Первой женщиной-президентом на постсоветском пространстве была Вайра Вике-Фрейберга. Она возглавила Латвию в 1999 году и занимала этот пост два срока, до 2007 года. Позже ее выдвинули на должность генерального секретаря ООН, но политик отозвала свою кандидатуру. После отставки Вике-Фрейберга вернулась к преподаванию: выступает с лекциями по всему миру.

–​ Вы провели свое детство в лагере для беженцев в Германии, где вы видели жертв изнасилования, которых принуждали рожать нежеланного ребенка. Подростком вы жили в Марокко, где вашего отца попросили продать вас как невесту, когда вам было всего одиннадцать лет. Позже вы переехали в Канаду. Как опыт взросления в разных странах с различными культурными традициями и социальными нормами формировал ваши взгляды на права женщин?

– У меня была возможность увидеть бессилие женщин во времена войн и конфликтов, когда изнасилования становились одним из средств ведения войны. Они остаются таким до сих пор – например, в некоторых частях Африки. Когда я шесть лет работала в Фонде справедливости для жертв при Международном уголовном суде в Гааге, у нас было много женщин с травмами после жестоких или групповых изнасилований. Эти женщины были в ужасном состоянии и нуждались в операциях.

Когда моя мать рожала моего брата в лагере для беженцев в Германии, на соседней кровати была 18-летняя девушка – жертва изнасилования. Я приходила проведать мать каждый день, и эта девушка всегда лежала лицом к стенке и плакала, она отказывалась брать на руки своего ребенка. Конечно, это произвело на меня впечатление – это ощущение уязвимости.

–​ Вы получили магистерскую степень по психологии в 1960 году, на заре второй волны феминизма. Но в самом начале вашей карьеры профессиональных психологов-мужчин было значительно больше. Что для вас было самым трудным тогда?

– Предубеждения против женщин глубоко укоренились в обществе. Когда я училась в докторантуре, критерием отбора студентов были результаты экзаменов,а не их пол. Но иногда взрослые профессора говорили вскользь что-то вроде: "Как жаль, что в группе столько женщин, занимающих места, которые могли достаться кому-то, кто стал бы настоящим ученым". Потому что, конечно же, женщины выйдут замуж, родят детей и бросят карьеру. Я рада сказать, что все из нас – а на тот момент трое из нас уже были замужем – построили отличные карьеры. В то время как о некоторых однокурсниках-мужчинах мы с тех пор ничего не слышали.

–​ Недавно вы выступали в Аризонском государственном университете. Вы сказали, что ключевая задача для женского движения – "набрать критическое число сторонников, чтобы создать широкое всепроникающее движение, которое сформирует основу для перемен". Где, по вашему мнению, эти перемены произойдут?

– Думаю, перемены уже происходят в профессиональной сфере. Посмотрите на американские университеты: в Гарвард стали брать женщин-профессоров – эта победа совсем недавняя. Женщины только недавно смогли служить в вооруженных силах. Мы сейчас находимся в колледже Баррет при университете Аризоны. Барбара Баррет, в честь которой он назван, прошла подготовку в астронавты. Она так и не полетела в космос, но то, что женщин стали принимать в подготовительные отряды – это было большой победой. Так шаг за шагом менялись все профессии.

Появлялись женщины, которые освещали путь остальным, подавали пример. Для этого нам нужны талантливые трудолюбивые и хорошо подготовленные женщины, которые готовы соревноваться в своей профессии с кем угодно – и с женщинами, и с мужчинами. И они не должны думать, что их успехи приуменьшат их женственность.

Я верю, что самое большое препятствие в достижении гендерного равенства в обществе – это промывание мозгов с раннего возраста. Наше общество веками верило, что есть женские занятия и мужские занятия. Как писали в книгах XIX века, женщины – мягкие, маленькие, хрупкие, слабые, беспомощные. И если они не такие, они притворятся такими, чтобы привлечь мужчин. Для этого они будут лепетать, семенить, просить джентльменов поддержать их и так далее.

Это садомазохистский стереотип. Он предполагает, что все, что ассоциируется с силой, властью, активностью, интенсивностью, прямотой – все это мужское. Это ментальная установка распространяется практически на все, это целая ментальная вселенная. И если женщина ее принимает, если ее мозг впитывает это из окружающего общества, то это сломит ее развитие изнутри. Ведь это не стеклянный потолок, который нам ставит общество. Это внутренний стеклянный потолок, возведенный ее сознанием. Ведь ее заставили поверить в то, что если она усвоит какие-либо из так называемых мужских черт, то это будет угрозой ее женственности.

Для меня женственность – это законная часть самоопределения женщины. Если она, например, хочет заниматься наукой, то нет никаких причин для того, чтобы она становилась более маскулинной – не использовала косметику, одевалась по-мужски и так далее. Зачем? Если она считает себя женщиной, то она имеет право в своей личной жизни – в отношении к своей внешности и своему телу – следовать канонам женственности.

Кстати, в современном мире их множество – есть возможность выбора, которым уже никого не удивишь. И женщинам следует понять, что они не должны позволять этому страху потерять женственность управлять своей жизнью.

–​ Один из инструментов достижения равенства – создание гендерных квот, это уже есть в нескольких европейских странах. Хотя критики говорят, что это мало помогает, а иногда создает другую форму дискриминации, когда женщинам говорят, что они получили работу только из-за квот. Как вы относитесь к такой практике?

– Гендерные квоты – это последнее средство. В тех сферах,в которые женщин не допускают по определению, квоты могут помочь. Но это последнее средство. Потому что мужчины всегда будут говорить за спинами женщин: "Ха, меня взяли из-за моей квалификации, а их – по квотам".

Мне нравится пример Венского оркестра, который до недавнего времени оставался исключительно мужским. Он считается одним из самых престижных в мире и, естественно, в него изначально включали только музыкантов-мужчин. Но не так давно одной женщине – не помню, была это скрипачка или арфистка, – отказали в принятии в оркестр. Она знала, что она невероятно хорошо играла, и обратилась в суд. И суд порекомендовал – кажется, с ее подсказки – чтобы во время прослушивания новых кандидатов экспертное жюри сидело за ширмой, так, чтобы они не видели кандидата. Тогда жюри не будут видеть, кто перед ними – женщина ли это, сколько ей лет и так далее. Они будут вынуждены полагаться только на свой музыкальный слух. Во время такого прослушивания этой женщине удалось доказать, что она играет лучше, и оркестр был вынужден ее принять. С тех пор прослушивания там проходят только так. И это отлично работает.

–​ Согласно последним данным, в Латвии 65% получивших высшее образование – женщины, это вдвое больше, чем мужчин с высшим образованием. И только 16% женщин-депутатов. Почему это так, как вы считаете? Сколько было женщин в парламенте, когда вы стали президентом? Как вы думаете, Латвия добилась достаточного прогресса в этой области?

– Сейчас в парламенте Латвии меньше женщин, чем во время моего президентства. И для этого есть простая причина. В парламентских республиках, таких как Латвия, за все, что идет не так, винят правительство. Люди выплескивают свою неудовлетворенность на парламентариев. В прессе достается всем – и мужчинам, и женщинам – от конкурирующих партий, от разочарованных избирателей и так далее. Для того,чтобы быть депутатом в такой атмосфере, надо иметь толстую кожу. Играют роль и 50 лет под советской оккупацией: тогда депутаты просто назначались партией. Их боялись, но их не обязательно любили или уважали. Сейчас, когда у людей есть возможность критиковать парламентариев, они ею ох как пользуются. И многие женщины-депутаты чувствуют, что к ним особенно пристальное внимание – их критикуют больше.

–​ Как часто вы сталкивались с предрассудками по отношению к женщинам среди политических лидеров?

– Я могу честно сказать, что за свои 8 лет президентства я не встречала никого, кто отважился бы делать сексистские комментарии мне в лицо. Но был один случай, в самом начале, на следующий день после моего избрания. Я была в Латвийском институте, где я на тот момент работала. Ко мне пришел министр обороны с букетом цветов, что показалось мне джентльменским жестом. Он сказал: "Мадам президент, теперь вы будете главнокомандующим наших войск, но вы ведь даже не служили в армии". Я ответила: "Господин министр, вам не стоит об этом беспокоиться, не думаю, что в обязанности президента входит рытье окопов".

Глава государства – это политическая фигура. А армия подчиняется избранному правительству. И даже если президентом становится военный человек, он должен оставить службу и стать нейтральным, представлять на своем посту не армию, а весь народ.

–​ Назовите самую актуальную гендерную проблему? Что можно сделать для ее решения?

– Все еще существующий разрыв в зарплате мужчин и женщин на одинаковых позициях. В мире очень мало стран, в которых можно с уверенностью сказать, что врачи и другие специалисты получают равные зарплаты независимо от их пола.

Когда я преподавала в университете Монреаля, я была одной из профессоров, организовавших профсоюз. Многие наши коллеги говорили: университетские преподаватели – это независимые мыслители, а профсоюзы нужны заводским рабочим. На что мы отвечали: если администрация распределяет зарплаты как ей угодно, то с нами обращаются не лучше, чем с заводскими рабочими.

Мы узнавали о все большем числе случаев, когда женщинам платили меньше, чем мужчинам за ту же работу – то же количество публикаций, те же достижения. А при профсоюзе ввели зарплатную шкалу и оценивающий комитет – таким образом зарплата стала зависеть лишь от того, насколько энергичным был человек.

Женщинам все еще приходится бороться за возможность получать честное и заслуженное признание. Нам все еще надо бороться за это. Пока мы этого не имеем – это просто факт.