Житель Мариуполя Алексей Симонов вывел из города более 100 человек. В середине марта это можно было сделать на собственных автомобилях либо пешком, но всегда – на свой страх и риск под обстрелами.
Ведущий массовых мероприятий Алексей Симонов 21 марта, когда обстрелы стихли, объявил, что хочет выходить из города пешком. С ним пошли больше сотни человек – с детьми, с вещами и домашними животными. Колонна вышла утром 22 марта в сторону Мангуша – города в 19 километрах на запад от Мариуполя. Там люди рассчитывали сесть в автобусы – вице-премьер Ирина Верещук объявляла, что из поселка автобусы выезжают на подконтрольную Украине территорию каждый день. Но никаких автобусов в Мангуше не было. И людям пришлось пройти еще 15 километров до Камышеватого. Там местные жители помогли мариупольцам выехать в Запорожье. Из 117 человек, вышедших из Мариуполя, на подконтрольную Украине территорию в итоге добрались 70. Остальные поехали к родственникам в Россию, а одного мужчину на блокпосту забрали российские военные.
Сейчас друзья называют Алексея Симонова Моисеем. В эфире Настоящего Времени он рассказал, как удалось вывести такое количество людей.
— Объясните, почему люди согласились с вами идти? Как вообще вы людям рассказали, что будете выходить? Как призвали их к этому?
— Большинство людей, которые вышли со мной, были весь месяц со мной в убежище – это импровизированное убежище, его нам предоставил спортивный клуб "Стимул". Это полуподвальное помещение спасло очень много людей. За все время с 22-го числа у нас не погиб ни один человек.
Когда мы уже собрались, мы ждали, чтобы хоть как-то сместилась линия фронта, чтобы мы могли выйти. Я объявил, и из близлежащих домов тоже присоединились к нам люди. И мы пошли, потому что оставаться практически уже не было сил.
— Сколько у вас заняла дорога?
— Первый участок пути занял около пяти часов. Дальше было чуть-чуть легче: когда вокруг нет стрельбы, нет канонад – идти намного проще. А вообще, за три дня мы добрались до Украины, до Запорожья. Спасибо всем, кто нам помогал.
— А вам буквально приходилось выходить под обстрелами? Они не прекращались?
— Да.
— Это были обстрелы по дорогам?
— Это обстрелы по всему городу. Наш город Мариуполь утюжили начиная с 24-го [февраля] очень плотно. Например, мы в своем районе военных как таковых российских и "дэнээровских" не видели по одной простой причине – они туда не заходили. Они просто расфигачивали нас минометами, авиабомбами, артиллерией. Возле убежища у нас было пять воронок, к нам падало шесть бомб. Почему пять воронок – потому что одна бомба попала просто в трансформаторную будку и выровняла ее под ноль.
— Вы проходили через российские блокпосты?
— Да. Но это трудно было назвать блокпостами – это просто небольшие посты по два-три человека с автоматами. Благодаря тому, что нас все-таки очень много шло – женщины, дети, домашние животные – и мы шли очень длинной плотной колонной, я думаю, поэтому они нас особо не трогали. Плюс вспомните, 22 марта они еще пытались выглядеть ангелами и спасителями. Поэтому они были предельно вежливы.
— А это изменилось потом?
— Насколько я знаю со слов людей, которые выходили позже, да, это изменилось. Когда маски сняты, уже можно не притворяться. Когда нет приказа быть хорошими, уже можно мародерствовать и делать все что угодно без оглядки на свое командование.
Но когда мы проезжали именно блокпосты, когда уже ехали к Запорожью, очень большая разница была между российскими постами и блокпостами "ДНР". На российских блокпостах солдаты выполняли то, что им сказали: им сказали обыскивать, раздевать, проверять телефоны – они это делали. А "дээнэровские" блокпосты, конечно, – это просто сгустки ненависти, где люди за что-то кому-то хотели отомстить, они отыгрывались на нас. На одном из блокпостов из-за того, что у меня на пальце остался мозоль от щепки, пока я рубил дрова, меня чуть не расстреляли, сказали: "Наверное, ты стрелял из автомата". Один из них дал очередь у меня над головой. Просто ему не понравилось, и все.
— То есть даже за мозоль на руке тебя могут убить?
— Да, могли. Сейчас, я думаю, еще сложнее. Вы же видели, они все перекрыли, не дают людям выезжать. Очень много тогда было вопросов риторических: "Зачем вы едете в Украину? Сейчас мы все равно туда придем. Зачем вам Запорожье? Мы со дня на день туда придем". Наше дело было – мотать головами и не поддаваться на эти провокации. Нас об этом попросили ребята-волонтеры, которые нас забирали. Благодаря этому мы и выжили.
— То есть максимально не проявлять эмоций по поводу того, что вы сами чувствовали?
— Да. Да – да, нет – нет. Не спросили – молчим. Все.
— Правда ли, что на российских блокпостах среди российских военных вы видели представителей совсем разных национальностей? Можно сделать вывод, что там служат люди буквально со всей России?
— Вся Россия. Удмуртия, казахи, чечены, были, возможно, буряты. Это очень видно было, что собрали абсолютно разных со всей России. Были и с акцентом как из Курска, было "гэкание", похожее на наше мариупольское, но курское. Откуда смогли, оттуда подтянули всех.
— Одного человека, который с вами выходил, забрали. За что? Вам известно сейчас о его судьбе?
— Его судьба мне сейчас неизвестна. Этот человек выезжал с нашими ребятами-волонтерами, которые нас забирали. Он не выходил со мной аж с Мариуполя – он выезжал с ребятами, которые нас спасали, волонтеры. И его забрали за то, что у него была переписка в телефоне с военными. Он ее, к сожалению, не удалил. Его забрали и отвели куда-то. Его судьба на данный момент мне неизвестна до сих пор. Хотя ребята, которые нас вывозили, как могли уговаривали, но им сказали: "Нет, вы его плохо знаете", – и забрали.
