Операция, проведенная силовиками в грузинской столице 22 ноября, стала очередным экзаменом на зрелость для государства и общества и, кажется, мы его провалили.
Судя по СМИ и соцсетям, экспертов по контртерроризму и штурму зданий у нас теперь больше, чем песчинок на дне морском. Все они обвиняют власти в том, что операция продлилась неоправданно долго. Конечно, лучше потерять пару часов, чем пару бойцов, однако один спецназовец все же погиб, и некоторые факты указывают на серьезные ошибки планирования.
Время действительно могло быть потрачено впустую – руководители низшего и среднего звена зачастую опасаются принимать ответственные решения, особенно в условиях нехватки регламентирующих документов, а наверху исходят прежде всего из политических интересов. И пока там разбираются, ситуация в зоне кризиса меняется и даже самые свежие директивы начинают нуждаться в корректировке. Потоки информации перемещаются по властной вертикали вверх и вниз, сталкиваются, создавая водовороты, а время идет. Данных о последней операции пока мало, но можно с уверенностью предположить, что беспорядки 11 марта в Батуми и летние лесные пожары не удалось пресечь на ранней стадии именно из-за упомянутой системной проблемы.
В Службе госбезопасности заявляют, что за предполагаемыми террористами наблюдали несколько недель (соседи поведали журналистам, что это было заметно). Объясняя, почему операцию провели в жилом корпусе, глава СГБ Вахтанг Гомелаури сказал, что «шла оперативная работа и все могло произойти в корпусе, в машине, в кинотеатре или где-то еще – к сожалению, мы этим не управляем». Разумеется, место и время решающей схватки не всегда выбирают спецслужбы, но ведь не боевики явились на место гипотетического теракта, а силовики пришли к ним. Внезапность, судя по всему, была утрачена сразу же: по данным Главной прокуратуры «три террориста отказались выполнить требование правоохранителей – открыть дверь и сдать оружие», они начали бросать гранаты и открыли интенсивный огонь, в результате чего пятеро силовиков получили ранения, один из них позже скончался. Очень похоже, что кто-то недооценил противника, неправильно спланировал операцию. А у каждой ошибки есть имя, фамилия и должность (как говорил Л.М. Каганович).
22 ноября, когда к злополучному корпусу стягивались, безусловно, избыточные силы, грузинское государство шевелилось медленно, как сонная черепаха, и будто бы пыталось втянуть голову в панцирь. Дефицит информации и отсутствие внятных комментариев привели к повсеместной нервозности, и даже после того, как стрельба закончилась, властям не удалось преодолеть кризис доверия – граждане в большинстве своем убеждены, что от них скрывают правду.
Интересно, что СМИ, лояльные «Грузинской мечте», и ее сторонники в соцсетях стремились сделать главной мишенью журналистов, которые, ведя репортажи, якобы играли на руку боевикам. Впрочем, в 13-й статье закона «О борьбе с терроризмом» сказано, что решение об ограничении работы репортеров в зоне КТО принимает оперативный штаб, а значит ответственность за выход в эфир «нежелательной информации» несут в первую очередь власти. Но мало кто интересовался, была ли операция контртеррористической с формально-юридической точки зрения и создало ли правительство штаб в соответствии с требованиями закона.
Жизнь карает нас за безответственность. Вся страна плюет на пожарную безопасность – в пятницу в Батуми загорелась гостиница «Леогранд», погибло 11 человек. Ее открыли в 2015, через месяц после того, как трое подростков стали жертвами пожара в гостинице в Кобулети, а чиновники поклялись навести порядок. Гибнут шахтеры, но созданию инспекции, которая обеспечила бы безопасность их труда, постоянно что-то мешает. Горят леса, но власти еще не утвердили новый Лесной кодекс и сопутствующий пакет поправок, снижающих риски. Гибнут бойцы – у спецназовца Вано Голошвили осталось двое детей, трех и пяти лет. Но перед лицом во многом новой для Грузии террористической угрозы, правящая партия в детской резвости ликвидирует Совет безопасности.
В конце февраля мы снова будем вспоминать защитников Первой республики – к сожалению, не все знают, что оборонительные позиции близ села Табахмела появились еще в начале Первой мировой (тогда опасались прорыва османов к Тифлису) и к 1921-му пришли в полную негодность, но меньшевистское правительство даже не задумалось об их восстановлении. Винтовки были четырех разных систем и калибров, патронов не хватало, военно-политическое руководство напоминало все ту же испуганную черепаху.
На минувшей неделе общество запаниковало – оно если не осознает, то чувствует, что правительство беспомощно и страна опять не готова не то что к большой войне, но и к локальному кризису.
Есть еще один интересный подтекст – развивая известную мысль Якоба Буркхардта об агональном характере древнегреческой (или другой) культуры, исследователи иногда видят противоречие между разными оттенками, скрытыми за словом «агон», понимая его, прежде всего, как состязание, но подчас и как борьбу, принимающую самые жестокие формы. Так можно дойти до (не вполне корректной) мысли о том, что особенности восприятия «агона» предопределяют судьбу государства, будь то Афины или Спарта.
Постоянное соревнование граждан в процессе утверждения собственного превосходства является неотъемлемой частью жизни грузинского общества, отраженной в искусстве и политике. Обычно мирное в последние четверть века оно приобрело характер противостояния, направленного на физическое и\или моральное уничтожение конкурентов, оппонентов или просто инакомыслящих. И лишь совсем недавно, возможно несколько лет назад, состязание вновь стало вытеснять эту тотальную войну из этики, эстетики и, если угодно, коллективного сознания. И тут, 22 ноября, Грузия получила привет из прошлого (или все же из будущего?) – битву насмерть в прямом эфире.
Не стоит удивляться, что реакция была острой и, по сути, аллергической. Но достаточно ли просто продемонстрировать недовольство слабостью правительства или следует взять его за галстук и призвать к ответу?
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
