ на вопрос, что же на самом деле произошло. Я хочу знать правду. Было ли случившееся намеренным, было ли это ошибкой, кто стоит за гибелью 298 невинных людей, включая моих трех любимых дочерей. Я надеюсь, что у тех, кто виновен в случившемся, возникнет потребность выйти и рассказать об этом – чтобы они могли смотреть в глаза и не врать своим детям и внукам о том, что они сделали 17 июля 2014 года и почему. Если истина будет установлена, быть может, я смогу оставить хоть что-то из этого за спиной и двигаться вперед, чтобы моя жизнь перестала быть невыносимой. Это не вернет мне дочерей, а моя скорбь не станет меньше. Тишина вокруг меня будет становиться пронзительнее, а утрата – тяжелее".
Изначально текст опубликован на сайте русской службы Радио Свобода
