12 історій людей, які залишилися жити в ОРДЛО

«За время войны я ни разу не выезжала из города. Пенсионеры здесь уезжают лишь к своим детям, потому что иначе не хватает финансов переехать в пожилом возрасте в другой город и начать новую жизнь. Мне ехать некуда: мои дети придерживаются, к сожалению, другой позиции, их устраивает жить в Луганске. Нам с мужем пришлось приспосабливаться к жизни здесь, а это сложно, ведь такие как мы здесь в меньшинстве. Мы сильно фильтруем, что и кому говорить. Наше окружение заметно сузилось. Живем на зарплату мужа и местную пенсию. Украинскую мы не оформляли. Телевизор принципиально не смотрим. Слушаем Радио Свобода и Эхо Москвы, читаем украинские СМИ. Надежда на изменения гаснет с каждым днем, поэтому пусть в Киеве поторопятся, потому как мракобесы здесь плодятся».

«Чтобы здесь нормально жить, нужно молчать о своих взглядах и мнении. Я учусь в двух луганский ВУЗах на разных специальностях и заканчиваю одну из них в этом году. Смысла поступать на магистратуру в Луганске не вижу, так как мои кафедры не хотят ехать даже в Россию для получения документов хотя бы российского образца. В свои 21 я собираюсь экстерном заканчивать 11 класс украинской школы и даже, возможно, сдавать ВНО, чтобы получить нормальные признанные документы. Вообще очень хочу поехать в Киев и Львов. Никогда там не была. Сейчас собираю деньги на евротур, чтобы одним махом рвануть и в Украину, и в страны ЕС. Здесь будущего не вижу»

«Если раньше все ждали сценария, как с Крымом, то сейчас полное разочарование. Путин нас кинул, люди здесь на него очень злятся. Ощущение, будто у проститутки, которой не заплатили. Люди живут сегодняшний днем. Молодежь от безысходности, а не от идейности, идет в «ополчение». Там можно заработать живые, реальные деньги. Если согласен быть на передовой – около 300 долларов в месяц будешь иметь. Если в тылу – 240. Я на украинскую территорию ехать боюсь, вдруг задержат?»

«От чего у человека возникает чувство стабильности? Вот он утром едет и видит, что в троллейбусе на работу едет много людей. Значит работают предприятия, идут деньги в бюджет, у детишек будут праздники, больницы получат лекарства, дороги посыпят и подремонтируют. А я сейчас смотрю – нет этого ощущения. Все стоит. На окраинах Донецка постоянно обстрелы, при этом, в центре Донецка проходят конкурсы красоты, литераторские балы, целую ночь работают кафе».

«Моя мама вместе с моим братом живет в Луганской области на подконтрольной Украине территории, всего в двухстах км от оккупированного Луганска, но я не видел свою семью с начала войны. Даже когда ей поставили диагноз рак и делали операцию, я не смог поехать. Страшно, что схватят на украинском блокпосту. В начале войны, когда работы вообще не было, я ремонтировал военную технику боевикам и поэтому думаю, что въезд в Украину мне теперь закрыт».

«Мне 75 лет, до войны я работала в научном исследовательском институте. Живу в Луганске с дочкой и ее тремя приемными детьми, и с сыном-наркоманом. Наша семья существует на зарплату моей дочери в 8-9 тысяч рублей и мои 2 пенсии – украинскую и местную. На сына положиться я не могу. Он нигде не работает, выносит из дома все, а лечить его тут негде. Каждое утро я просыпаюсь и думаю, чем сегодня мне кормить детей. И в этом виноват Порошенко – он начал эту войну, а Путин здесь ни при чем».

«Когда началась война, я еще училась в школе. Из моего класса ушло 70 % учеников, некоторые были мои друзья. Кругом обстрелы, умирают люди, мне не особо было с кем делиться моими эмоциями. Появился страх потери близких. И даже неслыханный для меня раньше патриотизм. В период, когда, по сути, неофициально запрещался украинский язык, я все больше и больше пыталась говорить на нем».

«С начала конфликта я прятала машину в гараже от «ополченцев», которые могли забрать ее на свои нужды, потом оставляла включенным свет в домах, убирала и забирала квитанции, торчащие в квартирах близких и друзей, чтобы имущество не грабили, не отдали «бесхозное» жилье новым владельцам. Донецк стал городом с кучей законов и при этом каждый чувствовал себя незащищенным. Абсурдно, что на блокпостах вынужден постоянно выслушивать о своей виновности в произошедшем. Ты вроде как гражданин Украины, но с натяжкой, которую нужно доказать».

«14-й год – недоумение. Потом животный страх, боязнь ложиться спать раздетым, разговоры с окружающими, непонимание их позиции и Надежда, что все вот-вот закочиться. Дальше все большее отстранение от знакомых и родственников, нежелание общения из-за учащающихся споров, доходящих до скандалов. А теперь просто зверею от «росс-тв», от людей, не могу спокойно разговаривать, хочется всех побить, оскорбить, растерзать».

«Многими луганчанами движет комплекс неполноценности. Опережая любые вопросы, они пытаются убедить собеседника – а заодно, кажется, самих себя – что в городе все хорошо, все есть, и вообще, жизнь кипит. Действительно, не сравнить с Луганском осени 2014 года, но сравнивать даже с тем же Северодонецком, который до войны был заурядным индустриальным городом, не стоит пытаться. Жизнь в оккупации «кипит» лишь до 17-18 часов, после же на улицах можно встретить поодиноких жителей, которые спешат домой.

Еще при пересечении линии разграничения складывается впечатление, что многие подстраиваются под собеседника и обстоятельства вокруг. Проходя позиции ВСУ, любезничают с украинскими солдатами, переходя через мост на позиции боевиков, улыбаются им. Говорят то, что хотят от них слышать. Кажется, что за подобным мимикрированием они забывают себя настоящих.

Люди очень осторожничают в общении с теми, чью позицию не знают. Темы политики, выборов и войны обсуждать не любят и боятся. Страх и неуверенность занимают ключевые позиции. Хотя на военных на улицах местные уже не обращают никакого внимания. В центре людей в форме много, в спальных районах практически нет. Собеседники в городе рассказывают, что некоторые жители просто покупают себе военную форму и надевают ее на себя, не неся «службы» в каких-либо местных структурах.

Совсем «идейных за республику» жителей стало меньше. Люди за время войны успели разочароваться и в украинской, и в российской власти в лице Путина. Те, кто ожидал повторения «Крымского сценария», поняли, что их кинули. Корень всех проблем многие видят в Порошенко, считают себя заложниками ситуации и живут сегодняшним днем, не строя планов на будущее. Также некоторые жители примеряют на себя образ жертвы, вынужденной существовать в военных реалиях.

Проукраински настроенное население все меньше верит в освобождение территорий, и все больше чувствует себя брошенным. Ментальная пропасть между городом и Украиной с каждым годом становится все глубже и непреодолимей».

«Раньше можно было строить планы на год, сейчас живёшь одним днем, максимум – планируешь на неделю.

Казалось бы, война должна была сплотить людей, но они стали более разрозненные. И хмурые.

Раньше можно было найти работу в течение недели, то теперь – искать месяцами.

Выходя из дома, для перестраховки берешь ксерокопию паспорта.

Из-за комендантского часа скорей спешишь домой, дабы успеть до 23:00.

Общественный транспорт стабильно ходит до 20.00, а не как раньше – до 23-х

Уже давно не ходишь на концерты, в кафе. В твоем городе уже пять лет не было большого футбола. Теряется ощущение радости. Чувствуешь себя чужим среди своих, здесь нет поддержки.

Из-за дороговизны редко покупаешь обновки. В основном семейный бюджет уходит на питание.

Некоторых лекарств нет, приходится выезжать или заказывать через перевозчиков. Из-за того, что не работает «Новая почта», ощущаешь себя отшельником.

Со временем утратилась связь со старыми приятелями, которые разъехались кто куда.

Выезжая на подконтрольную Украине территорию, ощущаешь себя Человеком, в цивилизации, чувствуешь прилив сил.

Видя желто-синие цвета, чувствуешь маленькую радость, на лице появляется улыбка.

Украинский язык теперь звучит как бальзам на душу.

Вопреки всему, ты веришь, что когда-нибудь все будет, как прежде».

«Больше всего боюсь умереть. Ведь никто же не узнает. Все дети – кто в Харькове, кто в Киеве. А я не хочу их стеснять. Вот каждый день просыпаюсь и думаю: а если завтра не проснусь, скоро меня найдут? И кто детям сообщит?»