Неделю назад на свободу в Беларуси после 17 месяцев тюрьмы вышла политзаключенная Наталья Херше. Гражданка Швейцарии была осуждена на 2,5 года колонии строгого режима из-за того, что на акции протеста против Лукашенко 19 сентября 2020 года сорвала с омоновца балаклаву. За это ее обвинили в сопротивлении сотруднику органов внутренних дел (часть 2 статьи 363 УК), а также в том, что она нанесла ему царапину. Суд постановил взыскать с Херше моральный ущерб в 1000 белорусских рублей ($389) в пользу потерпевшего 22-летнего сотрудника ОМОНа Сергея Кончика.
В интервью белорусской службе Радио Свобода Наталья рассказала, что "нисколько не раскаивается" в том, что сделала, и поделилась, что пережить тюрьму в Беларуси ей помогла вера.
Херше родилась в Беларуси, но более 12 лет живет в Швейцарии. В 2020 году она приехала на родину в отпуск на 10 дней: он как раз пришелся на период президентских выборов и массовых протестов против их фальсификации. После того, как Наталья вышла на свободу, она снова вернулась в Швейцарию. Почему ее выпустили досрочно, власти Беларуси не сообщили. Сама Наталья говорит, что не писала прошение о помиловании.
— Как вы сейчас себя чувствуете? Как вас встретили дома?
— Сейчас с каждым днем все лучше. Прихожу в себя, так сказать, после такого большого события, привыкаю к другой реальности. Я встретила в аэропорту мою дочь. Конечно, мы обнялись, плакали. Было очень эмоционально. Очень приятно было спать на толстом матрасе, где ничего не жмет, ничего не впивается тебе в бока. Это было очень все приятно. К сожалению, ванну я еще не приняла – только душ. Ванна – это удовольствие мне еще предстоит.
— Вы не жалеете о том, что сделали, с учетом того, что с вами произошло? Не раскаиваетесь?
— Я нисколько не раскаиваюсь, что произошло то, что произошло. Я еще раз удостоверилась в том, что выбрала правильную сторону – оппозиционную власти, оппозиционную существующей диктатуре. И по-другому никак быть не может. Власть Беларуси основана на лжи и фальсификации – это я заявляю ответственно. А это идет в корне вразрез с моими человеческими представлениями о государственной власти. Поэтому я должна была принять участие в выражении своего мнения относительно выборов 2020 года. Я нисколько об этом не жалею и говорю, говорила и буду говорить: выборы были сфальсифицированы.
Министерство информации Беларуси заблокировало доступ к сайту телеканала "Настоящее Время" на территории страны. Официальной причиной названо "распространение гиперссылок на материалы, признанные экстремистскими". Жители Беларуси могут читать и смотреть материалы Настоящего Времени через VPN, в телеграме и других соцсетях, а также с помощью зеркала.
Если бы на протесты вышли все, мне кажется, могло бы и по-другому что-то быть сейчас, в данный момент. Если бы каждый почувствовал в себе ответственность, что от его голоса тоже что-то зависит, что он тоже может повлиять на исходный результат, то, возможно, сейчас было бы по-другому в Беларуси.
— Почему вы стащили с омоновца балаклаву? Можете объяснить?
— Я не знаю, не могу сказать. Скорее всего, из-за возмущения, из-за протеста мне было важно увидеть его открытое лицо, а не защищенное этой балаклавой. Наверное, поэтому я сделала это. Я не могу сказать, что это было запланированное действие – снимать балаклаву, нет.
Надо было либо вообще не трогать, либо делать до конца и правильно, больше сил придать этому движению, чтобы балаклава осталась у меня в руках. Если бы я это действительно сделала, то у него бы не было возможности потом оболгать меня – то, что я нанесла ему царапину.
— Что вы вообще думаете об этом человеке, как вы к нему относитесь?
— В первое время особенно у меня было возмущение: как можно вообще, как можно такое делать, как? А на судебном процессе я заметила, когда уже все вроде бы кончилось (я видела только его профиль): он повернул ко мне голову, и мне показалось, что это движение было таким робким, боязливым. Я не знаю зачем, но, наверное, он хотел посмотреть на меня. Я почувствовала его страх, он все-таки боялся, и наверное, и сейчас боится. Я думаю, что он в какой-то степени понимает и осознает свою ошибку. Но, может быть, это мне так кажется, я не знаю.
Я рассуждаю так. Человек находится в системе. Система заставляет его это делать. Если он этого не будет делать, он вылетит из системы. Человек принимает решение, человек принял такое решение – быть с этой системой. То есть в принципе он может себя, конечно, оправдать массой обстоятельств. Но все ведь зависит от того, насколько ты человек, насколько ты можешь это сделать. Ты можешь солгать? Ты можешь лжесвидетельствовать на процессе? Либо ты можешь, либо ты не делаешь этого, отказываешься. Все зависит от того, насколько крепок человек – духовно в первую очередь. Если он слабый, значит, он слаб.
Я сомневаюсь, что он идейно подкованный в плане того, что он полностью согласен с проводимой в Беларуси политикой. Надо быть совсем уж однобоким, чтобы верить тому, что говорит диктаторский режим. Совсем уж черствым, чтобы совсем не видеть очевидного.
— Вы бы хотели, чтобы он однажды оказался на вашем месте в зале суда? На скамье подсудимых?
— У меня были [мысли] о возмездии в первое время, что он должен тоже посидеть, хотя бы такое же количество времени в тюрьме как минимум. Но я много читала духовной литературы, находясь уже в Могилеве, то есть в последние месяцы моего содержания в тюрьме. И поняла, что вряд ли буду настаивать на этом.
— Какие условия у вас были в тюрьме? К вам как-то по особому относились?
— Меня, конечно, шокировало отношение сотрудников ЦИПа (Центр изоляции правонарушителей для административно задержанных на Окрестина в Минске – ред.) ко мне. Одна из надзирательниц, женщина, я ее запомнила: я слышала, как она говорила, когда я вызывала кого-то, чтобы включили свет (мне было недостаточно света для чтения книги) – так вот, я слышала, как она в нервах говорила: "Меня эта Херше достала, я ее опущу".
Не то что меня это напугало, но это была одна из причин для написания жалобы, что "я прошу вас разобраться, что она имеет в виду под этими словами". А когда у меня была готова уже жалоба и я хотела ее отдать, открылась дверь и вошел один из сотрудников, мужчина. Я сказала: "У меня жалоба, которую я хотела бы передать". А он мне, указывая пальцем на туалет, сказал: "Вон там почтовый ящик находится". То есть я должна бросить жалобу туда.
Но это все были словесные угрозы. И по поводу вот этого вот "опускания" и грубого разговора со мной одного из надсмотрщиков я тоже писала жалобы. Но, естественно, им ничего за это не было.
— А другие заключенные как к вам относились?
— Когда я зашла, мы начали знакомиться, оказалось, я вообще одна "политическая" на всю камеру. Я почему-то думала, что буду среди политических. Нет. Оказалось, что одна сидит за ножевое ранение – женщина в возрасте. Другая – за какие-то махинации, обман. Третья – по статье 174 – это неуплата алиментов. Вот такого рода были соседи. И, в общем-то, я подумала: "Ну это ведь тоже люди". Да, я вся против лжи и фальсификаций, и мне очень трудно с теми, у кого причина попадания в тюрьму – это махинации и обман. Вот это для меня было самое сложное – найти общий язык с такими людьми. Хотя и с такими тоже нормально, как оказалось, мы вообще общаемся.
Каждый рассказал свою историю или приблизительно как-то, узнали мою. А я сильно не убеждала никого, как есть – так есть. И когда узнали мою историю, та женщина, которая сидела за ножевое ранение, сказала, чуть ли не руками всплеснула: "С ума сойти! Надо оно тебе было такое?" Эта женщина сама по себе была неплохая, но там везде присутствует алкоголь, в большинстве случаев в таких ситуациях.
— Что вы вспоминаете о тюрьме? Были у вас там какие-то радости?
— Я там вспоминала про свои замечательные завтраки. Я в принципе завтраку радовалась и в тюрьме, всегда его любила. Завтрак для меня – это чуть ли не святое. Мне, конечно, немножко не хватало, но я наслаждалась даже тем завтраком. И пусть он был жидкий завтрак, но все равно это завтрак. Даже если в тюрьме – это же завтрак, и я радовалась в любом случае этому событию. Пусть мелкое, пусть совсем не значимое, но я говорю: "В тюрьме было много радостей, много, но они все маленькие были".
Я радовалась апельсину, когда я его ела после дневной прогулки. Я радовалась яблоку, которое я ела после восьмичасовой вечерней проверки. То есть я ела по одному яблоку и по одному апельсину, и мне было приятно, я ждала этого. Либо в четыре часа я себе делала кофе, а потом занималась спортом. Ну а чему еще радоваться? Когда наступало время отбоя и ты можешь просто вытянуться в горизонтальном положении – это ведь тоже радость. И я радовалась, это было приятно – такие мелочи.
— Что вам помогало за решеткой?
— Для меня это вера. Вера мне всю жизнь помогала, и там она была основополагающим, так сказать, тем, что мне давало силы. Очень поддерживали слова из Библии: "Но если и страдаете за правду, то вы блаженны; а страха их не бойтесь и не смущайтесь" (Первое послание Петра 3:14 – ред.).
— Вы представляете, чем будете заниматься в будущем, после тюрьмы?
— Я себе предполагала, чем я буду заниматься, даже находясь в тюрьме. Первое, основное направление – мне хотелось бы пойти на подготовительный курс, связанный с gestalterische, искусством. Мне хочется просто раз пережить то, что я должна была в принципе пережить в детстве, посещая художественную школу. Мне хочется просто окунуться в эту жизнь искусства. Я абсолютно уверена, что там меня ждет очень много открытий, очень много нового и, возможно, очень захватывающего. Чего-то, что мне понравится, чем мне захочется заняться более серьезно. Я просто хочу насладиться этим временем, хотя и в таком возрасте. Получить то, что я должна была много лет назад получить, еще в детстве. Это первое.
Потом – английский, мне его недостает всю жизнь. Я шесть месяцев уже занималась с частным репетитором, и были какие-то результаты, но отсутствие общения и вообще отсутствие в жизни английского языка привело к тому, что я все забыла. В любом случае мне хотелось бы, конечно, заняться английским. Думаю, что это будут два дела, которые я бы хотела осуществить.
— Вы планируете участвовать в работе белорусской оппозиции?
— Мне звонила Светлана Тихановская, мы с ней договорились, что когда она будет совершать поездку в Берн, мы встретимся. Я с удовольствием с ней встречусь. Но буду ли я участвовать? Нет, я с удовольствием, но, мне кажется, я не политик. Что я могу? Есть вот такие сомнения у меня.
