Программиста из Ростова-на-Дону Сергея Ирюпина объявили в федеральный розыск и поместили в список "экстремистов и террористов". Его подозревают в распространении "фейков" об армии по мотивам ненависти или вражды – эта статья предусматривает до 10 лет колонии. По данным "Мемориала", после начала полномасштабного вторжения в Украину российские силовики завели более 400 таких дел, около сотни граждан получили приговоры в виде реального лишения свободы.
Ирюпин с 2018 года живет в Чехии. Редакция Кавказ.Реалии поговорила с ним о том, как формировались его антивоенные взгляды, что он видел в Ростове после начала войны в Донбассе, почему стал фигурантом уголовного дела и что собирается делать теперь.
— Расскажите, кто вы и чем вы сейчас занимаетесь?
— Я профессиональный программист-разработчик, а ещё преподаватель программирования. Коренной ростовчанин. Родился в Ростове и какое-то время там рос. Моя мама была врачом и педагогом, а папа – военным музыкантом. И поскольку папа был военным, в Ростове мы не жили постоянно.
То были времена социализма. Папа сначала служил в ГДР пять лет. Мы с ним жили там, потом вернулись в Союз, пару лет прожили, потом снова уехали – в этот раз в Чехословакию. То есть почти все школьные годы я провел в странах соцлагеря. Только два с небольшим года проучился в ростовской школе. За границей это были гарнизонные школы, где, кстати, был высокий уровень образования. Среднюю школу, 10 классов, я закончил в Чехословакии в 1983 году – в Миловице. Это был центральный военный гарнизон. И поскольку школа гарнизонная, дети военнослужащих, то есть основная масса ребят, конечно, шла в военные училища. Ну и я, естественно, не был исключением.
Мы надеялись, что Россия станет европейской страной
Поступил на политический факультет Рижского училища ракетных войск, проучился три года. Понял, что это не моё. С большим трудом, но смог уйти, в сентябре 1986 года. Уходил с выпускного курса. Потом немножко армии, рядовым – потому как тех, кто со школы шел в училище, сразу не отпускали на гражданку. Летом 1987-го меня демобилизовали и я, наконец, поступил куда хотел – в авиационный университет. Тогда он назывался Рижский институт инженеров гражданской авиации. Благополучно его окончил в 1992-м году по специальности инженер-системотехник.
— Почему вы не захотели становиться военным?
— В какой-то момент понял, что не мое. Хотя в принципе я там за три года вполне освоился, помню. Но просто не зашло. А кроме того, в какой-то момент понял, что мне нравится программирование, компьютеры, что именно этим хочу заниматься.
— Вы знаете историю вашей семьи?
— Конечно. Я специально исследовал, изучал. Материнская линия идет со станицы Нижне-Гниловской. Это род Сергеевых, там очень интересные люди, вроде есть и евреи, и кого там только нет. А отцовская линия – это Италия. Мой прапрапрадед – Максимилиан Аберто, он был маркшейдер, горный мастер. Приехал в Луганск работать. Там женился на местной. У него родились дочки, и одна из них, Катя, стала моей прабабушкой. Она родила дочку Валю, маму моего отца.
— Когда вы вернулись в Ростов?
— В 1992 году и жил там до 2018-го уже без переездов. Единственное, в 2000-е учился заочно в Москве, ездил два раза в год на сессию, окончил теологический институт. С тех пор всегда говорю, что у меня два с половиной высших образования. Политическое (в военном училище) считаю за половинку. Плюс бакалавр теологии и инженер-системотехник.
— Чем вы занимались, когда вернулись на родину?
— Надо понимать, что я с детства был идеалистом, искренне верил в социализм, в идеалы марксизма-ленинизма, был убежденным комсомольцем, активистом, секретарем комсомольской организации класса. А после военного училища, в институте, это как раз вторая половина 1980-х годов, – стало ясно, что все эти идеалы рушатся.
У меня начались духовные искания. Пробовал читать Библию, Новый Завет. В Риге встретился с верующими людьми, там же впервые поучился в библейском институте, тоже заочно. Принял водное крещение в баптистской церкви. То есть в Ростов в 1992-м приехал уже верующим.
Как человек активный никогда не видел себя пассивным прихожанином. У протестантов с этим проще, чем, скажем, в православии. Поэтому с 1992-го года активно участвовал в церковной деятельности. В Ростове была большая евангельская церковь. Служил там пресвитером, был проповедником. Это занимало фактически всё время, не считая работы. Работал программистом.
К концу 1990-х слегка разочаровался в классической церковной системе. Меня заинтересовали органические церкви. Классическая церковная система чем-то похожа на партию или бизнес-корпорацию. А я этого наелся ещё в военном училище. И с начала 2000-х мы начали эксперименты с органической (или простой) церковью. Больше 10 лет этим занимались.
— В России в последние годы ужесточилось государственное регулирование в отношении независимых групп верующих, вы успели ощутить это на себе?
— Если честно, нет. Может быть, это ощущал наш пастор, когда его вызывали в органы, что-то там спрашивали. Единственное, что я почувствовал – это когда за год-два до отъезда [из России в 2018-м] меня вдруг пригласил на беседу ФСБшник. А пригласил потому – как он объяснил сам – что "у вас же есть такие пасторы, которые не пасторы, а иностранные засланцы". Я ему ответил, что таких не знаю, не могу ничего сказать.
— За время жизни в Ростове как менялось ваше отношение к власти, к Путину?
— Вначале мы на него возлагали большие надежды. Наша семья. Ведь тогда был старый, больной, испитый Ельцин, а вот молодой, пусть малоизвестный, но вроде бы перспективный Владимир Путин. Он говорил хорошие, правильные слова – о демократии, о свободе, о гласности. Честно говоря, мы надеялись, что Россия станет европейской страной, что все наладится, будет идти вперед. Будем нормально жить, ездить за границу. Были разговоры о безвизовом режиме с Евросоюзом. Господи, это такая мечта была!
Нас вообще не спросили, хотим ли мы этот Крым. Почему?
Но потом – а я внимательно наблюдал за происходящим в стране, как раз когда вышел из церковной системы, – стали появляться моменты, которые не нравились. Начали душить свободную прессу. Потом война в Грузии – это уже близко от нас. То есть, если взять чеченские войны, я их не почувствовал почти, потому что был полностью занят в церкви, и читал о них уже потом. Хотя, кстати, один из моих однокурсников по военно-политическому училищу, Дима Евдокимов, погиб в Грозном…
В общем, грузинская война стала еще одним звоночком нехорошим.
Было еще несколько таких "звонков" – даже не политических. Например, в 2010 году была государственная акция, когда попытались внедрить свободное программное обеспечение в школах. Мы в этом активно участвовали, ростовский клуб пользователей Linux, LUG. В течение почти года, почти все субботы ездили по школам, ставили Linux, помогали, консультировали учителей, проводили семинары. В общем, вложили в это много сил. А потом государство просто это тупо слило: все в итоге вернулось к пиратскому Windows. Это было очень обидно и неприятно. И я увидел, что государство абсолютно такое, как бы это сказать, не ценящее вообще ничего [из низовых инициатив]. Захотели – запустили, захотели – слили. Это тоже такой значимый для меня сигнал был.
Ещё в 2011 году я ходил наблюдателем на выборы. Сначала хотел идти от "Голоса" (ныне фактически запрещенное в России движение в защиту прав избирателей. – Прим.), но им не дали квоту, в итоге ходил от коммунистов. И то, что там увидел, честно говоря, меня сильно шокировало. Понял, что выборов просто нет. Если до этого только читал у кого-то, здесь увидел всё своими глазами, всю кухню. Сплошная подтасовка, мошенничество, "карусели". И мы, наблюдатели, ничего с этим по большому счету сделать не можем. Я понял, что там столько путей, столько возможностей фальсификации, что даже армия наблюдателей с этим ничего не сделает, что это просто – государственная система такая.
После тех выборов сходил на протестную демонстрацию в Ростове, посетил офис какой-то партии оппозиционной, послушал, что говорят. Понял, что все это полная ерунда. Ничего они не сделают. Нужны были совсем другие механизмы, ресурсы. Без серьезных ресурсов это была просто игра. А в игры играть я уже не хотел.
В следующем году произошла "рокировка" (когда Дмитрия Медведева на посту президента сменил Владимир Путин, вступив в третий срок. – Прим.). Это было отвратительно. Мы-то надеялись, что Медведев будет ещё более демократичным, современным президентом. Но когда поняли, что это спектакль, дешевка, что он просто был сидельцем на время, и вся эта картина стала ясной, ничего, кроме отвращения и возмущения, это вызывать не могло.
А когда в 2014 году произошла аннексия Крыма, я вновь был шокирован. Увидел полное пренебрежение нами, гражданами. Российские власти провели там как бы "референдум" – понятно, какой – но ведь нас вообще не спросили: хотим ли мы этот Крым. Почему? Я, например, никогда его не хотел. Всегда считал, что у нас хватает своих территорий, о которых нужно заботиться. А новые территории – это же новые расходы, а тут свои регионы ещё неустроенные.
Когда затем началась война на Донбассе, я участвовал в волонтерской программе "Груз-200". У меня есть один родственник дальний, он офицер, занимался подготовкой боевиков в казачьих лагерях. Я всё это знал. Плюс Ростов – прифронтовой город, там ничего не скрыть. У моей жены мама живет возле госпиталя военного. Всем всё было известно о той войне.
Трудно подобрать слова моего отношения ко всей этой мерзости. Во-первых, возмущала ложь. Власти постоянно лгали, что там "никого нет". Это неправда – воевали наши. Потом это классическое армейское наплевательское отношение к людям. Сам помню со времен, когда был курсантом и солдатом: люди в армии не имеют значения. Погибших и раненых скрывали. Родственники мыкались сутками, даже месяцами – в поисках тела или информации. Мы, волонтеры, всё это видели, старались помочь, общались с людьми и знали больше, наверное, чем обычные рядовые граждане. От них всё скрывалось. Типа "шахтеры воюют". В общем, всё это было отвратительно.
— В вашем окружении разделяли ваш скепсис?
— Семья – да, а вокруг разное было. В церковной среде, например, были люди, которые говорили: "Ну, это политика, мы туда не лезем". Но это все глупости – просто уклонение от ясной позиции. Причем дешёвое такое.
— Вы уехали в 2018 году, почему именно тогда?
— Была совокупность моментов, которые я для себя обозначаю как знаки Божьи. В 2013-м году мы впервые с семьей поехали в Прагу – как туристы. Я учился в Чехословакии два с половиной года, но в Праге ни разу не бывал. Так сложилось. Во время нашей поездки Прага произвела на меня большое впечатление. Почувствовал этот город, мне он понравился. Не то, чтобы родной, но и не чужой.
Они прочитали всю нашу переписку, где я в том числе осуждал войну
Мы стали говорить, обсуждать, размышлять: может быть, действительно есть смысл переехать? Решили однозначно, что сын должен получить образование в Европе. Не в России – ни в коем случае. Подготовка была длительной. Мне нужно было освоить английский язык, поменять набор профессиональных навыков. В 2018 году всей семьей переехали в Чехию. Сначала было много вопросов, сложностей. Но сын успешно закончил языковую школу, без проблем поступил в университет, закончил бакалавриат, потом магистратуру. Его взяли в хорошую корпорацию. Он теперь живет самостоятельно, работает, сам снимает квартиру.
— Что вы почувствовали, когда началось полномасштабное вторжение в Украину?
— Гнев. Я был возмущён, разгневан. В начале 2022-го я последний раз был в России. Я тогда продал нашу квартиру в Ростове-на-Дону, хорошую трехкомнатную большую сталинку, прямо перед началом войны.
— Вы поддерживаете связь с близкими в городе?
— Конечно, контактирую с людьми. Но сейчас это уже опасно из-за того, что я под следствием. Я даже перестал напрямую с сестрой общаться, чтобы её не подставлять.
Там обстановка очень разная. Все зависит от людей. Например, у меня есть один старый друг, с которым, когда началась война, мы сильно разругались. Потом восстановили отношения, общаемся. Но войну не обсуждаем. Есть старые церковные друзья – тоже очень разные. С кем-то сохранились отношения, а некоторые не хотят со мной общаться именно из-за моей антивоенной позиции. Среди верующих тоже есть, к сожалению, путинисты.
— Как вы думаете, почему?
— У меня есть на это ответ, но очень нестандартный. В христианстве есть такое понятие – обольщение. Можно понимать его как обаяние или очарование – когда человек попадает под некое духовное влияние другого человека или системы, или взглядов, идей. Он как в плен попадает.
Если говорить о российской церкви в целом, о многих верующих, насколько я могу судить, они попали именно под такое обольщение. Им черное видится белым, а белое – черным. Произошло неестественное помрачение ума. У этого есть духовные корни. А власти это используют. Плюс, естественно, страх – люди боятся. Поэтому очень сложно услышать правду от человека, если он тебя не знает. Да даже если знает, может не доверять. Многие просто молчат. Общество сейчас запугано. И церковь тоже.
— В Праге вы стали выступать как активист – когда и почему?
— Да, ещё до начала войны. Например, была демонстрация в поддержку Алексея Навального, когда его арестовали после возвращения в Россию. Были акции возле российского посольства.
Когда началась война, тоже хотелось как-то выразить протест. В Праге появился российский Антивоенный комитет. Я, конечно, побежал с радостью на первое заседание, мы сидели, обсуждали что и как, придумывали проекты. Комитет организовал несколько акций протеста, я на них даже выступал. Потом были разные проекты в поддержку Украины – собирали вещи, деньги. Я преподавал бесплатно основы программирования для детей беженцев. Делал просто потому, что мне так хотелось, не ради одобрения или каких-то преференций.
Как раз в тот период регулярно заходил в свой профиль в "Одноклассниках" и активно там писал в разные паблики, высказывался, критиковал войну, Путина. Собрал огромный альбом антивоенных карикатур и фотографий, делился ими. Как думаю, именно это и послужило поводом для уголовного дела против меня.
— Когда и как вы узнали о расследовании?
— Мне позвонила сестра: "Сергей, со мной связался какой-то человек, назвался следователем и сказал, что против тебя возбуждено уголовное дело. Я его заблокировала, думаю, это какой-то мошенник". Потом она мне прислала скриншот, что моя страничка в "Одноклассниках" для нее заблокирована. Я этого не видел – захожу в профиль, все работает. Но в России аккаунт недоступен.
Тогда я заказал справку о несудимости через Госуслуги. И вот в ней указано: судимости нет, но с июля 2024 года вы находитесь в федеральном розыске – пункт "Д" часть 2 статья 207.3 Уголовного кодекса (распространении "фейков" об армии по мотивам ненависти – редакция располагает этим документом – Прим.).
Некоторое время было затишье. А потом, в прошлом апреле, мне во "ВКонтакте" написал следователь – некий господин Захар Заходяко. Он сообщил, что уголовное дело было возбуждено еще в январе 2024-го (редакция располагает скриншотом этого сообщения – Прим.) и попросил связаться. Мне сестра ещё до этого говорила, что тот же Заходяко вызывал её на разговор. Не знаю, ходила ли она, но я предупредил, чтобы использовала 51 статью Конституции – право не свидетельствовать против себя самого, супруга и близких родственников.
Спустя некоторое время сестра сообщила, что следователя поменяли – взяли какого-то другого, злого. Он тоже с ней связался, вызывал её. Это было совсем недавно. Сестра к нему ходила. И он даже наехал на нее: они прочитали всю нашу переписку во "ВКонтакте", где я в том числе осуждал войну, а она не спорила со мной.
В чём моя вина? Недосвергнул Путина? Это смешно
Кроме того, через знакомых я узнал, что в риэлторскую компанию, которая помогала нам продать квартиру в Ростове, недавно приходила проверка – перетрясли всю фирму из-за моей сделки, которая была в январе 2022 года. Плюс, тоже недавно, мне заблокировали кошелек в ЮMoney (сервис электронных платежей, компания является частью группы "Сбера". – Прим.). Выяснилось, что меня внесли в список экстремистов и террористов Росфинмониторинга – под номером 7011.
— Вас напугало это уголовное дело?
— Мне неприятно, что у меня украли мои три с чем-то тысячи рублей [с электронного кошелька]. Деньги небольшие, но неприятно. Я ещё немножко занимаюсь некоторыми интернет-проектами в России. И теперь лишился возможности их поддерживать. Причем, интернет-проекты абсолютно не протестные никакие.
Сказать, что мне страшно – нет. Я же в Чехии, они меня тут не арестуют. Могут ли здесь возникнуть какие-то проблемы с документами? Не знаю. Мой заграничный паспорт действителен до 2033 года, то есть ещё восемь лет. За это время, может, падишах сдохнет. Это больше влияет на мою жену, потому что всё это её очень психологически напрягает.
— Вы ведете каналы в ютубе и телеграме – о чем они и зачем?
— Это сообщества для русскоязычных творческих людей, живущих в Праге и по всей Чехии. Для меня важно сейчас направить свои ресурсы на поддержку русскоязычного сообщества, а не украиноязычного. Потому что беженцам и так помогают многие, там много денег и внимания, мои три копейки ничего не решат.
Меня мотивирует возможность как-то помочь именно русскоязычному комьюнити. А каким образом? Я вкладываюсь в творчество, мне это близко. Я организую в Праге различные вечера – музыкальные, поэтические. Это просто способ жизни такой.
К сожалению, война кое-кому повредила кукуху. Некоторые сдвинулись на почве непонятного ложного стыда. Я, например, не испытываю никакого стыда в связи с войной. Чего я должен стыдится? Я не участвую в этой войне, не поддерживаю её, даже наоборот. В чём моя вина? Недосвергнул Путина? Это смешно. Кто знает, как работает система, тот прекрасно понимает, что это все детский лепет. Но люди иногда на этом реально засекаются, загоняются. Некоторые считают что стыдно говорить на русском языке – почему? Русский язык это принадлежность Путина что ли? Путин – не Россия. Он рано или поздно сдохнет или его убьют. Он не вечен.
- Суд в Ставрополе оштрафовал живущего в США россиянина Виталия Кузнецова на 30 тысяч рублей по статье о "дискредитации" российской армии за его посты в социальных сетях о российском певце Ярославе Дронове, известном под псевдонимом Shaman.
- 37-летний Тимур Кишуков – уроженец Кабардино-Балкарии с гражданством США. Прошлой осенью во время визита домой его задержали сотрудники ФСБ – после отказа на предложение о "совместной работе" Кишуков стал обвиняемым по делу о терроризме.
