Рано утром 7 июня полиция пришла с обыском к пожилым родителям ингушской журналистки Изабеллы Евлоевой, которая стала пока единственным фигурантом не одного, а сразу двух уголовных дел по обвинению в распространении "фейков" о российской армии. После обыска журналистка заявила о пропаже родителей – их не было дома несколько часов, а на связь они вышли лишь на следующий день.
Это уже второй обыск, через который проходят родители Евлоевой за последние три года. Сама главный редактор ингушского издания "Фортанга" не живет в России с 2019 года, ей пришлось покинуть страну из-за угрозы преследований после освещения ингушских протестов против изменения границ с Чечней.
В интервью Кавказ.Реалии журналистка рассказала, что происходило с ее родителями в день обыска, как уголовные дела за фейки связаны с протестами в Ингушетии трехлетней давности и есть ли шанс, что она когда-нибудь вернется домой.
– Как вы узнали об обыске в доме родителей?
– Рано утром мне написала мама, но я не сразу увидела сообщение, потому что обычно ставлю телефон на спящий режим. Включила его в 6 утра, мама написала: "У нас опять обыск". Я ответила, но спустя время сообщения больше не доставлялись.
Как сообщил мне один из знакомых, обыск закончился около 11 часов утра – получается, он длился четыре часа. С того момента и до вечера я не могла найти родителей. В какой-то момент сообщения снова стали доходить – видимо, силовики включили телефон, когда забрали у мамы. Сообщения открывали, но не отвечали ничего.
Вечером мне передал родственник, что родители дома, с ними все в порядке, но обыск прошел без протокола. Выяснилось, что у мамы повысилось давление, случился гипертонический криз – они с отцом вынуждены были поехать в больницу, поэтому их не было дома несколько часов.
– Вы уверены, что обыск связан именно с делами за фейки?
– Да, потому что никаких других уголовных дел на меня нет. Был обыск в 2019 году, когда расследовалось ингушское дело, в материалах которого я упоминалась как участница якобы экстремистского сообщества. Дело на меня тогда так и не завели, думаю, потому, что я живу за границей – они понимали, что это будет висяк. Но сейчас по делам о фейках стали присылать уведомления, проводить обыски и допросы – все по-взрослому.
– Первое уголовное дело появилось 25 марта, и вы узнали о нем от журналистов. Какие-нибудь действия по нему уже проводились?
– Вызывали на допрос папу и мою дочь, примерно в одно и то же время, с разницей в один-два дня. У папы интересовались, где я живу, почему я прописана у него, хоть и не живу по этому адресу с 1998 года, какой у меня телефон, как папа относится к моей деятельности. Дочь отказалась давать показания по 51-й статье Конституции.
Силовики выкидывают все вещи, мама должна это все убирать – это давление, это неприятно и унизительно
Когда в России с началом всей этой украинской истории стали блокировать сайты, всю опубликованную у нас на сайте информацию я перенесла в свой личный телеграм-канал, который раньше и не вела, у меня не было на него времени, но я хотела сохранить издание. В итоге – и издание заблокировали, и на меня уголовное дело завели, да не одно, а сразу два.
В немногочисленных материалах дела, которые есть у адвоката, сказано, какие посты в телеграме привели к возбуждению дел – за 5 марта и 8 марта, в которых я писала о погибших и пленных ингушах в Украине. В первые же дни погибли 12 человек из Ингушетии, а власти республики говорили о четырех – эти несостыковки и привели к уголовному делу. Они сразу обратили на это внимание. Второе дело в апреле оказалось для меня таким же удивительным, непонятным и нелогичным.
– Сунжа – небольшой город Ингушетии с населением около 60 тысяч человек. Там знают, что вы не живете в России со своими родителями. Тогда, по вашему мнению, зачем нужен был этот обыск?
– Я думала, это дежурное мероприятие, чтобы отчитаться. Само дело построено на пустом месте – им неважно, совершала я что-то или нет, у них есть комплекс мероприятий, который надо провести и показать, что я преступница.
Но вечером после обыска я поговорила со своим братом – он общался с одним из силовиков. Брат не хочет, чтобы я это говорила или публиковала где-то, но я считаю, что обязана это сделать. Мне поставили ультиматум: мою семью не оставят в покое, пока я не перестану писать не только как журналист, но и свои личные заметки. Я буду думать, что с этим делать, но меня безумно возмущает, что мне ставят такие условия.
– Статью о фейках в России ввели в марте – сейчас, по оценкам главы правозащитной группы "Агора" Павла Чикова, насчитывается 55 таких дел. При этом в Ингушетии уже два фигуранта – вы и блогер Ислам Белокиев, который также не живет в России. Почему следственные органы в республике такие активные?
– Я думаю, что внимание к Ингушетии все еще не угасает после протестов [против соглашения о границах с Чечней]. Любую активность, которая там происходит, пытаются на корню загасить, потому что понимают: население очень недовольно самим соглашением, которое привело к протестам, и репрессиями в отношении граждан. Да, сейчас нет активных акций, но очень много недовольных властью. Думаю, высокий градус поддерживается специально, ради сообщения – если вы будете много возмущаться, с вами может случиться то же самое.
– После обыска в ноябре 2019 года ваша семья и вы были готовы к тому, что это повторится снова?
– Я опасалась, что могут прийти, но думала, что повторять это бессмысленно – ведь один обыск уже был, всем понятно, что я не живу с родителями. То есть часть меня взывала к чему-то разумному. Конечно, я надеялась, что обыска больше не будет, потому что это стрессово для родителей – обоим под 70 лет, они живут одни, у них давление, сердце больное, каждый звоночек заставляет их нервничать. [Силовики] выкидывают все вещи, мама должна это все убирать – это давление, это неприятно и унизительно. Я хоть ждала этого, но это было неприятно.
– Какие у вас ожидания? Чем эта история с двумя уголовными делами закончится, как вы думаете?
– Не знаю, могут еще парочку дел завести (смеется). Скорее всего, они зависнут. Я домой не вернусь, я не Навальный. [В Ингушетии] скорее всего, нужен был какой-то резонанс, чтобы показать общественности – вы тоже можете сесть. И для этого удобнее всего завести дело на человека, который и так ходит под гильотиной, скажем так, и которого все знают – они выбрали меня.
– При каких обстоятельствах вы уехали из России?
– Освещая протесты в Ингушетии в 2019 году, я страшно выгорела, и мне предложили программу реабилитации журналистов на два месяца. Я оставила четырех своих детей – младшему тогда было два года – и уехала на короткий срок, как мне тогда казалось. В этот период прошел последний митинг в республике, на который я еще хотела вернуться, но близкие уговорили меня не приезжать. Муж сказал: "Пожалуйста, пусть я буду хоть раз за тебя спокоен". Это меня спасло – сейчас я на свободе.
Пока в России людей сажают за мнение, за слова: "Нет войне", пока творится такой беспредел, возвращаться мне смысла нет
В республике стали массово всех сажать, сначала по административным делам на 10 суток, а потом начались дела уголовные. Я все думала – вот сейчас вернусь, а потом все стало понятно. Стали сажать людей, которые не выступали на митингах, не писали о них – меня уж подавно могли бы осудить. Поэтому я вывезла детей (что получилось не сразу – им не хотели выдавать загранпаспорта) и осталась за границей.
– Какие должны быть условия, чтобы вы приехали в Россию?
– Если не будет не просто Путина, а путинского режима, потому что его может не быть, а дело его продолжит жить. И пока в России людей сажают за мнение, за слова: "Нет войне", пока творится такой беспредел, возвращаться мне смысла нет.
– Как думаете, сейчас возможно что-то изменить в России, находясь внутри страны?
– Я думаю, что активные действия там возможны, пока на тебя не обратят внимание – как только ты станешь заметным, ты окажешься в СИЗО. Или если ты не особо мешаешь федеральной повестке – условно, если ты выступаешь против регионального главы, критикуешь его, может, до поры до времени ты это сможешь делать. Но я думаю, что высказывания о войне, против Путина и его режима теперь мониторят особенно тщательно – если ты выступаешь против федеральной власти и к тебе могут прислушиваться, я думаю, сразу будут применяться меры.
***
Из-за отказа удалять информацию о войне в Украине ранее были заблокированы сайты проектов медиакорпорации Радио Свободная Европа/Радио Свобода. Как заявили в Роскомнадзоре, СМИ размещали "недостоверную общественно значимую информацию о российских военных, якобы убитых и взятых в плен на территории Украины". Редакции отказались удалять публикации, посчитав действия властей давлением на свободу слова и проявлением цензуры.
Как подсчитал правозащитный проект "Роскомсвобода", в России после вторжения в Украину 24 февраля были заблокированы более трех тысяч сайтов. Большинство из них – по требованию Генпрокуратуры.
