Бывший хабаровский журналист, блогер Алексей Романов снимал протестные акции в Минске 6 сентября и был задержан силовиками. Он отметил несколько новых тактик, которые применял ОМОН для задержания протестующих, и рассказал проекту Сибирь.Реалии о том, как можно им противостоять. По его мнению, реакция режима в Беларуси на протесты вновь ужесточилась.
Романова отпустили из полиции через несколько часов после задержания. По его мнению, ему просто повезло: российское консульство озаботилось судьбой другого задержанного журналиста из России, и их освободили вместе.
– При каких обстоятельствах вас задержали на митинге 6 сентября?
– Воскресный митинг, полиция перекрыла все в городе, оставила людям, по сути, одно-единственное место, где они могли бы все вместе собраться, – проспект Победителей. Он упирается в тот самый кордон, который еще две недели назад начали выстраивать перед президентским дворцом.
Все туда шли, все там собирались. Люди подходили к этому кордону, какое-то время стояли, говорили все, что они думают о тех, кто на той стороне, и возвращались. В этот раз марш был в два направления, люди шли к кордону и обратно. Но пошел дождь, поэтому все закончилось быстрее, чем обычно. Я из-за этого мало материала набрал, и поэтому нарушил простейшее правило безопасности в таких случаях – остался в числе последних, не ушел с большей частью протестующих.
Дальше начали выдвигаться эти хлопчики [ОМОН]. Сперва нас чуть-чуть отгоняли, потом отгоняли энергичнее, потом погнали уже быстро по этому проспекту. Мы бы спокойно убежали, потому что мы изначально держались на нормальной дистанции, на которой даже тренированным омоновцам догнать небольшое количество людей трудно. Мы спокойно убегали, когда перед нами выросла откуда ни возьмись цепь ОМОНа. Уже потом я понял, что, прикрываясь машинами, которые прикидывались сочувствующими протесту, кричали и два пальца вверх поднимали в виде знака "виктория", на расчищенное пространство на проспекте Победителей въехал автобус с ОМОНом.
Слева река, набережная, там никуда ты не денешься. Две встречные полосы самого проспекта разделены достаточно высоким забором, справа – это заграждение, его на ходу тоже не перепрыгнешь.
Когда я вдруг увидел омоновцев впереди себя, я подумал: "Боже мой, вот я лошара! Как я все-таки медленно бегаю, если они смогли эти 30-40 метров, разделявшие нас, пробежать, обойти нас и прижать к реке".
И только потом я узнал, что это была некая специально продуманная операция по захвату. Те нас гнали от кордона, а эти подъехали на автобусе и встретили. Нас как зайцев загнали, прижали к реке.
Мы, человек сто, оказались в ловушке: сгрудились в такую кучу у набережной, некоторые с этого пирса запрыгивали на лодки, потом прыгали в воду – спасатели их вытащили, а позже, как выяснилось, их арестовали за то, что они выполняли свою работу, спасали людей.
Оставшихся окружили, сжали, сдавили. Молодые девчонки начали кричать: "В сцепку!" Схватились руками, парней продавили за свои спины. Было пару раз на площади Независимости, что таким способом девчонкам удавалось спасти некоторое количество мужчин от задержаний, когда они брали их в свое кольцо. Но здесь никакого кольца не получилось: все было очень стремительно, силы были неравны – нас было человек 70-100, этих набежало человек 50-70.
Обычно врывалось маленькое количество ментов, они кого-то выдергивают, а здесь даже количественно силы были сопоставимые. Девчонки затолкали меня в кольцо, передо мной оказалась чья-то спина с рюкзачком, я, даже не спрашивая хозяина, затолкал туда камеру. Она говорит: "Что происходит?" Я: "Камеру убираю". "Понятно. Телефон мой убери".
Я успел, потом меня уже начинают крутить, заламывают руки. Я вспоминаю, что у меня еще и свой телефон есть, который не хотелось бы полиции светить – кидаю его на землю, кричу: "Девушка, девушка, телефон потеряла". Девушка, умница и красавица, к сожалению, не знаю ее имени, быстро сообразила: "Да, это мой телефон". Забрала, спасла, и моя техника в руки милиции белорусской не попала. По счастливой случайности через 15 минут после того, как меня свинтили, моя камера и мой телефон были уже у моих друзей.
Так вот почти всех парней быстро повыхватывали, растолкали по автозакам.
– Подобные спецоперации двойного захвата постоянно теперь применяются?
– Трудно сказать. До этого воскресенья полиция не позволяла себе хватать массово. Но, по ощущениям, нарастает, возвращается к состоянию начала августа уровень насилия. Тогда была попытка совершить очевидный блицкриг полицейский, всех разогнать, всех разгромить, поэтому была стрельба, были гранаты, но у них тогда не получилось.
С 13 августа они оставались в растерянности: есть потрясающие кадры, как люди приходят к Дому правительства на главной площади, площади Независимости, и кажется, что все, какой-то запас, ресурс, лимит на насилие исчерпан, больше они ничего делать не могут и, может быть, не будут. Первую неделю после полиция вообще никак себя не проявляла, стояли тихонечко в стороне и носа не казали. Потом опять стали вести активно, осмелели.
Три недели назад они вновь начали проявлять себя на каких-то маленьких акциях по будням, но в воскресенье подобного винтилова не было. В тот день, когда был день рождения Лукашенко, полиция впервые попробовала помешать большому воскресному митингу – перегородили проспект Независимости, выставили кордон: машины с какими-то штуками, люди стоят на них сверху, по картинке прямо в духе фильмов "Безумный Макс".
Поэтому и в то воскресенье, 6 сентября, ожидалось, что будут демонстрировать силу. Так и получилось: людей пытались отсеять на подходах, они для этого всегда вырубают метро в центре, вырубают связь в центре, с общественным транспортом черт-те что начинается, поэтому большая часть людей на эти митинги добирается пешком. Колонны, которые формировались на окраинах и шли к центру, столкнулись еще на подходах с попыткой ОМОНа их задержать, разогнать. Но пока люди прибывали, их было много, полицейские не высовывались. Ударили, когда люди начали расходиться, по хвостам – это они сделали впервые. Большой "хапун" был ближе к президентскому дворцу и в начале проспекта Победителей.
Как дальнейшие события показали – захват Колесниковой на следующий день и тому подобное – это они показали, что восстановили свои ресурсы в части возможности применять насилие, свою готовность к этому. Может быть, перегруппировались и отдохнули. А, может, получили моральную и даже кадровую поддержку, скорее всего, со стороны России.
Также все больше каких-то мелких фактов указывают на присутствие других, по-видимому, иностранных силовиков в стране. Это подтверждает то, что в минувшее воскресенье и дальше (8 сентября, например, когда женщины вышли в поддержку Марии Колесниковой) протестующих, даже женщин, давили, громили. Эти кадры гестаповские многие уже видели – женщины стоят, прижавшись к стене, перед ними какие-то мужики в форме, которой до сих пор здесь не было, с поведением, которого до сих пор здесь не видели.
Есть ощущение, что это какие-то новые люди. И в то воскресенье, 6 сентября, и за пару дней до этого люди не единожды сталкивались с каким-то новым поведением каких-то новых силовиков в непонятной новой форме и даже без формы. Сильное ощущение, что это какие-то приезжие. А поскольку трудно предположить, кто это может быть, кроме России, то, скорее всего, из России.
Кроме того, (опять же, это надо перепроверять), но несколько раз были сообщения от очевидцев, что иногда эти новые силовики выходили из автобусов с русскими номерами, что приехали сюда на русских машинах.
– А вас винтили белорусы?
– Трудно сказать. Они же не представляются. Те, которые устроили нам засаду и отрезали путь к отступлению, были в здешней белорусской полицейской форме – полностью в черном, черные балаклавы. Таких мы здесь видели, знаем, вели себя они сравнительно миролюбиво.
А вот те, которые гнались за нами и которые нас винтили, вели себя немного иначе. Во-первых, были в гражданской одежде – типичные "тихари" в гражданке: капюшон на голове, кепка, маска, только глаза видны. Они были жестче, грубее.
Мне трудно сказать, может быть, и это тоже были белорусские менты. Но от обычного ОМОНа в форме они отличались.
– Что было после задержания? Куда привезли?
– Меня тащили двое в гражданке, завернув мне две руки, разочек дали мне по затылку, типа вниз смотреть, голову не поднимать. Не били. Рядом при этом ведут людей просто под ручку. Те, которые ведут под ручку, – в форме. А те, которые неизвестно зачем винтят, – в гражданке. Это различие даже на фото заметно. Ощущение, что эти в гражданке злее, дурнее, чем обычные омоновцы. Хотя до сих пор все примерно одинаково себя вели.
Нас посадили в автозак, вежливо, спокойно. Велели куда-то в кучу бросить рюкзаки, телефоны. В Беларуси автозаки не как в России: там большое общее пространство, как автобус, а здесь это большая будка зеленого военного цвета, изнутри разбита на много маленьких пеналов, ячеек, куда запирается по два-три человека. Только у нас, в торце, восемь человек вмещалось.
Спокойно доехали, нам включили вентилятор, свет, мы не страдали. 45 минут нас катали, выгрузили в спортивный зал отделения милиции Первомайского. Забавно, что даже окна и входные двери там с решетками, то есть заранее предполагалось, что его можно использовать для концентрации задержанных. Бывает концлагерь, а это концспортзал.
Нас там было 53 человека. Из этих 53 семеро оказалось несовершеннолетних, их тут же отделили, каждого сводили, видимо, на беседу, а через пару часов после задержания увели к родителям. Масса людей, волонтеров, родственников ждали у здания, встречали.
Там же выяснилось, что повязали еще и четырех девушек. До сих пор просто так девушек не хватали. То есть с этого воскресенья режим показывает, что этот патриархальный баг здешней системы, когда женщин бить нельзя, уже перестает работать. Они показали, что будут и бить, и винтить.
Дальше стандартная процедура: тебя слегка обыскивают, похлопали по бокам, попросили вытащить все из карманов, снять ремни, шнурки, часы, дали пакетик положить все это. Затем в куче, что они привезли в автозаке, велели найти свои сумки, убрать туда.
Потом фотографировали, причем очень странно: чувак снимал нас на видео на телефон, спрашивал: вы кто, что вы, год рождения. А потом делал несколько снимков, но не в профиль и анфас, а снимал наискосок сверху с разных ракурсов. Видимо, эти снимки собираются применять для опознания с помощью камер видеонаблюдения, которые сверху смотрят.
Последняя процедура – ты приходишь к каким-то следователям, они оформляют на тебя протокол. Протоколы были у всех одинаковые, одна и та же статья: "активно принимал участие в несанкционированном мероприятии, кричал "Жыве Беларусь".
Из-за того, что нас было много – 50 с лишним человек, – история затянулась с восьми вечера почти до двух ночи. Потом зачитали список, и примерно 40% задержанных в нем оказались. Мы не смогли понять логику, рецидивисты туда попали или те, кто первый раз угодил. Даже часть девушек в список попала. Их явно передавали с рук на руки в какое-то другое ведомство – грузили в автозак и везли в изолятор временного содержания или в СИЗО.
Я не слышал, чтобы в последние дни присуждали большие сроки, но не потому, что они добрые. Они просто не хотели повторения ситуации от 9-11 августа, когда в своем рвении полицейские нахватали столько людей, что потом сами же не могли их разместить, некуда было девать. В итоге ужасы жестких захватов дополнились ужасами из-за перенаселенности камер. Им приходилось на ходу импровизировать, создавать эти концлагеря.
– А в вашем "концспортзале" было где прилечь?
– Нет, прилечь нам никто не позволял. Когда нас привели, вообще заставили стоять лицом к стенке – которая вся в логотипах "Динамо". Потом стало попроще: мы повернулись. Вдоль всей стены стояла длинная скамейка, выступ, при желании можно было прилечь, мы сидели.
Вопрос воды быстро решили – своей воды они, разумеется, не дали, но у задержанных были с собой бутылки с водой, их собрали, сходили, набрали воду. С таблетками тоже сразу решалось. В принципе, не заставляли избавляться от таблеток, складывать их в мешочек. Показалось, что те люди, которые хватали нас на улице, и те, которые затем взаимодействовали с нами (за исключением следователей), будто бы разную зарплату получают. Те проявляли рвение, как будто за что-то существенное задницу дерут, а этим задницу драть не за что, они спокойно делают свою милицейскую работу. Какой-то злобностью, идеологической заточенностью и рвением отличались те, кто хватал, и те, которые оформляли протоколы.
– Но следователи точно были белорусы?
– Да, несмотря на совершенно циничное отношение к закону, к любым процедурам юридическим, законы местные они знали хорошо. Чувствовалось по какой-то натасканности в названиях статей, рука набита – отлажено, как на конвейере, чувствовалось, что они этим занимаются давно.
– А их озлобленность точно идеологическая была? Может, устали, работы-то прибавилось?
– Мы об этом спрашивали: что, ребята, сильно устали? "Да, устали". Но по их оговорочкам чувствовалось, что там накрутка была идеологическая: "От таких, как вы, спасаем страну". Или: "Вас жалеют, а вас бы, врагов... Что-то с вами бы еще [сделать]". Чувствовалось, что они видят в нас не тех, кто заставляет их месяц работать без сна и отдыха, а нечто большее.
– Что рядовые участники протестов говорят сейчас про его мирный характер? Изменилось отношение, не разочаровались в формате ненасильственной борьбы?
– Российская публика не может понять, как выглядят настроения в Беларуси. Даже после всех этих ужасов с задержанием Колесниковой, после этого позорища очередного в виде уголовного преследования наша российская публика не может понять настроения белорусов.
Мирный характер протеста – это для белорусов абсолютно принципиально, это необсуждаемая история. Они будут придумывать какие-то хитрые партизанские методы, злить, выводить из себя, но речь о том, что мы будем кого-то бить, применять какое-то насилие, что-то поджигать, даже не идет. Это за пределами обсуждения, причем любого уровня конспиративности. Двадцать человек об этом говорят, пять человек или двое шепчутся в уголке, придумывая какую-нибудь партизанскую акцию, – но я вам руку даю на отсечение, они не будут обсуждать вопросы насилия.
Я не совсем могу сам, как гражданин России, понять, почему это настолько принципиально для белорусов. Но это абсолютная ценность. Может быть, потому, что люди хотят себя настолько отделить от власти, которая как раз этим насилием пользуется.
Здесь помнят разгон в 2010 году, здесь помнят людей, которые пропали без вести, здесь помнят все и категорически не хотят смешивать себя с той стороной. А смешать себя с той стороной, сделать себя похожими на ту сторону – это прибегнуть к насилию. Принципиальное всеобщее и до сих пор ни в коем случае не поставленное под сомнение общее мнение, решение, принцип – никакого насилия.
– Какие вопросы сейчас чаще всего обсуждают белорусы?
– Сейчас общественность, очевидно, переваривает два важных вопроса. Вопрос номер один: после того как власть вернулась к самым суровым полицейским практикам, пытается силой затушить протест, что делать? Как себя вести? Как реагировать и какие новые формы искать? Потому что какие-то небольшие митинги и шествия теперь будут, вероятно, разгонять. Что может прийти на смену?
Второй вопрос – надо осмыслить теперь уже очевидную для всех попытку России воспользоваться ситуацией и отнять суверенитет Беларуси. Что с этим делать? Какие выдвигать лозунги и какое поведение брать в качестве образца? Как этому противостоять и как к этому относиться? Россия сейчас становится, к сожалению, темой номер один. Даже не Лукашенко, Лукашенко уходит на второй план.
– Вопрос стоит больше, как противостоять? Как относиться к российскому вмешательству уже ясно?
– Нет, решают в том числе и как относиться. В подавляющей массе своей белорусы настроены, пока еще настроены, к России, к русским, к гражданам России очень доброжелательно. Настроений а-ля Украина образца 2014 года здесь нет и близко. Но все это может меняться. Эта скотина может поссорить два народа, но народ Беларуси не хочет этого. Они очень ценят свое хорошее отношение к русским, не русских к ним, кстати, а именно свое отношение к русским. Им нравится жить с русскими в мире, им нравится считать, что русские – это нормальные ребята, им нравится видеть в них брата. В конце концов, второй государственный язык – русский. И ссориться с нами из-за этого человека из бункера они не хотят.
– А какой именно поддержки от россиян они ждут?
– Хотя бы митингов. Даже, наверное, просто слов.
В каком-то интервью человек прямым текстом говорит: "Я понимаю, что есть народ России и есть власть. Я живу в Беларуси, я прекрасно знаю, что народ сегодня в России на власть повлиять не может. Но что может сделать народ – это хотя бы сейчас продемонстрировать нам свою позицию, чтобы у нас не было сомнений, поддерживает он свою власть [в намерении влиять на ситуацию в Беларуси] или нет. Покажите нам, что вы не поддерживаете свою власть, тогда мы будем понимать, что когда здесь появляются какие-нибудь русские танки – это не русский народ, это русская власть, на которую русский народ повлиять не может".
Но народ русский, по их мнению, должен об этом сказать, должен заявить, сказать, что его позиция не совпадает с позицией власти.
– При этом белорусы знают, что и в России за пикеты задерживают и арестовывают?
– Конечно же, знают. Россия повторяет Беларусь с небольшим лагом в несколько лет. Сейчас в России ситуация чуть попроще, чем была в Беларуси полгода назад. Они все знают.
Они не ждут чудовищных митингов миллионных в Москве, они не просят свержения Путина. Они просят, чтобы мы нашли какой-то способ показать. Давайте уже думать, какой мы найдем способ, как продемонстрировать, что народ в этом отношении не поддерживает власть, что русские люди не хотят поглощения Беларуси, что русские люди хотят видеть Беларусь отдельным, независимым, вольным государством. Если русские люди это признают, то они посчитают это поддержкой.
– Недавнее интервью Лукашенко Симоньян белорусы обсуждают?
– Его растащили на кусочки и в текстовом варианте, и на видео – наилучшее рвотное средство на сегодня в Беларуси. Конечно, это отвратительная штука.
Но им плевать на Симоньян, это мы беспокоимся по ее поводу. Белорусам нет дела до какой-то там негодяйки из России, их интересует свой собственный негодяй.
– А обвинения в том, что протестами управляет кто-то из-за границы, проплачивает их?
– А вот это их забавляет. Опять же, как веселятся? Знаете, это веселье с примесью стыда можно отчасти сравнить с нашими чувствами, когда Борис Николаевич Ельцин по пьяни откалывал какие-то номера, которые заставляли нас краснеть. Когда он выставлял себя совсем с нехорошей стороны, позорил и страну тоже: то оркестром руководил, то на колесо самолета писал, то еще какую-то чушь по пьяни совершал в международных своих поездках. Лидер твоей страны делает что-то плохое, а стыдно тебе.
Они понимают, что объективно это на руку революции, потому что смешной правитель – слабый правитель. Но пока тень от Лукашенко падает на всех белорусов. Это мотивирует, но и вызывает непростые чувства.
Полностью интервью с Романовым опубликовано на сайте Сибирь.Реалии
