Видео с российских авторегистраторов уже давно стали отдельным и излюбленным жанром видеороликов в YouTube. Фильм "Дорога" одним из первых в сфере русско-язычной документалистики собрал десятки записей со всей России и представил широким массам в качестве цельного портрета общества.

Почему видео из черной коробочки на приборной панели — истинная документалистика, возможно ли делать кино без обсценной лексики, и как видео с авторегистраторов меняют восприятие искусства — режиссер фильма "Дорога" Дмитрий Калашников и продюсер Воля Чайковская рассказали Настоящему Времени.

Давайте с самых простых вопросов начнем. Как вы придумывали это кино?

Дмитрий: Тут несколько факторов сыграло свою роль. Я вообще до этого не думал о том, что можно делать кино из видео, из интернета взятого. Я знал о front footage фильмах, но больше как в стиле архивное видео. И до этого я снимал фильм, сам снимал, сам монтировал, такое больше Direct cinema , я не знаю, что-то такое. А как-то на фестивале я увидел фильм Доминика Ганьона "Of The North", который сделан полностью из видео с ютьюба, и вообще этот режиссер, канадский режиссер делает фильмы, из интернета взятые материалы. И как-то я подумал, что в эту сторону тоже можно работать. Это может быть интересно, потому что есть некоторые материалы, есть некоторые вещи, которые самому очень сложно снять, во-первых, из-за объема, во-вторых, из-за близости к персонажам и так далее.

Кроме того, я как-то делал одну такую работу для одного из подразделений ГИБДД питерского — это анализ аварий с камер видеонаблюдения, что-то вроде того, такая небольшая халтура. И как-то меня заинтересовал этот материал, я его довольно много смотрел из-за этой работы, и наткнулся на видео с камер видеорегистраторов. Я знал об их существовании, они довольно популярны в интернете, но в какой-то момент я почувствовал, что там есть что-то интересное, помимо веселого или страшного, абсурдного, есть что-то интересное с точки зрения документального кино. Потому что, во-первых, персонажи, которые сидят за камерой, которых мы не видим, они очень близко находятся к камере, и они о ней не думают, потому что они сами установили эту камеру в машину, включили, как только купили, первую неделю они думали, что нужно ее поставить, включить и все, а потом уже полностью забывают и вспоминают о ней только тогда, когда что-то уже произошло и надо сохранить эту запись. И, на мой взгляд, это просто такая идеальная ситуация для концепта fly-on-the-wall (кадры жизни людей без монтажного вмешательства в события —​ НВ), в документальном кино — direct cinema.

И, кроме того, мне очень интересно показалось, как соединяются звук и видео, как соединить звук и изображение в этом материале, потому что слышим мы, в основном, то, что происходит за камерой, а видим то, что происходит за пределами машины. То есть они существуют в двух параллельных измерениях, и при соединении рождаются какие-то новые интересные смыслы, интересные ситуации. И просто в некоторых видео с видеорегистраторов в интернете я нашел что-то очень в этом смысле интересное.

Герой, в первую очередь, для вас человек, который с этой стороны?

Дмитрий: Для меня был важен герой в рамках всего фильма, для меня были важны, конечно, больше люди, которые реагируют на те ситуации, в которые они попадают.

А по правам?

Воля: Но это такой непростой вопрос. Вообще в принципе все, что находится сейчас в открытом доступе, мы, мне кажется, в какой-то такой переломной эре существуем сейчас, в переломном времени, и непросто найти правообладателей вещей в интернете, на которых вообще нет никакого выхода в принципе. Приходилось каким-то образом узнавать, просить разрешения у людей, узнавать у людей, можно ли его использовать. Некоторые видео остались без ответа, например, потому что совершенно невозможно это идентифицировать в принципе, кто является не то, что правообладателем, а вообще автором. То есть вообще никаких референсов нет.

Но с одним видео у нас, например… И в связи с тем, что какие-то видео нам попадались разного рода, какие-то видео нам пришлось даже исключить из фильма именно в связи с тем, что они, оказалось, принадлежат каким-то либо компаниям, либо каким-то организациям или людям, которые очень больших денег хотят за эти видео. Одно видео все-таки мы решили оставить, несмотря на то, что оно стоило кругленькую сумму, потому что Дима посчитал тоже, и я была с ним солидарна, что это такое важное видео, важный [фрагмент] в фильме – это секвенция три минуты, пожар в лесу, если помните. Мы ее оставили, собственно, таким образом. И оказалось, что это видео в принципе принадлежит американской компании, как ни парадоксально.

То есть интернет сейчас живет по каким-то таким своим законам, и, мне кажется, роль ютьюба мы еще не до конца на самом деле поняли. На самом деле, то, что сделал Дима, "Дорога" – это какое-то такое первое, в принципе то, что на поверхности лежит, так или иначе, вроде как простая идея, она никому в голову не приходила никогда. Это такой материал, новый вид монтажного кино, такой материал, с которым, возможно, дальше будут документалисты тоже работать.

Уже даже рекламщики начали работать с этим материалом, появляются вирусные ролики, которые сняты на видеорегистратор, или какие-то просто скетчи снимают. Сколько фрагментов сделано?

Дмитрий: Если крупных, там просто есть четыре фрагмента, в фильме четыре эпизода, в фильме, которые коротко смонтированы под музыку, которую я сам на монтаже накладывал, — около 60-ти, может быть, маленьких по секунде, по три секунды максимум кусочков. А крупных видео тоже около 60-ти, я думаю. Я их считал, но сейчас уже точно не помню. Длительность, может быть, тоже от 10-20 секунд до трех минут, в зависимости просто от напряженности действий и от законченности самого сюжета. Потому что, как ни удивительно, несмотря на то, что все происходит случайно, и в этом прелесть тоже этого материала, все происходит случайно, никто не контролирует камеру, но иногда получаются прям как будто срежиссированные истории.

Многие называют ваш фильм срезом, портретом современного российского общества, не только российского. То есть через подглядывание рисуем гораздо более серьезные штрихи, иногда диагнозы даже ставим тому, в чем мы все варимся с точки зрения нашего сегодняшнего положения. Ну и через название "Дорога", которое тоже очень такое философское немного, ваш личный мотив и ваша личная цель какая была, что вы хотели показать, вскрыть? Это же не просто нарезка каких-то кусочков.

Дмитрий: Нет, это не просто нарезка для меня.

Это история про что?

Дмитрий: То есть я совершенно, полностью уверен, что когда произведение, любое произведение искусства закончено, оно начинает жить своей жизнью, оно может быть интерпретировано как угодно, и можно говорить и думать все, что угодно, и каждый зритель прав в той или иной степени. Но когда я начинал делать этот фильм, я не был уверен, что из этого вообще что-то получится, потому что для меня это был большой эксперимент. И я делал это, в основном, для себя или для своих родственников, друзей, которым было интересно и которым хотел показать. Но когда я увидел, что из этого получается что-то, потому что самым сложным было именно найти какую-то форму, с одной стороны, а с другой стороны, мне было очень важно не уничтожить это ощущение реалистичности, полную достоверность происходящего, не вмешаться в материал.

Поэтому я, например, внутри эпизодов не монтировал никак, я их просто соединял, грубо говоря, как галерист в галерее современного искусства расставляет произведения искусства и просто дает зрителю возможность посмотреть их в том или ином порядке. Куратор, куратор, да. И я, когда понял, что получается фильм, я начал думать о том, что, правда, это для меня портрет России и портрет российского человека в какой-то степени. Я не говорю, что это универсальный портрет, это просто взгляд мой через этот материал, потому что тоже работа с любым front footage фильмом, ты всегда ограничен материалом, который ты можешь найти, который есть, поэтому ты из него собираешь все и в нем находишь смысл.

Я не пытался какой-то прям месседж донести людям, что это плохо или хорошо, или что я считаю, что Россия процветает или Россия находится в плачевном состоянии. Я просто хотел показать, поделиться немного другим взглядом на этот материал, показать, какие мы со стороны, со стороны этого механического регистрирующего устройства, которое просто фиксирует все происходящее.

А для вас это, скорее, история для внутреннего употребления российского зрителя или это история для человека, который мог, можно через эти, сколько там, 60 фильмов…

Воля: 67.

Через них показать страну для зрителя западного, например?

Воля: Для меня вообще на самом деле "Дорога" – это взгляд над ситуацией. Мы поднимаемся над ситуацией, мы не даем никакой совершенно оценки. То есть режиссер, на мой взгляд, он вообще никаким образом не оценивает. И все эти коннотации дополнительные: "Ах, посмотрите, как мы себя ужасно ведем на дороге"или "Ой, эти русские, Господи, как они ужасно ругаются" или что-то в таком духе, "Все там сумасшедшие" То есть здесь нет оценки. Эту оценку зритель придает, и поэтому интересна именно реакция зрителей. Этот фильм работает именно, когда начинает взаимодействовать со зрителем, на мой взгляд, но одновременно это и является каким-то образом… Конечно, так как русские люди все-таки в видеорегистраторе, эти видео со всей России собраны, то, так или иначе, это про русского человека какой-то такой сборный образ.

Но это достаточно патетическое обобщение, я бы сказала. И я бы сказала, что в принципе мы не знаем, как, например, будет себя американец вести, окажись он в такой ситуации. Наверняка он тоже будет ругаться, злиться или плакать, или что-то в таком духе. То есть здесь такие универсальные совершенно эмоции человеческие. То есть это для меня, я все время люблю повторять это определение, для меня "Дорога" – это такой экзистенциальный фан. То есть это какое-то смешное зрелище, за которым стоит определенная экзистенциальная глубина, которую Дима так очень приметил четко.

Дмитрий: Мне еще что кажется интересным, и для меня было важно, что в принципе эти все отрывки, эпизоды не существуют отдельно, они существуют совершенно независимо в интернете. Но в фильме, получается, мы переносим эти фрагменты, мы их соединяем, курируем в какой-то последовательности, в важной для меня, и мы перемещаем их в другое пространство, как Марсель Дюшан перемещал писсуары в музейное пространство, и он полностью менял свое значение, что это за объект восприятия и так далее. То же самое, мне кажется, это идеальный вариант, конечно — смотреть этот фильм в кинотеатре, потому что это уникальная возможность посмотреть на видео с видеорегистраторов, которое привычно для интернета, совершенно в другом пространстве, с другой атмосферой, в другом размере и со зрителем и так далее. И мне это перенесение именно, смещение, перенесение в другое место материала было тоже важно.

То есть для вас назвать это как профессиональный эксперимент неправильно, а эксперимент жанровый, в том числе?

Дмитрий: Да-да, в какой-то степени. А насчет, извините, насчет восприятия, и что Россия не Россия, как в других местах…

Нет, я имею в виду фильм, в первую очередь, он для зрителя внутри или он для зрителя снаружи, чтобы показать, как в зоопарке: посмотрите, клетка с Россией?

Воля: Мы показывали фильм уже на довольно большом количестве фестивалей в разных странах, и в принципе реакция практически везде одинаковая во время просмотра, потому что там, правда, очень много смешных моментов, там, правда, очень много моментов, где люди хватаются за сердце. Восприятие сильно, наверное, отличается для русского человека и для иностранца, потому что русский человек смотрит на себя и понимает, что это про Россию, это русские люди, и плюс он понимает язык, он понимает какие-то контексты, которые сложно перевести. А за рубежом это все-таки немного взгляд со стороны на Россию, как любой фильм о России или любая передача, любая новость про Россию — это тоже взгляд на Россию со стороны, с этим ничего не поделаешь. В какой-то степени экзотика играет свою роль, да, потому что русские, они стереотипические такие, более агрессивные.

Дмитрий: Да, но там что-то, мне кажется, люди видят больше.

Воля: Я хотела добавить тоже, что, так или иначе, каждый из нас — заложник стереотипного мышления. И у не жителя России есть определенные паттерны, как он думает о России в связи с тем, какое он медиа предпочитает читать или смотреть и так далее. И поэтому, конечно же, когда он видит какие-то вещи в "Дороге", какие-то видео, где русские ругаются матом или ведут себя совершенно неподобающим образом на дороге, они, конечно же, воспримут это как: да-да, это подтверждает мое убеждение в том, что они такие свиньи или еще что-то такое. Но, опять же, наша цель была в том, чтобы над этим посмотреть, над этой стереотипизацией, скажем так.

Вопрос более технический: как вы обходились с матом в связи с законом этим?

Дмитрий: У нас не было кинотеатрального показа в России, с матом это невозможно. Фестивали, мы показывали на нескольких фестивалях, большая часть этих фестивалей, так или иначе, имеет отношение к Артдокфесту – "Зеркало Артдокфеста", Артдокфест, в принципе, это тоже будет в рамках Артдокфеста показ в Риге.

Воля: Показы в "Ельцин-центре", в Петербурге у нас были тоже.

Дмитрий: Да, это в рамках "Артдокфеста".

Воля: То есть, так или иначе...

Дмитрий: И там они, насколько я знаю, то, что я видел, я не на всех показах был, они не цензурировали, там есть возможность как-то фестивалем пойти. Был показ на "Докере" в Москве, там они просто вырезали куски, причем заранее никто ничего не говорил.

Воля: Серьезно? Я не знала об этом, с ума сойти.

Дмитрий: Да, я пришел на самый конец Q&A (разговор со зрителями после фильма в формате "вопрос-ответ" — НВ), а там оказались просто какие-то паузы, звуки, какие-то провалы, я думал, ошибка какая-то, либо плохая копия, оказалось, они просто вырезали, чтобы избежать проблем, возможно, они немного перестраховались. Но насколько я знаю, чтобы показать это в кинотеатрах уже широко или на ТВ, надо вырезать.

Воля: Или запикивать, или что-то с этим делать.

Дмитрий: Да. Но это теряет очень многое, там надо весь фильм...

Просто как рассказать, потому что невозможно, невозможно было вообще отказываться от мата в этом жанре, потому что он не живет без матов, потому что люди так говорят.

Дмитрий: Но тоже надо учитывать то, что все ситуации, которые происходят, и люди реагируют на ситуации экстремально. Они попадают в какую-то ситуацию, в которой раньше не были или что-то страшное, или очень смешное происходит. Поэтому, видимо, для меня тоже было не то что неожиданностью, но я не знал, что люди так реагируют в своем большинстве. Но есть люди, которые разговаривают матом, есть люди, которым мат вообще неприемлем, а есть люди, которые иногда его используют в какой-то ситуации. Я не считаю, что это что-то ужасное.

Воля: А есть вообще новая генерация людей, которые баттлятся на Versus, и в принципе общаются…

Дмитрий: Используют мат.

Воля: Да. Это, это тоже, наверное, какой-то показатель искренности, наверное, искренней какой-то реакции. То есть если это первое, что приходит человеку в голову, когда он на грани, в ситуации пограничной вообще между жизнью и смертью, то, наверное, это тоже...

Дмитрий: И это, мне кажется, неотъемлемая часть культуры. Все равно культура языка, потому что если мы не берем в какой-то степени кастрированную ситуацию такого высокого общения, которое не происходит в обычной жизни, то мат является неотъемлемой частью, так или иначе. Плюс, мне кажется, для меня мат в этом фильме, да и вообще, бывает, он звучит достаточно поэтично даже, да и довольно много произведений литературы используют мат, и тоже это, это богатый русский язык.

Ну а как вы вообще отнеслись к этому закону, который ограничивает использование мата в искусстве, на сцене?

Дмитрий: Я, если честно, не вижу смысла. Есть смысл ограничивать, не ограничивать, а возрастные ограничения ставить что-то, может, 8+, 16+ — это да, чтобы ты понимал, что ты если идешь с ребенком на этот фильм, там может быть что-то, что ты не хочешь, чтобы твой ребенок видел, а так, в принципе, я не вижу смысла. Все взрослые люди, в общем, все ходят по улице, даже если в их среде не общаются, не употребляют, но на улице это все равно можно спокойно услышать.

Воля: На самом деле это достаточно распространенная реакция у зрителей, может быть, какой-то обывательский взгляд, когда человек идет в кино, не знаю, женщина 55 лет с подругой пошла в кино в Москве или в Минске, я из Беларуси. И, конечно же, если там будет какая-то матерная лексика, она будет в недоумении вообще находиться и говорить: "Как такое можно показывать в кино?". То есть это, опять-таки, из-за того, что у нас есть определенные стереотипы относительно того, что такое искусство и что искусство — это что-то неприкасаемое, то есть я имею в виду среди вообще широких масс, широкого населения, и они не понимают, что сейчас стираются границы вообще между личным и публичным, что стираются границы между профессиональными какими-то вещами в искусстве и любительскими. Опять же, факт того, что технологический прогресс этому, собственно, содействует. И из-за этого, это то, как есть в жизни, иначе бы это была очень сильная искусственность.

Почему вы вместе начали делать этот проект?

Воля: Дима начинал сам, без меня, монтировал, а потом так случилось в жизни, как часто бывает в среде документалистов, мы с ним познакомились, он показал rough cut (черновой монтаж — НВ), даже может быть, pre-cut (предварительный монтаж — НВ), и мне очень понравился материал. То есть очень интересный взгляд. Совершенно неожиданный подход, идея, опять же, которая на поверхности, но никто никогда не делал этого. И я сказала: "Давай попробуем, давай попробуем", и мы очень так рванули с постпродакшном, успели к IDFA, я подала фильм на IDFA, и до этого мы его пропитчинговали, представили на "Docu Talents from the East" в Карловых Варах. Какой это был, 2015 год?

Дмитрий: Нет, это был 2016.

Воля: 2016 год. И там, в общем-то, даже нашли агента по продажам. То есть уже тогда фильм понравился. Но было много скептиков, безусловно, но как-то у нас взгляды, вкусы сошлись, и это...

Дмитрий: Но, в принципе, этот питчинг дал хороший толчок, и пресса, The Hollywood Reporter тоже написал что-то.

Воля: Да. Тогда The Hollywood Reporter написал про нас.

Дмитрий: Поэтому да. До этого это, я бы, наверное, мог бы делать этот фильм еще несколько лет, потому что в принципе материал появляется все новый в сети, что-то интереснее, можно заменять, можно пытаться найти форму. Но когда есть какой-то определенный тандем, когда подключаются люди, когда подключается какое-то финансирование в плане того, что нам нужен звук, нам нужна [цветокоррекция] и так далее, тогда уже есть дедлайн. И на самом деле в конце я понял, что в принципе все ситуации, которые происходят в фильме, все эти ролики, они типичны достаточно. То есть драка на дороге, их тысячи драк этих на дорогах заснятых, и есть определенный с определенным уровнем эмоций, с определенной эмоцией, с определенными персонажами, их можно найти и заменить при желании. Поэтому, в общем, что-то уникального и нового, наверное, можно найти, но не так много.

Насколько сегодня есть интерес к документальному кино о — чудовищное сочетание — "русском мире", но так как вы из Беларуси...

Воля: Да, но тем не менее.

В русскоязычном пространстве к российскому документальному кино? Насколько в России есть интерес у самих документалистов новой генерации, которые только приходят в документальное кино?

Воля: Так, как я это вижу сейчас, как продюсер, то есть интерес именно производить из-за того, что, опять же, технологически все очень доступно, то много появляется авторов, которые начинают делать какие-то вещи совершенно неожиданно, где даже съемки не нужны, как Дима.

Но у Димы до этого были другие проекты, которые он именно снимал, но вообще я имею в виду, что метод может быть совершенно разный в доккино. Поэтому есть желание, появляются авторы, которые готовы снимать, вкладывать свои ресурсы, снимать на мобильный, монтировать front footage и так далее, то есть такого рода какой-то взгляд. Но именно интерес с точки зрения зрителя, возможно, это все-таки какое-то, не знаю, недоверие, неосведомленность, я бы сказала. Так как, например, в России у вас есть только, как он называется, Господи, Центр документального кино, который, в принципе, может гарантировать какой-то кинотеатральный прокат для документального фильма по всей стране. И это совершенно не гарантирует никакой успех, конечно же, вообще не гарантирует никакой прибыли, вряд ли можно на документальном кино, на прокате какого-то обычного документального фильма, если это не хит, гарантировать какой-то заработок, но даже если хит.

Я вчера разговаривал с Верой Кричевской, с автором самого кассового и успешного документального фильма про Бориса Немцова "Самый свободный человек", она не заработала ничего.

Воля: Вот-вот, о чем я говорю, да-да. А что касается Беларуси, у нас совершенно еще плачевнее ситуация: у нас вообще нет проката в стране своих фильмов, они практически не производятся. В принципе зритель на доккино реагирует с такой опаской, потому что он просто не привык, он не понимает, что это такое. И, например, в Беларуси тоже я делаю фестиваль, который называется "Северное сияние", я показываю фильмы с североевропейского и балтийского региона, кстати, тоже. И с этого года я начала показывать еще и документальные фильмы, и это тоже был эксперимент именно потому, что я продюсирую, и мне хочется это как-то продвигать у себя в стране.

И было два фильма: была эстонская картина и был исландский фильм, оба они очень интересные. Эстонский фильм "Муравейник" Владимира Логинова и исландский фильм "The Show of Shows" Бенедикта Эрлингссона под музыку Sigur Ros, это front footage, то есть цирковые записи на протяжении 100 лет, которые были смонтированы. По сути, то, что Дима делал в "Дороге" тоже, только материал другого рода. И люди восприняли очень, очень… ну как, публика фестивальная все-таки подготовленная, фестивальные показы, они еще предполагают какую-то подготовленность и интерес, а, конечно, если это выпускать в прокат, то это очень маловероятно, что это будет как-то кассово прибыльно или, по крайней мере, нужно зрителя очень сильно готовить. Но, в принципе, какая-то культурная осведомленность должна повышаться. Тут то же самое как ты, если ты идешь в оперу, и ты перед этим как-то не попробовал вникнуть в какую-то глубину, почитать какой-то контекст или бэкграунд, может быть, не получишь столько удовольствия, сколько получишь, если придешь подготовленным зрителем. Так и здесь.

Дмитрий: Мне кажется примерно так же.

Воля: Хотя "Дороги" это не касается. Опять же, с "Дорогой" интересная ситуация, потому что здесь все сразу реагируют: "О, записи с видеорегистраторов? Класс, класс, это же так смешно и забавно, я смотрю столько роликов на ютьюбе с записями видеорегистраторов". В Хельсинки у нас сейчас будут показы на Helsinki International Film Festival буквально в конце сентября. Финны – они фанаты русских видео с видеорегистраторов на ютьюбе, и они просто ждут этого фильма, они в нетерпении, они понимают, что они придут и будут получать массу удовольствия, потому что это будет смешно, и они это так воспринимают. Они будут смеяться с русских и получат много удовольствия. Ну, опять же, да. Но так как имя Эко, как постмодернистская литература, которую ты можешь читать в зависимости от своего уровня культурного и какой-то осведомленности, ты можешь читать этот уровень, ты можешь читать этот уровень, можешь еще вот этот. Классно, когда произведение имеет несколько уровней, что любой зритель на своем уровне считает.

Но вас, как автора, не обижает такой теоретически возможный подход обычного зрителя?

Дмитрий: Да нет, не обижает. Я, правда, считаю, что я сделал произведение, и оно живет своей жизнью, я это Кортасара, по-моему, вычитал и мне понравилось. Да, но я не могу ведь никак на это влиять и я понимаю, что сколько людей, столько мнений, и поэтому… И не только среди обычных зрителей, но и среди профессионалов то же самое. И я понимаю, что в Хельсинки, если некоторые люди говорят, что видео с видеорегистраторов, смотрим их в интернете, пойдем в кинотеатр, то у нас многие скажут: "Это видео с видеорегистраторов, что я на это приду, это фигня полная. Я посмотрю это в интернете, я все это видел". Поэтому нет, меня не обижает.