Госдума единогласно приняла в первом чтении законопроект о контрсанкциях. Одновременно с этим депутаты приняли поправки в уголовный кодекс, которые вводят ответственность за исполнение иностранных санкций. Второе чтение состоится в среду, 17 мая.

Изначально депутаты предлагали радикальный вариант, в котором был запрет на поставки американских лекарств. Но теперь решено исключить из законопроекта конкретику: решать, в чем будут выражаться контрсанкции, будут президент и правительство. Ограничительные меры в отношении России были введены США за аннексию Крыма, поддержку сепаратистов на востоке Украины и предполагаемое вмешательство в американские президентские выборы.

Почему депутаты отказались от радикального варианта законопроекта и зачем они хотят дополнить уголовный кодекс, Настоящему Времени объяснила политолог Екатерина Шульман.

— Под кого и для кого разработан этот законопроект о контрсанкциях?

— Для президента и правительства Российской Федерации. Он дает возможность реализовывать полномочия, которые у них были и без этого закона, и которые они успешно применяли, например, при введении так называемых продуктовых контрсанкций в августе 2015 года.

— Если у президента и правительства и так были эти полномочия, для чего это показательное выступление?

— То, что с правовой точки зрения этот законопроект избыточен, все более или менее понимают. Но если бы проект был принят в том виде, в котором он был внесен для первого чтения, это была бы декларация о намерениях: исполнительная власть, правительство не смогло бы ничего не сделать.

Если будет принята та версия, которая была продемонстрирована на заседании совета по законотворчеству на прошлой неделе, то этот вариант текста не обязывает никого ни к чему вообще. Это то, что в Думе деликатно называется "рамочным" законопроектом. Такой проект, в котором, кроме рамки, ничего и нет.

Это было нужно, чтобы показать, что Дума тоже участвует в определении направления внешней политики, а не просто так стоит в сторонке и исполняет указания, а сама раздает их. В полной мере этот замысел не реализовался, но попытка была сделана.

— Кто пролоббировал убрать эту конкретику?

— Я думаю, что тут действовали три фактора. Общеполитический: не совсем дело Думы в нашей политической системе принимать такие масштабные внешнеполитические декларации, это дело президента. Тут можно даже опечалиться – хотелось бы увидеть более полновесный и полновластный парламент. Но текст законопроекта был настолько плох, что жалеть тут не о чем.

Вторая причина – слишком большое количество отраслей затрагивал первоначальный текст, и они все пошли в правительство жаловаться, что им угрожают, мешают и потенциально закрывают от них внешние рынки. И для атомной промышленности, и для авиационной, и для металлургической это не подарок. Даже разговоры об этом им совершенно не нравятся. Тут было коллективное давление разных отраслей.

И третий фактор, значение которого не стоит приуменьшать – это общественное мнение, это давление организованного гражданского общества. Это то, что делали НКО, это то, что происходило в Общественной палате, петиции, социальные сети, такой поддерживаемый, стабильный и достаточно высокого уровня публичный шум, который в дополнение к первым двум факторам пугает инициаторов и показывает им, что не только они вызвали недовольство влиятельных групп интересов, но и граждан тоже раздражают, а это совершенно некстати сразу после выборов.

— Сегодня Госдума приняла поправки в уголовный кодекс, которые тоже касаются санкций.

— Именно по причине такого решительного отступления в основном вопросе нужно было проявить решимость в вопросе дополнительном. Я вижу, что этот законопроект был внесен 14 мая, а 15 мая принят в первом чтении. Я с печалью отмечаю возвращение практики ускоренного рассмотрения законопроектов, с которой этот созыв боролся, и небезуспешно.

Что касается самого текста – он коротенький, дополняет подпунктом 284-ю статью УК России, это та часть УК, где есть статьи "шпионаж", "государственная измена", "вооруженный мятеж", разнообразный экстремизм, возбуждение ненависти либо вражды и нарушение гостайны. Теперь там будет статья 284.2, которая будет говорить о том, что соблюдение санкций наказывается до четырех лет лишения свободы.

Проект состоит из двух пунктов, из них понятен только второй – это попытка наказать тех, кто общается с иностранной прессой, может быть, общественными организациями, органами власти, в результате чего возникают санкционные списки. Если вы призывали кого-то внести в эти списки или что-то писали на эту тему – можете пройти по этому пункту.

Люди, которые этим занимались, по крайней мере публично, такого рода консультации предоставляли, они уже давно не в России. Из тех, кто в России, можно вспомнить только Алексея Навального, который писал в начале всей этой санкционной истории колонку в The New York Times (текст "Как наказать Путина" опубликован в марте 2014 года – НВ), где призывал внести в санкционные списки олигархов, близких к президенту. К нему это может относиться.

Первый пункт малопонятен, и он не нравится большим корпорациям, причем как иностранным, работающим в России, типа Coca-Cola, так и нашим, таким как "Сбербанк" и ВТБ, потому что в Крыму, например, никакие российские компании не работают – только специально созданные для этого юридические лица. Ни один банк не имеет там отделений, туда не летает "Аэрофлот". Это можно трактовать как исполнение санкций.

Тут, несмотря на ускоренный порядок, корпорации в состоянии защитить себя и своих сотрудников от приставаний еще и по этому поводу. Это раздел уголовного кодекса, дела по которому могут быть подведомственны ФСБ, поэтому никто не захочет, чтобы к ним приходили еще и из-за этого. Чтобы к "Сбербанку" пришли еще и спрашивать "а почему вы исполняете санкции?". Им это не понравится, им это не нужно, поэтому по первому пункту можно ожидать каких-то изменений либо сейчас, либо после принятия. Написано достаточно невнятно, и это плохо. Невнятность написания, особенно в уголовном кодексе – это плохо.