ВЗГЛЯД ИЗ МОСКВЫ---16-18 апреля 2010 года Абхазию посетила делегация Республики Никарагуа во главе с министром иностранных дел Самуэлем Сантосом Лопесом. Значение этого визита для процесса международной легитимации Абхазии невозможно недооценивать. Никарагуа стала второй после России страной, которая в сентябре 2009 года, практически сразу же, после публикации указа Дмитрия Медведева о признании абхазской и югоосетинской независимости солидаризировалось с решением Москвы.
Но дело не только в этом. Никарагуа в отличие от Венесуэлы, чей экстравагантный лидер Уго Чавес ограничился только декларациями о готовности признать независимость Абхазии и Южной Осетии, предприняло целый ряд шагов по установлению дипломатических отношений с бывшими грузинскими автономиями. Манагуа подготовил целый ряд документов формализующих двусторонние контакты, такие как: протокол о консультациях между министерствами иностранных дел Абхазии и Никарагуа, а также организовал серию визитов абхазских лидеров в сентябре прошлого года и в марте нынешнего года. Не в пример Венесуэле и Науру, никарагуанские лидеры не превратили признание в выгодный политический бизнес, получая за это «щедрые импульсы» – по меткому выражению Чавеса.
Визит никарагуанских дипломатов уже получил крайне негативную оценку со стороны Тбилиси. Между тем, нельзя не заметить, что в этой оценке присутствует изрядная доля морализаторства: Абхазию, мол, поддерживают не богатые и приуспевающие страны Европы или Америки, а политические маргиналы. Все это так. Однако, с формально-правовой точки зрения, любое признание со стороны государства-члена ООН, неважно, будет ли это США или Венесуэла, Науру или Франция – одинаково, поскольку оно определенным образом закрепляет имидж сепаратистской территории как независимого образования. В конце-концов у Турецкой республики Северного Кипра, начиная с 1983 года и до сегодняшнего дня имеется только одно признание.
Для абхазской дипломатии главная проблема заключается не в этом. Во-первых, и Никарагуа и другие, признавшие абхазскую независимость – находятся далеко от республики, следовательно никакой реальной помощи в процессе ее восстановления или обеспечения безопасности они оказать не могут. Их политический ресурс может определятся только как символический капитал.
Во-вторых, говоря о перспективах на будущее надо учитывать особенности латиноамериканской внутриполитической и внешнеполитической культуры. Любая из стран Латинской Америки, после обретения независимости не единожды совершала возврат на поступательные движения от стратегической дружбы с Вашингтоном до резкой конфронтации с “гринго”- латиноамериканское прозвище для граждан США. В этой связи нет никакой гарантии от того, что следующая власть в Никарагуа, или в тех странах, которые сегодня являются претендентами на признание абхазской независимости: Эквадор, Чили, Боливия – не пересмотрят свои прежние подходы к признанию Абхазии как проявлению марксизма.
В-третьих, получается определенный парадокс: пытаясь выстроить диверсифицированную политику и ориентируясь на страны Латинской Америки Сухуми еще в большей степени попадает в одностороннюю зависимость от Москвы.
Повторяю еще раз, у стран латиноамериканского региона нет жизненно важных интересов на Южном Кавказе, их действия ориентированы на символическое противопоставление гегемонии США. Таким образом, поддержание выгодного для Абхазии и Южной Осетии курса требует новых “импульсов”, оплачивать которые самостоятельно Сухуми и Цхинвали не могут. Однако, констатация всех этих фактов подводит нас к выводу принципиальной важности: даже ведя дело с маргиналами и попадая во все большую зависимость от воли Кремля, абхазская элита ни на минуту не ставит под сомнение необходимость все большего отдаления от Грузии. Это важный показатель того, насколько далеки от реальности тбилисские проекты по реинтеграции Абхазии. Все это создает сложные головоломки для всего международного сообщества.
Но дело не только в этом. Никарагуа в отличие от Венесуэлы, чей экстравагантный лидер Уго Чавес ограничился только декларациями о готовности признать независимость Абхазии и Южной Осетии, предприняло целый ряд шагов по установлению дипломатических отношений с бывшими грузинскими автономиями. Манагуа подготовил целый ряд документов формализующих двусторонние контакты, такие как: протокол о консультациях между министерствами иностранных дел Абхазии и Никарагуа, а также организовал серию визитов абхазских лидеров в сентябре прошлого года и в марте нынешнего года. Не в пример Венесуэле и Науру, никарагуанские лидеры не превратили признание в выгодный политический бизнес, получая за это «щедрые импульсы» – по меткому выражению Чавеса.
Визит никарагуанских дипломатов уже получил крайне негативную оценку со стороны Тбилиси. Между тем, нельзя не заметить, что в этой оценке присутствует изрядная доля морализаторства: Абхазию, мол, поддерживают не богатые и приуспевающие страны Европы или Америки, а политические маргиналы. Все это так. Однако, с формально-правовой точки зрения, любое признание со стороны государства-члена ООН, неважно, будет ли это США или Венесуэла, Науру или Франция – одинаково, поскольку оно определенным образом закрепляет имидж сепаратистской территории как независимого образования. В конце-концов у Турецкой республики Северного Кипра, начиная с 1983 года и до сегодняшнего дня имеется только одно признание.
Для абхазской дипломатии главная проблема заключается не в этом. Во-первых, и Никарагуа и другие, признавшие абхазскую независимость – находятся далеко от республики, следовательно никакой реальной помощи в процессе ее восстановления или обеспечения безопасности они оказать не могут. Их политический ресурс может определятся только как символический капитал.
Во-вторых, говоря о перспективах на будущее надо учитывать особенности латиноамериканской внутриполитической и внешнеполитической культуры. Любая из стран Латинской Америки, после обретения независимости не единожды совершала возврат на поступательные движения от стратегической дружбы с Вашингтоном до резкой конфронтации с “гринго”- латиноамериканское прозвище для граждан США. В этой связи нет никакой гарантии от того, что следующая власть в Никарагуа, или в тех странах, которые сегодня являются претендентами на признание абхазской независимости: Эквадор, Чили, Боливия – не пересмотрят свои прежние подходы к признанию Абхазии как проявлению марксизма.
В-третьих, получается определенный парадокс: пытаясь выстроить диверсифицированную политику и ориентируясь на страны Латинской Америки Сухуми еще в большей степени попадает в одностороннюю зависимость от Москвы.
Повторяю еще раз, у стран латиноамериканского региона нет жизненно важных интересов на Южном Кавказе, их действия ориентированы на символическое противопоставление гегемонии США. Таким образом, поддержание выгодного для Абхазии и Южной Осетии курса требует новых “импульсов”, оплачивать которые самостоятельно Сухуми и Цхинвали не могут. Однако, констатация всех этих фактов подводит нас к выводу принципиальной важности: даже ведя дело с маргиналами и попадая во все большую зависимость от воли Кремля, абхазская элита ни на минуту не ставит под сомнение необходимость все большего отдаления от Грузии. Это важный показатель того, насколько далеки от реальности тбилисские проекты по реинтеграции Абхазии. Все это создает сложные головоломки для всего международного сообщества.
